Читать интересную книгу Литературная Газета 6480 ( № 38 2014) - Литературка Литературная Газета

Но тут грянул август 91-го. Я встретил его в Коктебеле, где украинские письменники, узнав о крахе ГКЧП, бегали по Дому творчества с криками: «Крым наш!» Ещё вчера они говорили исключительно по-русски, а тут перешли на мовояз – и наши споры о будущем многонациональной страны стали напоминать диалоги Тарапуньки и Штепселя, весьма популярных в СССР. «Бедные мы, бедные!» – вздыхал директор Дома творчества с простой украинской фамилией Петров. Вскоре его посадили.

Ещё не успели отликовать победившие демократы – совсем недавно они так же радовались, получив отпуск из СССР на ПМЖ за границу. Едва сойдя с самолёта, я бросился в Театр имени Маяковского к своим мучителям: мол, теперь-то можно всё-всё-всё! И снова услышал «но». Только на сей раз сквозь умные рассуждения о сценическом инобытии прозаического образа сквозили иные печали и опасение: а не слишком ли мягко изображены в «Апофегее» номенклатурные монстры? Мы с ними, как с людьми… А ведь, в сущности, партия – преступная организация. Говорят, будет даже суд над КПSS. Опытные люди уже готовятся: один главный режиссёр перед телекамерами сжёг свой партбилет, правда, говорят, не настоящий, а дубликат, предусмотрительно сработанный в бутафорском цеху. В общем, я понял: Гончаров, конечно, – великий режиссёр, но с веком-волкодавом предпочитает не ссориться. Призрак горкомовских кресел всплыл в моём сознании, и я поклялся никогда больше близко не подходить к театру. Разумеется, в качестве автора.

2. За что Солёный убил Тузенбаха?

Никогда не говори «никогда». После выхода в 96-м моего романа-эпиграммы «Козлёнок в молоке» мне позвонил Вячеслав Шалевич и завёл речь о постановке в Театре имени Рубена Симонова, что на Старом Арбате. Писать инсценировку, помня бездарно потраченные силы, я отказался, и её поручили профессиональной драматургессе – даме с голосом проснувшейся девочки. Но она выдала такую беззатейную халтуру, что пришлось садиться и переписывать, а точнее, сочинять пьесу по мотивам собственного романа. Итак, несмотря на зарок, мне довелось снова стать драматургом. Эдуард Ливнев доработал текст и поставил блестящий спектакль, который идёт вот уже 16-й сезон и всегда при переполненном зале. Актёр Игорь Воробьёв, игравший Виктора Акашина, стал на Арбате легендарной личностью: завидев его, говорили: «Вон Витёк пошёл!» Несколько лет главную мужскую роль исполнял Валерий Гаркалин, а спектакль играли в огромных, тысячных залах.

Но и это радостное событие вряд ли заставило бы меня всерьёз заняться сочинением пьес, если бы я, как всякий нормальный человек, не ходил в театр. А что я мог там увидеть? Чаще всего – новаторски осквернённый труп классики. Как-то мы с женой отправились на «Трёх сестёр» и узнали, что Солёный застрелил своего любовника Тузенбаха за то, что изменщик решил жениться на «натуралке». Ей-богу! Можно было также налететь в солидном театре на современную драму про обитателей городской помойки, которые, матерясь, мечутся между промискуитетом, вечностью и наркотой. Сплошь и рядом шли прокисшие антисоветские капустники в духе Коляды. В лучшем случае давали импортную комедию, очень смешную, но её содержание намертво забывалось в тот момент, когда гардеробщица с моим номерком шла к вешалке, с которой начинается театр.

Непостижимо, но российский театр словно и не заметил жуткую социально-нравственную катастрофу, потрясшую Россию в 90-е. Он прошёл мимо, «не повернув головы кочан», как сытый банковский клерк проходит мимо побирающегося ветерана. Это нежелание признавать центральный конфликт эпохи – между обманувшими и обманутыми – фантастически нетипично для нашего театра. Всегда, и при самодержавном присмотре, и в самые подцензурные советские годы реальные, а не фантомные боли общества прорывались на подмостки. А ныне… Куда девалась, скажем, сатирическая комедия, жанр, уцелевший даже в 30-е годы и словно специально предназначенный для нашего гомерически нечестного времени? Неужели спонсоры оказались страшнее следователей НКВД? Эту мину брезгливого равнодушия к реальности, въевшуюся в лицо отечественной Мельпомены, нельзя было прикрыть никакими «золотыми масками», канонизировать никакими госпремиями и триумфами. Самое грустное, что произошло это в годы, когда власть в кои-то веки дала российскому театру «вольную». Впрочем, в результате все оказались как бы «временно обязанными». Может, именно в этом суть проблемы? Конечно, были исключения, были настоящие, честные пьесы и блестящие режиссёрские работы. Но я – о тенденции.

И тогда я решил попробовать сочинить пьесу, такую, какую сам, как зритель, хотел бы увидеть на сцене. Современную комедию. Так, в 97-м появилась «Левая грудь Афродиты». Но её ждала странная судьба. Не успел я показать пьесу театрам, а кинорежиссёр Александр Павловский попросил почитать и… немедленно снял по ней двухсерийный телефильм с Ларисой Шахворостовой, Сергеем Маховиковым и Андреем Анкундиновым. Ленту показали по телевизору и «засветили» сюжет. Лишь несколько театров потом поставили пьесу, так сказать, «испорченную» коварным кинематографом, и собрали полные залы. Но, думаю, театры к ней ещё вернутся. Подождём.

