Тин: «[Я, Сюй] Тин, наблюдал военное искусство татар. [Оно] только единственного вида, [татары] невежественны и считают правильным только по-дикарски нападать, вот и все! Они к тому же такие люди, что никоим образом не боятся смерти. С того времени, как [татары] применяют [свои] войска во вторжениях на юг, [они] с каждым разом все меньше терпят неудач, и по этой причине храбрость [их] все более увеличивается. [Татары] отважны и притом позволяют [себе] быть неучеными [в китайском военном искусстве]»[262]. Хотя, как уже упоминалось, Пэн Да-я все же смог с толком использовать свои знания о монголах, возможно, преодолев со временем свои предрассудки.
4.2. Управление войсками в бою и связь
Многие элементы системы управления войсками представлены в вышеприведенных цитатах источников. Поэтому просто перечислим их, добавив к ним несколько дополнительных, чтобы получить целостную картину.
Решения командующих войсками монголов выполнялись точно и в срок благодаря твердой дисциплине в монгольских войсках. Эта дисциплина основывалась не только на самодисциплине монгольских воинов, но и на достаточной жесткой системе наказаний за нарушение военных законов. О ней сообщают и давно известные слова Плано Карпини, и нормы «Великой Ясы», которые неоднократно цитировались литературе, где представлены заезженным штампом «за бегство одного воина — казнят весь его десяток вместе с десятником»[263]. Но важно отметить, что такая же жесткая дисциплина, а также реальная угроза сурового наказания за невыполнение боевой задачи были нормой жизни и для высшего командного состава монгольской армии. Так, в жизнеописании Ши Тянь-сяна, китайского полководца на службе монголов (его отряд был в составе войск наместника Чингисхана в Северном Китае Мухали), есть интересный рассказ о случае во время неудачного хода осады Дунпина в 1221 г.: «Мухали окружил Дунпин, но тот долго не сдавался, [Мухали] разгневался на Уера (монгольский полководец, его частям был придан отряд Ши Тянь-сяна. — Р. Х.), не прилагавшего все усилия [к взятию города], и намеревался собственноручно его обезглавить. [Ши] Тянь-сян упросил [Мухали] уступить очередь для штурма ему»[264]. Уера, весьма крупного монгольского полководца, в итоге не казнили (ведь его подчиненный полководец смог выказать достаточно усердия, да и Дунпин все же пал через какое-то время), но сам факт такой истории достаточно показательный.
Что касается поощрений за исполнение своего долга, то Пэн Да-я отмечает, это не было подкреплено подробно разработанной системой наград, как это существовало в китайской традиции, а считалось само собой разумеющимся: «Что касается их [черных татар] системы наград и наказаний, то согласно обычаям [черных татар] исполнение своих обязанностей считается в порядке вещей и [никто] не осмеливается считать это заслугой»[265]. Так что безусловное исполнение приказов у монголов было нормой, что резко контрастировало с обычным положением вещей в армиях Средневековья с их феодальной вольницей.
Обычным способом передачи приказов были устные распоряжения: «От командующего до тысячника, сотника и десятника [все] осуществляют [командование] путем передачи [устных] приказов»[266]. Однако это работало только в условиях более или менее спокойных, в случаях же нужды в оперативных решениях применялись и другие способы управления. В основном это было нужно в горячке боя, т. е. для командиров низшего звена, непосредственно командующих на поле битвы. Они в ходе боя, как это говорится в вышеприведенных цитатах, отдавали приказания подчиненным с помощью звуков барабанов (см. выше в цитатах о тактических приемах упоминание сигналов барабана «гугуй») и свистящих стрел или указывали направление движения своей плетью. Командующие же более высокого ранга давали команды, находясь на возвышенном месте и производя условленные движения своим знаменем или бунчуком: «У каждого большого начальника и военного предводителя [черных татар] имеется по одному боевому стягу. И только один [он имеет на то право] (людям низкого ранга нельзя ставить [стяги]), вот и все! Обычно свернутые и убранные [стяги], всякий раз при встрече [с противником], то разворачивают, то сворачивают, [чтобы] управлять сражением»[267]. Нахождение командира крупного монгольского подразделения на возвышенности сзади и в отдалении от своих сил отмечают также и европейские путешественники к монголам. Так, Плано Карпини пишет: «Начальники войска не вступают в бой, но стоят вдали против войска врагов и имеют рядом с собой на конях отроков»[268].
Для управления более отдаленными отрядами и доставки информации использовали вестников и дальние патрули, которые отряжали гонцов к основным силам. Их использование более подробно рассматривается в § 4.3. Здесь же можно только заметить, что система обмена срочной информацией была настолько развита и имела такое большое количество обслуживающего персонала, что монголам необходимо было ввести систему опознавания, для чего они переняли у своих соседей их давние способы идентификации и подтверждения полномочий посланцев — верительные бирки[269] и пайцзы. Система устных паролей и опознавательных кличей (уран) была, конечно, изначальной и оригинальной у всех центральноазиатских кочевников.
Основным средством связи на дальние расстояния были конные эстафеты (о них подробнее будет сказано ниже в § 4.3.2) и ямы. Система ямов описывалась в литературе неоднократно, поэтому подробно останавливаться на ней не имеет смысла. Отметим только, что ее правильная организация была утверждена указами Угэдэя. Система ямов охватывала всю империю, даже самые ее дальние части. Например, существовало регулярное сообщение между столицей империи и ее центральным улусом Ханбалыком (совр. Пекин) и столицами Золотой Орды вплоть до середины XIV в.[270]
Кроме гонцов эстафет существовали также и вестники, облеченные специальными полномочиями каана, ханов улусов или главных полководцев. Такие вестники под названием сюаньчай отмечены уже Чжао Хуном в 1220 г.: «Те, кого посылают к народу [с распоряжениями], называются сюаньчай»[271]. О них же говорится и в ХШ[272]. Слово сюаньчай — это китайская транскрипция тюрко-монгольского слова сеунчи (варианты — сююнчи, севинчи, суунчи), означавшее «тот, кто приносит благо/счастье», т. е. «добрый вестник»[273]. Этимология слова показывает, что изначально это были вестники от самого каана, каждое распоряжение которого «несло счастье». Должность сеунчи просуществовала во всех государствах, потомках Монгольской империи — например, в Крымском ханстве оно известно почти до самого его конца[274]. И в Русском государстве институт сеунчей, заимствованный со времен Золотой Орды, также существовал достаточно долго — например, еще в XVII в. велись целые Книги сеунчей, где писари приказов делали подборки радостных сообщений царю от его воевод[275].
Общий набор средств передачи приказов, информации как в ходе боя, так и при его подготовке был, как видим, вполне развитым для XIII в. и обеспечивал все нужды руководства монгольской армией. Четкое разделение функций между высшими начальниками и командирами поля боя, когда