Читать интересную книгу Избранное - Александр Бусыгин

Одна из таких «мелочей» совершенно неожиданно вскрылась на заседании бюро 17 марта. Но если бы Корнееву сейчас о ней кто-нибудь сказал, он, пожалуй, усмехнулся бы: на первый взгляд эта «мелочь» была столь ничтожна, что, беря ее вне связи с живыми людьми, не видя ее действия, нельзя было придать ей сколько-нибудь серьезного значения.

4

В механическом цехе Корнеева встретил секретарь цехячейки.

— Насчет бюро зашел? Предупредил всех. Придут. Только бородачи что-то ворчат. Особенно Перепелицын.

— Чего?

— Да просто ворчит, — уклончиво ответил секретарь, и Корнеев по тону ответа догадался, что секретарь знает причину перепелицынского «ворчания», но сказать о ней почему-то не хочет.

— А где он?

— Ты брось, Корнеев, — он успокоится. На него что-то нашло.

— Где он?

— В углу, — недовольно ответил секретарь и сердито ткнул пальцем в сторону Перепелицына.

…Перепелицын видел, когда Корнеев зашел в цех, и все время исподлобья наблюдал за ним, ожидая, когда Корнеев подойдет к его станку.

Не было такого случая, чтобы Корнеев, встретившись с Перепелицыным на собрании, на улице или в цехе, не перекинулся бы с ним парой-другой слов. А два года тому назад, когда Корнеев работал в механическом цехе и его станок стоял рядом с Перепелицыным, их почти всегда видели вместе.

— Так ты не знаешь, почему Перепелицын ворчит? — Корнеев долгим, испытующим и цепким, как тиски, взглядом схватил секретаря цехячейки.

Тот только пожал плечами.

…Перепелицын, увидев, что Корнеев идет к его станку, надел очки и склонился над суппортом, всей своей фигурой подчеркивая сосредоточенность и занятость. Перепелицын до конца еще не решил — виноват Корнеев в том, что произошло в механическом цехе, или нет? Проще всего было бы поговорить с Корнеевым по душам и все выяснить, но Перепелицын один раз уже пытался говорить, и ничего из этого не вышло.

Перепелицын уважал Корнеева, как человека, быстро ориентирующегося во всех вопросах и стоящего значительно выше его, Перепелицына, во всех отношениях.

«Если он такой, значит, должен все знать и понимать. Так или нет?» — решал Перепелицын, не отрывая глаз от суппорта и медленно поглаживая рукой теплый вал.

Под потолком цеха стоял полумрак. Трансмиссии вертелись так быстро, что издали казалось, будто они застыли в неподвижности.

Перепелицын, на минуту оторвавшись от суппорта, посмотрел вокруг, и ему стало скучно. То, что еще час тому назад казалось привычным, сейчас выглядело как-то неприглядно. Но вот в мутные окна цеха проглянуло солнце, стекла сразу посветлели, солнечные лучи осветили цех, и в нем стало просторнее и веселей, а стружки, разбросанные вокруг станков, казалось, приподнимаются и звонко шелестят.

Повеселел на миг и Перепелицын: глаза потеплели, на лбу шевельнулись морщины.

— Здравствуйте, молодой человек! — подошел Корнеев. — Ты, говорят, ворчишь?

— Здравствуй, — хмуро, не поднимая глаз, ответил Перепелицын.

— На бюро сегодня придешь?

— Может, приду, а может, и нет…

— Что с тобой, Федор Петрович?

Перепелицын поднял голову, и Корнеев увидел в его глазах горечь и обиду.

— На бюро приходи, — еще раз пригласил Корнеев. — Сегодня вопрос о типизации. Касается особенно вашего цеха.

— Ничего меня не касается. Обошлись без нас.

— Кто?

— А я знаю кто? — рассердился Перепелицын. — Чего ты ко мне пристаешь? Ходят здесь да раздражают.

— Чудишь ты, старик. Говори толком.

— Я не любитель много разговаривать.

— Ну, ладно, — сказал Корнеев, видя, что говорить сейчас нет ни времени, ни смысла, — на бюро приходи обязательно.

«А что, если не пойти сегодня на бюро? — мелькнуло у Перепелицына. — Подумают, что блажь на старика нашла. Сказал же Корнеев: „чудишь ты“. Нет! На бюро я пойду и выскажу им все».

5

Вначале заседание бюро шло вяло. Первыми стояли вопросы мелкие…

— Следующий вопрос немного посерьезнее, — сказал Корнеев, когда повестка наполовину была исчерпана, — о типизации производства. Слово предоставим хозяйственнику. Давай, Михаил Андреевич!

— Собственно, и этот вопрос несложный, — улыбнулся мастер механического цеха, — думаю, что много времени я не займу.

— Пять минут — и хватит, — сказал кто-то насмешливо.

