— Ладно, извините, — проворчал я. — И правда глупо предъявлять вам какие-то претензии. Спасибо, что объяснили.
— Пожалуйста, — улыбнулась она; без насмешки, понимающе. — Ты справишься, я уверена. Ты действительно удивительно разумный и сознательный для горячего вообще, а уж с учётом твоей силы — тем более. Совет поэтому всё никак не мог поверить, что ты действительно хорошо себя контролируешь; у вашей расы обычно сила пропорциональна близости к животному. Опасаться всего непривычного свойственно и нам, — она дружески потрепала меня по плечу. — Впрочем, сейчас все уже осознали, насколько глупо было в тебе сомневаться. А уж когда, наконец, сообразили, как сильно на тебя должно было давить недоверие Совета все эти годы, дружно посчитали себя перед тобой очень виноватыми. Правда, пока ещё не придумали, как компенсировать, — Айлин иронично усмехнулась.
— Кхм, а за годы сообразить не могли? — пробормотал я, чувствуя некоторую растерянность от сказанного. Это Совет передо мной извиняться собрался?!
— У всех бывают ошибки, даже мы от этого не застрахованы, — она развела руками. — Совет ошибается редко, но и мы не всемогущи. Тем более, тут, уж не обижайся, вопрос всё-таки одного человека, а не всего вида. Хотя в этом я всё больше сомневаюсь, — медленно качнула головой она, как-то странно на меня глядя.
— Ладно, я, пожалуй, пойду, — решил я. Ну его, а то сейчас такого наслушаюсь. Мне ещё после вчерашнего и сегодняшнего надо как-то контакт с подопечной наладить и выяснить уже, как там ремонт движется, и куда нас планируют отправить после него. — Халису тоже передайте мои извинения.
— Халису? — женщина недоуменно нахмурилась. — А что с ним?
— Да я его немного придушил, когда он меня проверял, — пояснил я настороженно.
— А! — задумчиво сказала Айлин, всё так же хмуро и сосредоточенно меня разглядывая. — Проверял, да… Передам, обязательно. Удачи тебе.
— Спасибо, — киваю и ухожу. В душе остаётся странный осадок, будто я что-то понял совершенно неправильно, и это может потом аукнуться.
Экси.
Какое это, оказывается, наслаждение: развалиться в удобном кресле планетолёта, вытянуть ноги и ни о чём не думать!
Мы с Тамми добрались до леталки с большим трудом: ноги были ватными и почти не держали, слабость накатывала волнами. Сейчас штурман ввела в автопилот адрес и точно также, как я, растеклась в соседнем кресле.
— Уф! — сообщила она. — Конечно, такая эмоциональная разрядка приятна, но уж очень утомительна.
— Мягко говоря, — солидарно вздохнула я, пользуясь возможностью поговорить. Во время боёв делать это было почти невозможно из-за шума, а потом мы сосредоточились на доставке своих покачивающихся физических оболочек до стоянки. — Я очень удивилась, что на арене было много зрителей мирной ветви.
— Да ладно, чего удивительного? Мы, конечно, не настолько хищные, как горячие, но всё-таки к одному виду принадлежим, — хмыкнула она. — Конечно, не всем нравится, ну так насильно туда никого не гонят. А что ты у меня спросить-то пыталась про ту грайлу?
— Про кого? А, про того зубастого полосатого двухголового…
— Да, да, — перебила Тамми.
— Что с ним сделали и куда так поспешно уволокли? — уточнила я.
Не все горячие правильно рассчитывали свои силы, выходя на поединок. Вот соперник этой грайлы и не рассчитал, и в бою победил хищник. Я была уверена, что его после такого исхода непременно убьют; но зверя усыпили, спеленали какой-то плотной тканью и уволокли совершенно живого.
— Как что? Транквилизатор ввели. Отвезут в привычные места обитания, и выпустят, — пожала плечами девушка. — Он же честно победил.
— Но он же убил человека, — растерянно вскинула брови я.
— И что? — она отразила мой жест, явно не понимая, что меня смущает. — Человек честно сам проиграл, зверь-то в этом не виноват! Ему и так не повезло, выволокли из леса, притащили непонятно куда. А взять и уничтожить его за то, что оказался слишком хорош… это же такая потеря для всего вида! А у вас что, убивают?
