После того, как он убил на той стороне нескольких человек, внутри что-то изменилось. Вил знал, что он выстрелит, знал, что выстрелят и его стрелки. Главный вошёл на крыльцо и начал бить ногой в дверь.
‒ Давай открывай, а то спалим всех твоих сельчан.
Вил для подстраховки всё это время держал включённым диктофон, чтоб произвести фиксацию нападения. Старший выбил плечом дверь, в неё забежали двое бойцов, стреляя в темноту дома.
«Хорошо, что я всё спрятал в старом колодце у реки, ‒ пронеслось в голове Михалыча, ‒ и успел вывести из избы женщин».
Двое вышли из дома, разговор со старшим вели шёпотом, ничего невозможно было понять. Пока нападавшие совещались, Вил аккуратно производил видеофиксацию происшествия. На морозе телефон быстро садился, пальцы скрючились и не слушались. «Всё, хватит», ‒ выключив телефон, стрелок отогрел пальцы, натирая их жёстким снегом, затем засунул руки в варежки, и стало тепло. Он плавно коснулся спускового крючка, перекрестье оптического прицела поймало голову старшего. Тот махнул рукой, и колонна снегоходов медленно удалилась в сторону старых приисков, где якобы было найдено проданное золото. Полежав так ещё с полчаса, Вил и стрелки встали и медленно пошли к избе ждать помощь из города.
Весь оставшийся день и вечер проходили в напряжении. Михалыч скинул записи на телефон сыну, он ответил:
‒ Ждите, скоро будут у вас.
Скоро никак не наступало, стрелки не заходили греться, жевали что-то на ходу, напряжённо вслушивались в сумрак и время от времени залегали в укрытия из-за подозрительных звуков. Остальные селяне закрылись в своём и доме тихо сидели. Они, ещё находясь на той стороне в джунглях, усвоили, что главным правилом выживания было беспрекословное подчинение старшим. Закрывшись в доме, женщины и подростки ждали непрошеных гостей, вооружившись копьями и топорами. Сдаваться никто не собирался, опыт боев и жёсткого выживания закалил и сплотил людей. Старшим по общежитию Михалыч оставил Луза.
Вскоре раздался шум, в село въехало несколько грузовиков с вооруженными людьми, в небе послышался шум вертолета. Из одного грузовика выгрузили шесть снегоходов. Часть бойцов сразу же уехали в лес искать непрошеных гостей, другие рассредоточились вокруг поселения.
К утру следующего дня, вооружённые люди уехали так же молча, как и появились. Жизнь снова вошла в свою обычную колею. Только через неделю Вил узнал, что всех нападавших поймали: был короткий лесной бой, после которого кого вывезли в больничку, кого ‒ на кладбище. Потом, правда, пришлось несколько раз съездить в город, дать показания, и всё закончилось. Генка писал, что его таскают на допросы через день, уточняют подробности нападения и особо пристрастно выясняют подробности продажи икон. Только к концу зимы вдруг в доме Вила раздался звонок.
‒ Всё уладилось, мне Кот предъявил, отработать нужно ярд, ‒ выпалил брат и затих.
‒ Он же всё хотел отжать, какой такой отработать? ‒ Михалыч не понимал.
‒ Да, хотел, поэтому только ярд. Я не знаю, почему. Он говорит, за убитых, за его беспокойство.
‒ Он больной, видимо, сам их послал тебя убить и меня, а потом ещё ты виноват?
‒ Он из судимых, авторитет, у них свои понятия, ‒ грустно заключил Генка.
‒ Мне всё равно, это твои дела, я пойду, если снова в пополам, ‒ Вил немного подумал и добавил. ‒ Мне на ваши дела всё равно, я приму деньги на расчетный счёт как благотворительную помощь, а ты свою долю забирай, как хочешь. Как получу деньги на счёт, так отгружу свою половину. Будет так, или не пойду вообще, и никто не пойдёт.
‒ Ладно, посмотрим, ‒ вздохнул Генка. ‒ А счёт-то у тебя откуда? На лицевой примешь такую сумму? Мониторинга не боишься?
‒ Нет, брат, я на своё юрлицо приму, я теперь учредитель и председатель «Красной репы», ‒ важно заявил Михалыч.
Дочь
Ольга с раннего детства выделялась цепким умом и житейской хваткой. Неказистая, высокая, худая девчонка, с ног до головы заляпанная веснушками, непоседа и почемучка. Вил даже побаивался её. Казалось, счастье: девка-отличница сидит, читает книжки да помогает по хозяйству, есть подруга Машка ‒ такая же странная, с другого конца села, дочь директора школы. С другими детьми почти не играют, в общественной жизни не участвуют ‒ странные. Все одноклассницы, начиная с шестого класса, уже заглядываются на мальчишек, красятся, ходят с модными прическами. Ольга же, напротив, начинает читать работы Вернадского (да и ладно бы только его). Нашли с Машкой списанный трактор, попросили Вила снять с него дизель Д-240. Отцу для дочери ничего не жалко, притащил его во двор подальше от дома (на самом деле, просто сбросил его около сортира в дальнем углу огорода прямо в крапиву).
‒ Ну на кой заставила меня привести этот хлам, увлеклись с подругой… механикой, ‒ ворчал Вил, везя старый дизель к себе домой, стесняясь косых взглядов односельчан.
‒ Михалыч, ты что, металлолом начал собирать? ‒ смеялись над ним в МТС механизаторы.
‒ Да сын интересуется, вот просил, будет изучать… ‒ Вил смущался и врал про сына.
‒ Ага, сын, да он тяжелее ложки ничего у тебя не поднимает, говори, зачем? ‒ подогревал интерес завгар.
‒ Давайте так, если сделаем, и он заработает, тогда прям всех приглашу в дом или столовую арендую, да всё сами увидите, ‒ в надежде, что дочь с подругой не вытянут ремонт механизма, смело обещал Михалыч.
Это было как раз в мае месяце, Ольга с Машей оканчивали седьмой класс, весь год штудировали книжки по устройству двигателей для автомехаников, учебники со странным названием «Теория ДВС» и брошюрки, адресованные ремонтникам топливной аппаратуры. Вил пообещал брать странных девчонок дважды в неделю на МТС. Там девчонки оживали, смотрели за работой механиков. Больше всего их привлек дядя Витя – старый моторист. Он был добр к ним, не насмехался, всегда угощал подруг горстью жёстких, как гайки, карамелек. Дядя Витя, протерев ветошью свою огромную руку, вытаскивал из-за пазухи чистую ткань, разворачивал её, протягивая разноцветную россыпь карамели своим ученицам. Вил волновался, увлечение шитьём, дойкой коровы да даже пусть рыбалкой, куда не шло, но механикой… Что-то внутри коробило душу отца, нутро противилось такому выбору.
‒ Мать, давай учи дочь вязать, там то-сё, отвлеки её от тракторов, ‒ отчаянно взывал к жене Михалыч.
‒ Почто ты мне это говоришь, сам же виноват, ‒ отвечала Елена. ‒ Вечно придёшь с работы, и только и слышно: то гидравлика сдохла, то клапан прогорел, ‒ махнув после этого рукой, жена, молча, бралась за домашнюю работу.
‒ А что тогда сын не стал слесарить, а? ‒ не успокаивался отец.
‒ Потому что! У трамвая… Не приставай! ‒ обрезала неприятный разговор Елена.
К концу лета на задворках огорода, в сооруженном наспех