— Пяти минут, пожалуй, маловато, — не понял насмешки мастер.

— Сколько тебе надо? — спросил Корнеев.

— Минут десять. Самое большее — пятнадцать.

— Прошу слова к порядку заседания! — поднялся со скамейки Перепелицын. Лицо его было воспаленным, глаза темные, борода вздрагивала, и, прежде чем начать говорить, он долго откашливался. — Кукольную комедию нечего ломать! Ему «десяти минут хватит». (Перепелицын бросил колючий взгляд на мастера). Товарищи, это безобразие! Надо сегодня высказаться до конца.

Все недоуменно посмотрели на Перепелицына. В чем делю? Почему это Перепелицын хочет, чтобы мастер просил больше времени? Странно, странно.

— Меня удивляет желание товарища Перепелицына, — развел руками мастер. — Для чего я буду просить больше времени, когда я смогу уложиться в десять-пятнадцать минут? О чем я буду говорить полчаса?

— Ему не о чем говорить?! — закипел Перепелицын и опять поднялся со скамейки и сказал угрюмо и спокойно:

— Хорошо. Тогда у меня есть о чем поговорить.

Эти слова и тон, каким они были произнесены, подействовали на мастера удручающе: на него нашла робость, мастер почувствовал что-то неладное, заерзал на табуретке и уронил на пол свои тезисы. Доклад начал он путаясь и заикаясь, а когда подошел к цифровым данным, совсем запнулся и долго перелистывал блокнот, беспрестанно повторяя «сейчас я вам приведу цифровые данные», пока, наконец, не увидел, что листок с цифрами валяется на полу.

— Цифры у него взяты с полу, — пошутил Минька «Ортодокс».

За все время доклада Перепелицын ни разу не взглянул на мастера и слушал плохо. Большинство же слушало внимательно. Это Перепелицына удивляло: по его мнению, мастер говорит совсем не то, что требуется. Еще больше удивился он, когда начали обсуждать доклад. Все выступающие отмечали, что вопрос с типизацией в механическом цехе разрешен удачно.

Перепелицын наблюдал за Корнеевым, ожидая с нетерпением его выступления и надеясь, что Корнеев, в конце концов, исправит свой промах, начнет свою речь, примерно, так: «Все это хорошо. Но с типизацией в механическом цехе мы сделали одну очень большую ошибку…»

— Кто еще хочет говорить? — спросил Корнеев и посмотрел на Перепелицына. — Ты, что ль, Федор Петрович?

— Я прежде хочу дослушать, что скажешь ты, — ответил Перепелицын.

«И чего это старик кипятится?!» — недовольно поморщился Корнеев, а сказал добрым голосом: — Ну что ж, скажу я. Я согласен с большинством выступающих. Нового ничего добавить не могу. Время затягивать не буду… Ты, может быть, что новое добавишь?

— Ничего у меня нет нового…

Перепелицын никак не мог решиться на выступление. Обычно он больше слушал, чем говорил. Выступления для него были сплошной мукой. Он боялся, что и сейчас многое не сможет сказать и его не поймут.

Корнеев недовольными и усталыми глазами обвел заседание:

— Будет еще кто говорить? Видно, желающих нет. Значит, прения прекратим.

— Подождите! Подождите! — заволновался Перепелицын. — Может быть, еще кто выскажется. Чело ты так торопишься?

— Кроме тебя, желающих нет. Высказывайся.

— Выскажусь! — вздохнул Перепелицын и поднялся со скамейки, большой и мрачный. — По-моему, — начал он, ни на кого не глядя, — некоторые наши хозяйственники иногда кое-чего недопонимают.

Мастер обиделся:

— Ты, Федор Петрович, говори конкретно.

— Могу и так, товарищ Анохин. (Обычно Перепелицын называл мастера по имени). — Товарищи, я спрашиваю, — мы хозяева или работники? Мы, которые не мастера цехов, а у станков стоим?

— Этот вопрос — сугубо теоретический, предлагаю перенести его на следующее заседание, — усмехнулся «Ортодокс».

— А ты помолчи. И чему ты только учишься на рабфаке? — Перепелицын с сожалением осмотрел на «Ортодокса» и подумал: «Зачем только его, как рабфаковца, освобождают от работы на два часа?» — Так я, товарищи, спрашиваю, хозяева мы или работники?

Молчание. Никто не знал, к чему Перепелицын задает этот уже давно решенный вопрос.

— Не затягивай! — закипятился Минька, — говори конкретно.

— Это, товарищи, надо сегодня решить, — продолжал Перепелицын, не обратив даже малейшего внимания на реплику Миньки, чем очень обидел его. — То, что произошло в механическом нашем цехе, для меня малопонятно.

Корнеев насторожился. Мастер заерзал и достал из кармана папиросы. Секретарь цех ячейки, все время незаметно сидевший в углу, пригнулся, чтобы быть еще менее заметным.