Но как же я была не права! К концу второго дня я уже не замечала обидных примет старости.
Одну из них, Александру Савельевну, я запомню на всю жизнь. Она лежит здесь не первый раз, впрочем, не одна она. Эти старухи или живут с дочерьми, или совсем одиноки. Дочери их любят, заботятся, приезжают мыть в душе, который есть при каждой палате. Но старики всё же бывают иногда обременительны. Александра Савельевна живёт в однокомнатной квартире с дочерью и её семьёй. Тесно, конечно, да и характер у бабушки непростой, так правду-матку и режет.
Как-то Александра Савельевна села на краешек койки моей соседки Лиды (мы все звали друг друга по имени, по отчеству величали только Александру Савельевну), напротив меня и говорит: «Сколько видено, пережито, а никому не интересно». А я ей: «Мне очень интересно!» Все притихли, подсели к нам.
Родилась она на Брянщине, в небольшой деревне. В семье пятеро детей, она средняя. Началась война, отец ушёл воевать и сразу погиб. Брянщину фашисты оккупировали уже осенью 1941-го. Освобождение пришло почти через два года. Услыхав приближающиеся бои, мать Александры Савельевны спрятала детей в овраге, а сама побежала в деревню: немец один ряд домов сжёг, надо остальные спасать. Он уже чиркал спичкой у её дома. Она и дунула на огонёк, немец опять чиркнул, она опять дунула. Он плюнул и побежал догонять своих, так один ряд домов и уцелел. А здание сельсовета сожгли со всеми документами. Тринадцатилетняя Александра спросила маму, когда у неё день рождения. «Ты родилась, – ответила мать, – когда в наших местах копают картофель, выходит, в сентябре».
«Верите ли, – рассказывает Александра Савельевна, – в чём я поехала в Брянск учиться в сельскохозяйственном техникуме! Мать сшила из ватника чуни, натянули галоши, в этой обувке я и поехала». Кончила она техникум, получила диплом и послали её по распределению агрономом в Челябинскую область. Поселили в большую семью, которая жила в просторной избе. Встретили её, как родную. Сели обедать – всякие пироги на столе, и мясные, и капустные, и рыбные. Такого на Брянщине она не едала. Поработала год-другой и подумала, а ведь пора выходить замуж. Хотела выйти за военного, но в челябинской глуши военных не было. Кто-то ей посоветовал отправиться на Сахалин. Она и поехала, но и там военных не оказалось. Был только тракторист, тоже одинокий, тоже приехавший искать счастья. Ну, они и поженились. «Только я его не любила, хотя и всю жизнь прожила, родила двух дочерей». Я ей говорю: «Да ведь он, наверное, был красивый?» Она почему-то засмущалась и тихо ответила: «Красивый, конечно».
Заскучали они на Сахалине, муж и предложил ехать к нему на родину, в Красноярский край. Так Александра Савельевна и оказалась в Сибири. Вдруг махнула рукой и говорит: «Уж если рассказывать, так всё. Я в молодости ничего была». И показывает маленькую, какие на паспорт делали, выцветшую фотографию, лицо приятное, но такое же твёрдое.
«Я работала помощником агронома, – продолжила Александра Савельевна. – Иду раз со станции домой, а этот агроном догоняет меня на машине. «Садись, говорит, подвезу». Когда доехали до рощи, он одной рукой обхватил меня за плечи и шепчет: – Давай остановимся здесь, а? – А я ему громко: «Высади меня. Тронешь, на весь район осрамлю». Высадил. «Дура», – говорит и поехал. А я потопала домой пешком. Ещё несколько раз приставал. Потом уволил. И стала я заниматься своим хозяйством, а тут перестройка. Поделили меж собой колхозное имущество. Мужу достался грузовик. Он стал охотиться, ездил продавать убитого зверя и то, что я выращивала на своей земле. Дочки выросли, выучились, мы им дали высшее образование, и они подались в Москву. Устроились, вышли замуж. А тут умер мой Иван, четыре года назад. Я и заскучала. Дочки говорят, продавай дом, приезжай в Москву. Продала я дом, приехала. Зятья у меня хорошие, но тесновато. Да и Москву я терпеть не могу. Какой тут воздух, сколько машин, сколько народу! А своих никого, все чужие. Зря я дом продала». Вот Александра Савельевна и поселяется время от времени в госпиталь. Она и теперь отживёт положенные три недели и перейдёт в отделение ЛОР. Туда же собирается ещё одна соседка по палате, Маша. Я как-то сижу уже дома, звонит Маша: «Марина Дмитриевна, приезжайте в ЛОР-отделение. Здесь гораздо лучше. И Александра Савельевна тут, привет вам передаёт»...
