сердце неприятно заколотилось, а О’Келли мужик куда более чуткий, чем кажется с виду.
– Серийный убийца? Спустя двадцать лет? А про эту заколку вы с чего взяли?
– Вы же, сэр, сами советовали нам ознакомиться с незакрытыми делами, – вывернулась Кэсси.
Она была права, он на самом деле советовал – наверное, услышал это на каком-нибудь семинаре или во время осмотра места происшествия, – но О’Келли вообще много чего говорит, а времени у нас вечно в обрез.
– А преступник, например, мог находиться за границей или в тюрьме, или же он убивает, когда переживает сильный стресс…
– Да мы все тут переживаем сильный стресс, – проворчал О’Келли. – Господи, серийный убийца. Как раз его-то нам и не хватало. Дальше что?
– Четвертая версия довольно деликатная, сэр, – продолжила Кэсси. – Джонатан Девлин, отец жертвы, проводит в Нокнари кампанию под названием “Стоп шоссе!”. По всей видимости, это много кого раздражает. По словам Девлина, за последние пару месяцев ему три раза звонил неизвестный – угрожал семье, если Девлин не прекратит кампанию. Нам нужно выяснить, у кого имеются серьезные основания защищать шоссе через Нокнари.
– А это означает сношаться с застройщиками и Советами графств, – резюмировал О’Келли, – о господи.
– Сэр, нам понадобится помощь, и чем больше, тем лучше, – сказал я. – И, наверное, кто-нибудь еще из Убийств.
– Это точно. Забирайте Костелло. Оставьте ему записку, он всегда рано приходит.
– Вообще-то, сэр, – сказал я, – нам бы лучше О’Нила.
Против Костелло я ничего не имею, но над этим делом вместе с ним предпочел бы не работать. Костелло сам по себе унылый, а от этого дела и без него тошно. А еще он из породы дотошных и непременно прочешет старое дело и постарается напасть на след Адама Райана.
– Я не поставлю трех салаг на такое сложное дело. Вам двоим оно досталось лишь потому, что вы, вместо того чтобы дышать свежим воздухом, как все остальные, в перерывах порнуху смотрите или хрен вас знает, чего вы там делаете.
– О’Нил не салага, сэр. Он в Убийствах уже семь лет.
– И мы все знаем почему, – с мерзкой ухмылочкой произнес О’Келли.
Сэм пришел в отдел в возрасте двадцати семи лет. Его дядя Редмонд О’Нил, политик среднего звена, занимает должность парламентского заместителя министра юстиции, или окружающей среды, или чего-то наподобие. Сэм неплохо справляется – благодаря характеру или умелой стратегии поведения, к тому же он незлобивый и надежный, лучший помощник во всем отделе, и потому к нему никто не цепляется. Порой кто-нибудь, как сейчас О’Келли, все же отпускает шпильки, однако скорее по привычке, чем со зла.
– Поэтому он нам и нужен, сэр, – уперся я. – Если мы собираемся лезть в дела Совета графства и при этом не особо мутить воду, то нам очень пригодится тот, у кого есть в этой области связи.
О’Келли взглянул на часы, заерзал и поправил волосы, чтобы получше скрыть лысину. Без двадцати восемь. Кэсси уселась на столе поудобнее.
– Думаю, тут есть за и против, – начала она, – возможно, нам следовало бы обсудить…
– Ладно, пес с вами, забирайте О’Нила, – сердито отрезал О’Келли. – За работу – и хорошо бы, он никого не выбесил. Отчетов жду каждое утро. – Он встал и принялся укладывать бумаги в стопки. С нами вопрос закрыт.
Неожиданно и совершенно беспричинно меня захлестнула радость, острая и беспримесная, такая, какая, по моим представлениям, бывает у героинщиков, когда доза попадает в вену. Меня приводило в восторг, как моя напарница, приподнявшись на руках, ловко спрыгнула со стола, как я отлаженным движением одной рукой закрыл записную книжку, как мой начальник вертел головой и выискивал на пиджаке перхоть, приводили в восторг залитый светом кабинет, и угловой стеллаж с пронумерованными ячейками, и по-вечернему блестящее стекло. Я снова осознавал, что все это по-настоящему и что это моя жизнь. Возможно, Кэти Девлин, доживи она до этого, ощущала бы нечто подобное, глядя на мозоли на больших пальцах ног, вдыхая едкие запахи пота и мастики для пола в балетных залах, вслушиваясь, как разносится по коридорам звонок. Возможно, она, подобно мне, любила бы мелочи и неудобства даже больше, чем чудеса, потому что именно они доказывают твое существование.
Этот момент запомнился мне, потому что, говоря по правде, он для меня в диковину. Я редко подмечаю минуты счастья, разве что задним числом. Мой дар, а может, мой рок – это ностальгия. Иногда меня обвиняют в навязчивом стремлении к совершенству, в том, что стоит мне приблизиться к желанной цели, как я тут же отвергаю ее, и загадочно-прекрасная импрессионистская картина вблизи оказывается просто скоплением грубых мазков. На самом деле все намного проще. Мне не хуже других известно, что совершенство – это сочетание банальностей. Думаю, моя истинная слабость заключается в своего рода дальнозоркости – картину целиком и ее закономерности я вижу, только отойдя от нее на изрядное расстояние, когда становится слишком поздно.
5
На пиво нас не тянуло. Кэсси позвонила Софи и сообщила, что вспомнила заколку по одному из старых дел, – у меня сложилось впечатление, что Софи на такое объяснение не купилась, но и докапываться не собиралась. После этого Кэсси пошла печатать отчет для О’Келли, а я захватил мое старое дело и отправился домой.
Я снимаю квартиру в доме специализированного типа. Моя соседка и по совместительству квартирная хозяйка – не поддающаяся описанию женщина по имени Хизер. Она состоит на государственной службе, и у нее голос как у маленькой девочки – такое впечатление, будто Хизер того и гляди разрыдается. Сперва я даже находил в этом некоторое обаяние, но потом этот ее слезливый голосок начал меня раздражать. Поселился я здесь, потому что мне понравилась идея жить возле моря, да и арендная плата устраивала, а кроме того, мне понравилась хозяйка (рост пять футов и ни дюймом больше, худенькая, широко распахнутые голубые глаза, волосы до ягодиц), и я уже навоображал себе голливудский сюжет о неожиданных для обоих и удивительных отношениях. Не съезжаю я отсюда по инерции, мне попросту лень, а еще потому, что к тому моменту, как у Хизер обнаружился целый букет неврозов, я уже начал копить на собственное жилье, а эта квартира – даже когда мы оба уяснили, что мечты о Гарри и Салли никогда не воплотятся, а Хизер повысила арендную плату – единственная во всем Дублине, живя в которой я смогу хоть что-то откладывать.
Я отпер дверь, крикнул “Привет” и двинулся к себе в комнату. Хизер перехватила меня – с поразительной быстротой она появилась на пороге кухни