«Да», — согласился я.
Это был очень глубокий урок, и мне нужно было время, чтобы переварить его. Кэтрин замолчала. Мы ждали, она отдыхала, а я пребывал в задумчивости, поглощенный волнующими словами, услышанными за этот час. В итоге она нарушила тишину, прошептав:
„ Драгоценности исчезли. Драгоценностей больше нет. Огни … исчезли.
«А голоса, тоже? Слова?»
„ Да, я больше ничего не вижу.
Она замолчала, и ее голова начала крутиться из стороны в сторону.
„ Дух… наблюдает.
«За тобой?»
„ Да.
«Ты узнаешь этот дух?»
„ Не уверена… Возможно, это Эдвард.
Эдвард умер в прошлом году. Он был поистине вездесущим. Казалось, он постоянно рядом с ней.
«Как выглядит дух?»
„ Он просто… просто белый… как свет. У него нет лица — такого, какое мы привыкли видеть, но я узнаю его.
«Он общался с тобой?»
„ Нет, просто наблюдал.
«Он слушал, что я говорю?»
„ Да. Но сейчас он ушел. Он просто хотел убедиться в том, что со мной все в порядке.
Я задумался о распространенных представлениях об ангеле-хранителе. Безусловно, Эдвард в роли заботящегося любящего духа, следящего за тем, все ли у нее хорошо, подходил для этого. И Кэтрин уже сама упоминала о духах-хранителях. Мне было интересно, сколько же наших детских легенд основывалось на смутных воспоминаниях о прошлом.
Меня также интересовала иерархия духов — кто из них становился Учителем, кто хранителем, кто ни тем, ни другим, а просто учился. Должно было быть какое-то деление по уровню мудрости и знаний, а целью развития было становление богоподобным и приближение и даже, возможно, слияние с Богом. Об этой цели высокопарным слогом говорили все теологи мира на протяжении многих веков. Вероятно, у них были мимолетные видения этого единения. И так как подобного опыта было мало, люди-посредники, подобные Кэтрин, обладающие таким же экстраординарным талантом, передавали наиболее полную информацию.
Эдвард ушел, и Кэтрин замолчала. Ее лицо сияло умиротворением, она была окутана спокойствием. Какой же все-таки замечательный талант ей достался — уметь заглядывать за пределы жизни и смерти, говорить с «богами» и делиться их мудростью. Мы рвали плоды с Древа Познания, которое больше не находилось под запретом. Интересно, сколько еще на нем не сорванных яблок?
Мать Кэрол, Майнетт, умирала от рака, который распространялся из ее груди в кости и печень. Это продолжалось уже четыре года, и никакая химиотерапия не могла остановить процесс. Она была храброй женщиной, стойко переносившей боль и слабость. Но болезнь прогрессировала, и я знал, что вскоре она должна была умереть.
В то же время сеансы с Кэтрин продолжались, и я делился нашими открытиями и переживаниями с Майнетт, и был слегка удивлен тем, что она, практичная деловая женщина, с готовностью принимала эти знания и хотела знать больше. Я давал ей читать разные книги на эту тему. И она проглатывала их с жадностью. Она записалась на курсы Каббалы — древнего мистического учения евреев — и записала нас с Кэрол. Реинкарнации и промежуточные планы являлись базовыми понятиями каббалистической литературы, однако очень многие современные евреи даже понятия не имеют о них. Дух Майнетт крепчал, пока тело ее увядало. Страх смерти стал слабее. Она начала предвкушать встречу со своим любимым мужем Беном. Она верила в бессмертие своей души, и это помогало ей переносить боль. Она цеплялась за жизнь, ожидая рождения внучки, первого ребенка ее дочери Донны. Она увидела Кэтрин в больнице во время одной из процедур, их глаза встретились, и беседа потекла мирно и радостно. Откровенность и искренность Кэтрин помогли Майнетт уверовать в то, что жизнь после смерти действительно продолжается.
