нож. Крапивин кашлял и плевался кровью, кажется, хотел что-то сказать, но вместо слов щурил белые глаза, поднимал и опускал голову.
— Узнал меня? — тяжело дыша спросил Разин.
Крапивин оскалился и приподнял голову. Разин отдышался, направил ствол ему в грудь и выстрелил. Раскрыл ружье, вылетели стреляные гильзы. Разин ногой сбросил их в воду. Положил ружье на землю. Он постоял немного, осмотрелся, соображая, что делать дальше. Чуть ниже ручей был зажат между огромной березой, лежавшей на кромке берега, и крупными камнями на другой стороне. В этом месте вода доходила до колен. Разин ухватил тело Крапивина за ноги, протащил вниз к поваленной березе. Здесь он легко отыскал камни, нагрузил их в карманы пальто Крапивина. Минуту постоял и столкнул тело с берега. Присев на корточки, Разин тщательно вымыл руки.
Он вернулся той же дорогой, только срезал углы, наткнулся на пистолет ТТ, валявшийся в сухих листьях, но не стал его трогать. Пошел дальше, перебрался через ручей в старом месте и уже на последнем дыхании вернулся к дому. Там почти ничего не изменилось. Мужчина в желтой рубахе лежал в луже крови, разбросав руки по сторонам. Женщина с закопченным лицом и обгоревшими волосами переползла из кухни и умерла у порога комнаты.
Разин вытащил из машины сорокалитровую канистру с бензином, разлил его в кухне, большой комнате и в сенях. Потом устроился на ступеньках крыльца и, наблюдая, как солнце садится за лес, неторопливо выкурил сигарету. Он поджег тряпку и бросил ее в сени. Сел в машину и уехал, не обернувшись.
Глава 15
Стивен Платт прилетел в Москву из Лондона, у него был паспорт на имя англичанина Тома Эшланда и индивидуальный экскурсионный тур на две с половиной недели. В Шереметьево его встретил гид-переводчик из Интуриста, он же старший лейтенант госбезопасности Валерий Зимин. Экскурсионным фирменным автобусом они доехали до гостиницы «Метрополь». Зимин, всю дорогу изводивший Эшланда вопросами о семейном положении и политической обстановке в Англии, помог иностранцу донести до номера чемодан и оставил визитную карточку со своим телефоном, чтобы Эшланд мог беспокоить его в любое время дня и ночи.
Зимин вернулся на свою первую и главную работу и напечатал на машинке рапорт о том, что он встретил иностранца в аэропорту и провел с ним продолжительную беседу, которая показала, что Эшланд, судя по всему, не работает в иностранной разведке, а также в военно-промышленном комплексе, не имеет родственников, связанных с военными и политическими делами. Он всего лишь мелкий профсоюзный деятель, поэтому ценности для КГБ не представляет.
Кроме того, Эшланд человек аполитичный и незрелый, жизнью английских коммунистов не интересуется, впрочем, как и жизнью коммунистов СССР. Зимин хотел от души дописать, что его подопечный любит путешествовать, но не может на мизерную зарплату съездить в приличную страну, поэтому приехал в СССР. Но немного подумал и от этого комментария воздержался. Зимин перечитал рапорт и, довольный собой, сходил на доклад к начальнику и отправился к знакомому играть в домино.
Первые три дня в Москве Платт посетил пару музеев, в условленном месте оставил сообщение для Разина, что через день он освободится от своих опекунов из КГБ и приедет на зимнюю дачу, которую удалось снять до лета.
Разин получил сообщение и был на месте. Земельный участок и дом, обнесенный глухим забором, находился всего в тридцати минутах электричкой, от станции минут двадцать пешком. Дом и участок принадлежали ученому, доктору исторически наук, еще молодому человеку, который для солидности носил бородку и усы. Историк страдал плодовитостью, выпуская из-под пера не только исторические труды, но художественные произведения о войне, хотя в ней по молодости лет не участвовал. Зимой, когда историк здесь не жил, дом сдавали обеспеченным постояльцам.
Разин протопил печь, разложил продукты, привезенные из Москвы. Спустился в подвал, где оборудовал мастерскую, и, надев спецовку и пластиковые очки, предохранявшие глаза, продолжил работу. Платт появился в первых сумерках, открыл калитку, поднялся на крыльцо и нажал кнопку звонка. Разин, еще не сняв спецовки, поднялся наверх.
В темном пальто, в очках, с усами и бородкой клинышком, Платт был похож на профессора, хозяина дачи, только постаревшего. Волосы и брови он покрасил в серо-белый цвет, в усы добавил лишь немного седины.
Они перекусили, за ужином Разин рассказал все новости и подвел итог: обстоятельства складываются не слишком удачно. Надежда на Комитет партийного контроля не оправдалась. Маргарита Докучаева оставила письмо на столе председателя КПК Арвида Яновича Пельше. Вскоре по иностранному паспорту вылетела в Мадрид. Судя по всему, у нее все благополучно. Но вот письмо… Разин разговаривал с генералом Деевым. Письмо случайно попалось на глаза какому-то референту или помощнику Пельше. И этот референт отнес его, куда следует.
Далее… Бывший работник Внешторга Валерий Гриценко, когда-то помогавший Платту, оказался последним вымогателем. За экспертные заключения искусствоведов, касающиеся драгоценностей, он просит сверху двадцать тысяч долларов наличными. Цену он даже обсуждать не хочет. Ведет себя нагло, это наводит на мысль, что у Гриценко появился какой-то авторитетный покровитель. Короче, предстоит во всем разобраться и вернуть архив.
С иконным архивом Нины Карповой мало определенности. Где хранится имущество, оставшееся после ее смерти, — точно не известно. Сын Карповой Илья — большой человек по меркам провинциального Серпухова, заведует складом. Не любит откровенные разговоры, особенно о матери. Как войти в доверие и разговорить Карпова младшего, — большой вопрос. Сунуть ему денег, — сомнительный вариант. Он насторожится, возможно, испугается и побежит в милицию или местное управление КГБ.
Единственная обнадеживающая новость — из Генпрокуратуры. Там хотят подробно разузнать о материалах Платта, обещая провести их проверку и начать официальное расследование. Они осторожны, похоже, даже растеряны. И, разумеется, никаких гарантий не дают.
— Борецкий старается, — сказал Разин. — Хочет казаться своим парнем, но я ему верю с трудом.
— Почему? Назовите одну причину.
— Я могу назвать сто одну причину, — ответил Разин. — Но главная: что-то с ним не то.
— Конкретнее?
— Черт его знает, я это кожей чувствую.
— Дело слишком большое, чтобы прокуратура могла его просто взять и закопать. И сказать, что ничего не было.
— А я думаю, что они способны закопать не только это дело, но и нас с вами.
— Тут не из чего выбирать, — сказал Платт. — И мы не можем проверить ваши опасения. Наступил момент, когда надо действовать, а не сомневаться. Для начала решим вопрос с архивом. Тогда уже позвоним Борецкому и встретимся.
* * *
Платт посидел молча и добавил:
— Мне реакция прокуратуры понятна. Мы передаем им