— Хм. У нас уже много веков подобные развлечения считаются варварством и жестокостью. С хищниками уже больше двух тысяч лет никто не дрался, да и до этого, по-моему, не дрались, а всё больше преступников таким образом казнили; но у меня мало информации о том периоде. Дольше всего просуществовал бой с быками, но там тоже всё не один на один происходило, и если бык убивал того, кто с ним «боролся», его без вариантов убивали. Бык — это такое большое травоядное животное с рогами, весьма агрессивное.
— Как-то это… несправедливо, — нахмурившись, проговорила Тамми. — Горячие на бой всегда стараются подобрать сильного противника, соответствующего им уровня, потому что какая гордость от победы над заведомо более слабым?
— Ну, видимо, потому и запретили, что несправедливо, — улыбнулась я. — Но у нас несколько иная ситуация, все люди соответствуют вашей мирной ветви, поэтому шансов в честном бою против хищника у них нет.
— А ты? — удивлённо вскинула брови штурман.
— А я… не совсем человек, — настроение от такого напоминания сразу испортилось. — Точнее, почти человек, но сконструированный искусственно; у нас там умеют собирать и изменять гены в соответствии с необходимостью.
— А, так вот что Ханс имел в виду! Здорово, какие вы молодцы! — искренне восхитилась она.
— Да уж, молодцы, — нервно хмыкнула я себе под нос, с трудом сдерживаясь, чтобы не сказать Таммили какую-нибудь грубость. Я же понимаю, что она не со зла, и не обижаюсь.
Понимаю, я сказала! И не обижаюсь!
— Ой, прости, я сказала что-то не так? — моментально среагировала штурман. Я вздохнула. Как плохо без такой удобной и полезной псевдо-личности, контролирующей все вплоть до мимики.
— Нет, всё нормально.
— Ну, нет, — нахмурилась девушка. — Я же вижу, как ты расстроилась и напряглась. Рассказывай, что не так, чтобы я ещё какую-нибудь глупость не ляпнула.
— Это… личное, — я вздохнула. — Довольно сложно радоваться успехам науки, когда ты являешься экспериментальным образцом, над тобой проводятся опыты и тебя воспринимают, как очень полезное и уникальное устройство. Но если не оправдаешь надежд или продемонстрируешь наличие собственного «я», тебя просто уничтожат, — странно, но сейчас, когда я говорила об этом Тамми, мне было гораздо спокойней, чем вчера. То есть, было по-прежнему больно и обидно, но это уже не воспринималось, как катастрофа и конец всем надеждам. Просто… жизненный эпизод длиной в целую жизнь, который не хочется вспоминать.
— Да, действительно, — медленно кивнув, проговорила штурман. — При таком невероятном сходстве мы столь же невероятно разные. Я вот сейчас уже немножко понимаю, как ты всё воспринимаешь, но мне это так странно. Ханс с капитаном говорили, что у тебя очень низкий, почти нулевой уровень осознанности восприятия психополя, и, наверное, именно в этом основная проблема. Понимаешь, для нас в таком отношении нет ничего ужасного. Мы все в первую очередь чувствуем себя частью вида, единого организма, коллективного бессознательного, а Совет Старших — так и вовсе коллективный разум. Да, мы при этом сохраняем индивидуальность, но никогда не поставим её выше блага всего вида. При этом Совет разумно подходит к использованию и сохранению каждого отдельного члена популяции, и старается всех использовать в том качестве, которое ему наиболее подходит. Так что, возникни подобная твоей ситуация, с одной стороны, Совет не стал бы подходить к использованию такого полезного члена популяции со столь грубой утилитарностью, не считаясь с личностью и грозя уничтожением, но, с другой, никому и в голову не пришло обижаться на то, что определённые его качества используют, мало считаясь с его личным мнением. Да ты сейчас не переживай, если не понимаешь; капитан тебя научит, совершенно точно. Он очень терпеливый и сдержанный, ему хватит такта и мудрости, чтобы помочь тебе спокойно освоиться, — с непререкаемой верой в горячего заявила девушка.