За неделю до смерти Майнетт пригласили в онкологическое отделение больницы. Мы с Кэрол могли проводить с ней время, разговаривая о жизни и смерти и о том, что ждало ее после смерти. Обладая исключительным благородством и достоинством, она решила умереть в больнице, где медсестры могли заботиться о ней. Донна, ее муж и их шестинедельная дочь пришли, чтобы провести время с ней и попрощаться. Мы долго были с ней. Около шести вечера того дня, когда Майнетт умерла, Кэрол и я почувствовали непреодолимое стремление вернуться. Следующие шесть часов, проведенных с ней, были наполнены покоем и невероятной духовной энергией. Хотя дыхание ее было затруднено, Майнетт больше не чувствовала боли. Мы говорили о ее переходе в промежуточное состояние, о ярком свете и присутствии духа. Она пересмотрела свою жизнь, в основном молча, и попыталась принять все плохое, что в ней было. Казалось, она знает, что не сможет уйти, пока не завершит этот процесс. Она ждала конкретного времени, чтобы умереть — раннего утра. Она ждала его с нетерпением. Майнетт была первым человеком, которого мне довелось сопроводить до самого момента смерти.
Она была сильной, и наше горе смягчал приобретенный опыт. Я почувствовал, что поле моей деятельности как терапевта теперь включало не только лечение фобий и тревог, но и консультирование в ситуации смерти и умирания, а также глубокого горя. Я интуитивно знал, чего делать не стоит, и каким образом вести терапию. Я мог дать пациентам почувствовать умиротворенность, покой и надежду.
После смерти Майнетт многие другие, умирающие или переживающие смерть любимых, обратились ко мне за помощью. Многие из них не были готовы узнать о Кэтрин или читать литературу о жизни и смерти. Но даже не рассказывая об этом, я знал, что могу донести до них нужные послания. Интонациями, сопереживанием и пониманием происходящего и их страхов и чувств, взглядом, прикосновением, словом я мог проникнуть в их души и вселить в них надежду, пробудить забытую духовность, человечность. А тем, кто был готов к большему, я предлагал почитать книги и рассказывал о своей работе с Кэтрин и другими — и это было для них словно глоток свежего воздуха. Те, кто был готов к этому, — воспряли духом. Озарения их посещали гораздо быстрее.
Я уверен, что терапевты должны открыть свои умы новому знанию. Существует реальная необходимость в большем количестве научных исследований и документирования переживаний смерти и умирания — как в случае с Кэтрин, а также во множестве экспериментов. Терапевтам необходимо признать наличие жизни после смерти и использовать это при консультировании. Им не обязательно применять гипноз, но их сознание должно быть открыто, они могут делиться знанием с пациентами и не сбрасывать со счетов их переживания.
Люди в наше время угасают, думая, что все мы смертны. Эпидемия СПИДа, ядерное уничтожение, терроризм, болезни и другие катастрофы нависают над нами и мучают нас ежедневно. Многие из подростков убеждены, что не проживут дольше двадцати лет. Это ужасно, учитывая высокий уровень стресса в нашем обществе. Если говорить об отдельных людях, то реакция Майнетт на слова Кэтрин воодушевляет. Ее дух окреп, и она исполнилась надеждой перед лицом ужасной боли и немощи ее тела. Но все эти послания относятся не только к умирающим, а ко всем нам. Для нас тоже есть надежда. Нам нужно больше клиницистов и ученых, чтобы изучать таких, как Кэтрин. Все ответы у нас есть. Мы бессмертны. Мы всегда будем вместе.
Глава 12
С момента проведения нашего первого с Кэтрин сеанса прошло три с половиной месяца. За это время она не только избавилась от своих симптомов, не просто вылечилась, а открыла в себе исключительные способности. Она буквально сияла и источала умиротворение вокруг себя. Люди тянулись к ней. Когда она завтракала в кафетерии больницы, то мужчины и женщины стремились подсесть к ней со словами «Хочу сказать вам, что вы выглядите прекрасно!» Словно рыбак, она ловила их на невидимую удочку своих психических способностей. А ведь до этого она несколько лет завтракала в этом кафетерии, но никто даже не замечал ее.
Как и обычно, она быстро погрузилась в транс в моем офисе с приглушенным освещением, и ее светлые локоны заструились по знакомой бежевой подушке.
„ Я вижу здание… построенное из камня. На самом верху его что-то есть. Вокруг много гор. Очень сыро… снаружи очень сыро. Вижу повозку. Я вижу, как мимо проезжает повозка… прямо напротив меня. В повозке много сена, сена или соломы, или чего-то другого, что могут есть животные. Там несколько человек. В руках у них какие-то флаги — на конце палки что-то развевается. Очень яркие цвета. Я слышу, что они говорят о маврах… о маврах. И о текущей войне. У них что-то железное… что-то железное на головах… что-то вроде металлических шапок. Сейчас 1483 год… еще слышу что-то о датчанах… мы воюем с датчанами? Сейчас идет какая-то война.