Что касается лечения, мои надежды не оправдались. Опытных, заслуженных врачей не было, только совсем молодые женщины, никак не старше тридцати. У них выработан твёрдый алгоритм лечения стариков: всем уколы в вену, от которых становится горячо, капельницы и таблетки, соответствующие букету хронических заболеваний, те, которые мы пьём дома. Ещё всем массаж, бесплатно, и замечательный, ласковый, внимательный молодой массажист Сергей Геннадиевич. Вы скажете, но ведь всё это прекрасно. Да, прекрасно, старым, недужным людям есть куда деваться, и пациенты выходят из госпиталя поздоровевшие. Но мне лучше не стало. Сил не прибавилось, я уже почти не ходила, и совсем не хотелось работать…
Этот госпиталь (во всяком случае, неврологическое отделение), как мне представляется теперь, – не больница, а богадельня. И очень хорошая богадельня. Вкусно кормят, много воздуха, слегка подлечат. Только одно замечание. Холодно и неуютно в этом месте призрения стариков. Лежат они по своим палатам, в которых всего один маленький столик. В просторных коридорах – пустых и темноватых – ни одного кресла, стула, какого-нибудь столика, за которым можно посидеть, поиграть в шахматы, почитать и просто поговорить. Эта безжизненность как будто напоминает: упрятанные в палаты старики коротают здесь последние дни...
И вот это надо исправить, пробудить на лицах улыбки, желание общаться. Мне эти молчаливые, неулыбчивые фигуры, встреченные в коридорах, представились запечатанными сосудами, которые наполнены потрясающе интересными историями. И если суметь их откупорить, вам предстанет XX век – лучше, чем в любой исторической книжке.
Теги: общество , семья
Один из тысячи
У меня есть друг, тоже пенсионер и живёт недалеко. Мы долго дружили семьями, а потом он остался один: повзрослевшие дети, как и положено, разлетелись, а вот жена, что не положено, ушла из дома. Он объяснял этот поступок её неожиданной религиозностью, тягой к святым местам, но, возможно, были и другие причины.
Однажды зимним вечером я решил вытащить Николая Петровича на улицу, подышать, как говорили раньше, свежим воздухом. Захожу к нему и вижу: сидит он за столом и едва виден из-за горы раскрытых почтовых конвертов.
- Что это? – спрашиваю.
– Беда! – говорит. – Узнаю доброжелателя – в морду дам[?]
Кто-то из друзей или соседей, узнав о судьбе Николая Петровича, дал объявление: ищу, мол, подругу жизни.
– Они всё идут и идут, эти письма, – негодовал Николай Петрович. – Я уже некоторым объяснил, что произошло недоразумение, но я физически не могу ответить всем. Сожгу эти письма или выброшу.
– Отдай-ка ты их мне, – шутя попросил я. – Вдруг тоже останусь один, вот и воспользуюсь.
И "гора" перекочевала на мой стол. Я погрузился в чтение. Конечно, я нарушил тайну переписки, но я не собираюсь разглашать имён авторов. Приведу только по несколько строк – таких разных и таких однозвучных. Большинство авторов – вдовы. Пишут о себе, а кажется, что обо всех:
«В прошлой жизни у меня было всё: комсомольская молодость с танцами, стихами, походами и кавалерами. Потом – вуз, неплохая работа, семья. Мы ездили на курорты, читали книги, посещали театры, отмечали дни рождения… Ничего этого больше нет – лишь скудная пенсия и одиночество. А с потерей работы каждый день стал постылым воскресеньем».
Вот другая судьба:
«Живу в большой семье, а чувствую себя одинокой. Мы на всё смотрим по-разному, поэтому часто не разговариваем – иначе ссора. И сколько бы я ни работала на кухне, сколько бы ни нянчилась с внуком – всё не так. Мне нужен друг, человек моих взглядов и интересов».
Коротенькое, но запоминающееся письмо из «страны берёзового ситца» – из Рязанской области: «Мир был вечным и счастливым, а теперь хоть кричи «Ау!» и даже «Караул!» – никто не откликнется… В деревне мало дружбы и любви, да и людей почти не осталось».
Чтобы не быть одной, многие женщины ещё работают: «40 лет на хлопчатобумажном комбинате в Орехово-Зуеве»; «отдала школе 37 лет в Тюменской области»; «по гороскопу я Лошадь, ещё тяну «повозку», но лучше бы – вдвоём»; «41 год проработала в текстильной промышленности и до сих пор не могу остановиться, всё кручусь, как станок. Надеюсь встретить родственную душу».
Во многих письмах звучит знакомый мотив о недостойном поведении мужской половины:
«Хочется иметь рядом друга, который бы меня уважал. А с моим, пропившим мозг и душу, и поговорить было не о чем». «Мой бывший муж встретил другую женщину. Одиночество, как свет на один глаз». «Думаю, что любви уже не будет. Но уважение, доверие, взаимопонимание необходимы».