Оружие, которое Табини дал ему совсем недавно.
А Банитчи и Чжейго твердят, что не могут найти улик.
Чертовски настораживает.
Атака на какую-то систему? Пайдхи-айчжи мог обнаружить, что его причисляют к очень многим системам... например, он не атева, а человек; например, он просто пайдхи-айчжи; например, он убеждал айчжи, что по долговременным экологическим соображениям железнодорожная система лучше, чем автомобильный транспорт... но кто и когда с абсолютной уверенностью знал конкретную причину или обиду, кроме стороны, которая решила "тонко" устранить проблему?
За всю историю пайдхи-айчжи никогда не становился мишенью. Сам Брен лично все время пребывания на этой должности собирал слова, обновлял словари, наблюдал за общественными изменениями и докладывал о них. Совет, который он дал Табини, был вовсе не его персональной идеей, далеко нет: все, что он делал и говорил, исходило от сотен экспертов и советников на Мосфейре, которые подробнейшим образом объясняли ему, что сказать, что предложить, что признать - поэтому "тонкое" устранение его со сцены могло вызвать демарш, изъявление в письменном виде неудовольствия со стороны землян, но вряд ли приблизило бы к существованию шоссейные дороги.
Табини почуял что-то нехорошее в атмосфере и вооружил меня.
А я не доложил об этом на Мосфейру, вот второй пункт, который надо хорошо обдумать: Табини просил меня никому не говорить о пистолете, я всегда ценил и уважал некоторые - и редкие - частные разговоры с айчжи и распространил свою сдержанность до такой степени, что не включил этот факт в официальный доклад...
Брен из-за этого тревожился, но доверие Табини ему льстило, и персонально, и профессионально - там, в охотничьем домике в Тайбене, где на время забывались придворный этикет и правила и все оказывались на каникулах. Стрельба в цель была любимым видом спорта атеви, их страстью - и Табини, настоящий чемпион в стрельбе из пистолета, по-видимому, из чистого каприза нарушил недвусмысленное запрещение Договора, чтобы представить своему пайдхи, как тогда казалось, редкую неделю личной близости к нему, сделал редкостный жест - если не дружбы, то по крайней мере чего-то настолько близкого к ней, насколько под силу атеви, - отменив на время все формальности, которые окружали и ограничивали и Брена, и самого Табини.
Это чрезвычайно повысило статус Брена в глазах определенной части персонала. Табини, казалось, был доволен, что пайдхи усваивает уроки, и, вручая ему пистолет в качестве подарка, похоже, проявил на мгновение сумасбродную мятежную натуру. Табини настаивал: "Держите его под рукой", а в голове у Брена бешено стучало - он разрывался между абсолютно беспрецедентной, возможно, меняющей всю политику, теплотой дружеского жеста Табини по отношению к землянину и незамедлительно нахлынувшим паническим чувством вины, вызванным его официальным положением и обязанностью докладывать своим начальникам.
Тут же добавились переживания, что делать с этой штукой во время полета домой, нужно ли от пистолета избавиться и если да, то как - или доложить о нем... а ведь это может быть испытанием, которому подвергает меня Табини, чтобы понять, есть ли у меня личное отношение к правилам, которые навязало мне человеческое начальство.
И вот тогда, после того как он благополучно сел в летящий домой (в Шечидан...) самолет, а пистолет и патроны устроились пугающим секретом в сумке у его ног, когда он уже сидел, глядя на проползающий внизу ландшафт, ему впервые пришло в голову, что за последние несколько недель кольцо охраны вокруг Табини стало намного плотнее.
Вот тогда-то его охватил страх. Только тут он понял, что сам попал в какую-то историю и не знает, как из неё выбраться, - должен был доложить, но не доложил, потому что никто на Мосфейре не мог прочитать в реальном масштабе времени ситуацию при дворе Табини так, как он здесь, на месте. Он знал, что надвигается какая-то опасность, но в его оценке ситуации могло не хватать критически важных сведений, а ему не хотелось получать приказы от своих руководителей, пока он сам не разберется, что за глубинные течения действуют в столице.
Вот потому-то он засунул пистолет под матрас, которого его слуги обычно не трогали, а не спрятал в каком-то из ящиков стола - там они изредка наводили порядок.
Вот потому-то, когда через дверь его спальни проникла тень, он не потратил лишней секунды, доставая пистолет, и ни секунды лишней на выстрел. Он прожил в Бу-чжавиде достаточно долго, он знал на самом фундаментальном уровне, что атеви не входят в чужие двери без приглашения, - нет, так не поступают в обществе, где каждый вооружен, а убийство разрешено законом. Да, этот убийца наверняка был уверен, что у пайдхи нет оружия, - но его ждал самый большой сюрприз в жизни.
Если все это не было ловушкой, подстроенной, чтобы поймать меня с оружием в руках. Но даже такая версия не говорит, почему...
Он отвлекся. А тем временем было внесено предложение провести голосование на следующем заседании. Брен прозевал последние фразы министра. Если пайдхи позволит чему-нибудь пройти в совете без своего самого пристального внимания, то в конце концов потеряет позицию, которую в течение двухсот лет завоевывали его предшественники. Были такие критические пункты, после которых даже Табини не смог бы отменить рекомендацию совета пункты, после которых Табини не захотел бы затевать драку, ибо из-за неё могут пострадать интересы Табини, особенно если пайдхи поставит Табини в такое положение, когда тому будет удобнее отвергнуть его совет, - ведь Табини, вполне понятно, останется на стороне атеви в любом сомнительном вопросе.
- Мне понадобится расшифровка стенограммы, - сказал он, когда заседание окончилось, и тут же на него со всех сторон обратились шокированные взоры.
Вероятно, этими словами он без надобности растревожил всех - они могли принять его угрюмое настроение за гнев, а отсрочку и требование стенограммы за предупреждение, что пайдхи намерен наложить вето - но на какое из двух предложений? Против чьих интересов?
Брен видел, как на лице министра собираются хмурые морщины: министр гадал, не занимает ли пайдхи позицию, непонятную совету, - а в атеви лучше не пробуждать недоумение и замешательство. Действие порождает противодействие. И без того хватает неприятностей, незачем зря пугать... никого.
Министр общественных работ может даже прийти к выводу, что пайдхи косвенно обвиняет кого-то из его министерства в нападении, о котором сейчас наверняка шумят по всему континенту от берега до берега, а в этом случае министр и другие заинтересованные лица могут подумать, что им надо защитить себя или заручиться поддержкой таких союзников, которых, по их мнению, он будет опасаться.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});