Тем временем я задумал новый сюжет – «Халам-бунду»… Но тут Станислав Говорухин, закончив работу над фильмом «Ворошиловский стрелок»», где я прописывал диалоги, сказал мне: «Давай напишем пьесу! Ульянов очень просит. Жалуется: ставить нечего, один мат-перемат, чернуха и совокупления при отягчающих обстоятельствах…» Я согласился и предложил оттолкнуться от моих набросков к «Халам-бунду»: конфликт «старых советских» с «новыми русскими». «Отлично! – кивнул Говорухин. – Старая советская квартира, орденоносный дед, никчёмные дети, мятущаяся внучка, за которой ухлёстывает нахрапистый бизнесмен. Но остальное надо придумывать заново!» Придумали. В моём архиве хранится первый вариант «Смотрин» с роскошно-нецензурными замечаниями Говорухина. Пьесу закончили в 2000 году и отдали, как договаривались, в Театр имени Вахтангова. Прочитав, Михаил Александрович грустно молвил: «Слишком остро. Меня не поймут…» и показал в сторону Кремля, где досиживал последние месяцы всенародно избранный дирижёр немецкого оркестра. Да, экранный Ульянов, будучи Жуковым, не боялся даже Сталина! Впрочем, мне и потом приходилось сталкиваться с актёрами, чей экранный образ отличался от жизненной позиции, как шахид от хасида. «Подумаешь! – хмыкнул Говорухин. – В Москве театров до хрена, академические сосчитать – пальцев не хватит!» Он стал предлагать наш горький плод другим, показывал своим влиятельным друзьям, реакция везде была примерно одинаковая: «Ну ты уж совсем!» Один замахал руками: «С ума сошёл! У меня эти Корзубы (отрицательный герой в «Смотринах») на лучших местах сидят, а вы его мерзавцем изобразили! Не поймут. Обидятся…»

В конце концов пьесу взяла отважная Татьяна Васильевна Доронина. Социальная жёсткость и горькая ирония её не смутили, а, напротив, вдохновили. Правда, по поводу Корзуба она заметила: «Какой-то он у вас получился симпатичный. А ведь это же конченый мерзавец!» Я кивнул, но оставил всё как есть. Спектакль ставил Говорухин. Это была его первая в жизни сценическая работа, и протекала она в бодрящем конфликте с руководством театра. Будучи председателем Комитета по культуре Госдумы, он иной раз срочно уезжал на заседание и приказывал: «Репетируй без меня!» «Я?... Как?... Я же не умею!» – «А что тут уметь? Ори на актёров и говори, что Станиславский их вообще убил бы!» В канун премьеры все нервничали. Татьяна Васильевна предсказывала полный провал, намекая на то, что служение сразу двум богам (Театру и Политике) до добра не доводит. Заразившись сомнениями, Говорухин потребовал придумать интригующее название, чтобы зритель валом повалил. Напоминаю: дело было в 2001-м, когда интерес к театру после варваризации 90-х только восстанавливался. Я предложил назвать спектакль «К нам едет олигарх!» «Неплохо, но думай ещё!» – был ответ. Я напрягся и родил «Контрольный выстрел». Так назывался роман, сочинённый филологической старушкой, чтобы заработать на жизнь обнищавшей семье. «Пойдёт!» – кивнул мэтр.

Есть два типа режиссёров. Первые (Говорухин из них) знают, чего хотят от писателя. Они будут ругаться, отвергать предложенное, стыдить, унижать, грозить разрывом и возвратом аванса, но как только ты выдашь требуемое, они в зависимости от характера тебя обнимут, поведут в ресторан или скупо похвалят, чтобы не избаловать «писарчука». А вот ко второму типу относятся те режиссёры, которые не знают, чего хотят. С авторами они обращаются, как недееспособные мужчины с женщинами, требуя от несчастных чего-то невероятного, что вернёт силы и способность к любви. С такими лучше не связываться. Результат всегда один: измочаленные нервы и выпотрошенное подсознание, а на выходе то же самое, что и на входе.

После генерального прогона Станислав Сергеевич закурил трубку и сказал: «Пол я ков, мы с тобой два м…ка, я старый, а ты молодой!» «Почему?» – удивился я. «У нас нет концовки, коды. Выстрела под занавес нет!» Всю ночь я ворочался, перебирая варианты, а под утро понял: в квартиру должен войти телохранитель олигарха и сказать: «Господа, машины поданы. Спускайтесь! Босс ждать не любит!» Это и есть – контрольный выстрел. Неслучайно первый исполнитель роли академика Кораблёва народный артист Николай Пеньков всегда добавлял от себя: «Вот вам и контрольный выстрел. В лоб!» Хотя в тексте «лба» в помине не было. А какой замечательной бабушкой-писательницей, сочинявшей под псевдонимом Ричард Баранов (потому что все читатели – козлы), была народная артистка Луиза Кошукова! Когда она говорила: «Напьёмся до синих зайцев!» – зрители падали под кресла. Талант актёра в чарующем преувеличении. Талантливый актёр не только кажется выше ростом, но и выше, значительнее кажутся произносимые им слова. Однако, увы, – едва драматург начинает писать в расчёте на это «преувеличение», то получается халтура.