а теперь и до Японии. При этом они не собирались фантазировать в архитектуре своих поселений. Здание администрации, казармы, жилье для офицеров, склады для провианта и угля. Все это возводилось по одним и тем же проектам. Только иногда местный строитель вносил небольшие изменения в строения. Либо материал отличался, либо по-другому местный зодчий не мог строить.
Набережных ни в Адене, ни в Суэце не было. Не кому было здесь фланировать, любуясь просторами моря. Потому нищий старик расположился у самого выхода с причала. Он выбрал место, где, с одной стороны, он никому не мешал, а, с другой стороны, все же был виден для людей, сходящих с кораблей. Нищий был явно европейцем. Об этом говорила его заросшая бородой физиономия. Одет он был в какой-то сильно потрепанный мундир. Сидел старик прямо на земле, с вытянутыми ногами вперед. Правда, одна из них была деревянной. Этот протез был широким у основания, там, где он пристегивался к ноге и тонким, как трость, в самом низу.
— Подайте ветерану сражения за форты Дагу, — нищий протянул руку в мою сторону.
Что за такое сражение у фортов Дагу, я не знал. Кроме того, у меня была только слегка подпорченная морской водой пятидесяти долларовая банкнота. И я никак не мог поделиться ею с этим стариком.
Я достал купюру и показал попрошайке.
— Где здесь можно поменять доллары?
— Что это за хрень? — проворчал нищий, поняв, что деньги предназначаются не ему. — Впрочем, иди туда. — Он махнул куда-то в сторону зданий, стоящих поодаль от причала. «Ценное указание,» — усмехнулся про себя я. И без него было понятно, что обменник надо было искать где-то в городе. Но ворчать, как этот старик, я не стал. Мне нужна было от него еще информация.
— Слушай старик, — сказал я. — Я поменяю деньги и поделюсь с тобой. Понял?
— Ну?
Я достал из кармана нарисованный мной портрет Терезы и показал его нищему. Если журналистка была здесь, то она, скорее всего, сходила на берег, и нищий не мог ее не видеть.
— Видел ее? С ней был еще мальчик.
Нищий вдруг расхохотался, показав мне, что зубов в его рту осталось совсем немного.
— Нет, с ней был совсем не мальчик, — сказал он, отсмеявшись. — Хотя девочкой его тоже не назовешь.
Эти слова снова вызвали смех старика.
— А может быть он просто подрос? — выдал он еще одно предположение. И оно снова заставило попрошайку давиться от смеха.
Поняв, что ничего не добьюсь от этого излишне жизнерадостного нищего, я пошел дальше. По дороге я показывал, попадавшимся мне навстречу европейцам, портрет Терезы, но все только качали головой.
Место, где меняли валюты оказалось деревянной будкой, притулившейся к одному из зданий. Небольшое, зарешеченное окошко и черная доска рядом, на которой мелом были написаны курсы валют.
Я просунул свои деньги в окошко.
— Поменяйте, пожалуйста, — сказал я, и не дождавшись ответа, добавил, — Половину, можно мелочью.
— Фальсифка! — сказал голос из будки, и чья-то рука вытолкнула мою купюру наружу.
— Она просто подмокла. Я попал в кораблекрушение, — сделал я попытку объяснить причину неприглядного вида моих денег. — Согласен на более выгодный для вас курс.
— Иди отсюда, — проворчали из будки. — Пока полицию не вызвал.
Я понял, что спорить было бесполезно.
— Где у вас тут банк? — спросил я, но окошко будки захлопнулось без ответа.
Банк я все же нашел. Это было отделение Стандарт и Ориент банка, где был открыт счет фонда Терезы Одли, одним из распорядителей которого был я. Но у меня не было никаких документов, чтобы подтвердить свои права на это. Если Тереза была здесь, то вполне возможно, что она заходила в банк, проверить счет и получить наличность. Только вряд ли банковский работник расскажет мне об этом. Сейчас я был просто случайный человек с улицы в мятом костюме.
В конце концов мне поменяли подмоченную в прямом смысле купюру. Курс был грабительский. Фактически я получил только половину того, что мог бы получить, например, в Гонконге. Но зато теперь в моем кармане были фунты и шиллинги, и это радовало.
«Первом делом вернувшись на корабль, схожу к цирюльнику,» — подумал я. Изрядно отросшая борода ужасно чесалась.
Возвращаясь на корабль, я снова прошел мимо нищего и показал ему свой рисунок.
— Так видел или нет? — спросил я. Кроме рисунка я показал ему еще полшиллинга.
— Да, она была здесь, — сказал он. — Но мальчика с ней не было.
На этот раз старик не смеялся. Наверное, его запас веселья на сегодня закончился.
— С ней был мужчина, — сказал нищий. — Примерно твоего возраста, но поплюгавее.
«Какой еще мужчина?» — удивился я.
— Вот, как их понять? — тем временем продолжил старик. — Хотя, тот посолиднее тебя выглядел.
— Что? — не понял я.
— Бросила она тебя, мужик, — объяснил нищий. — Бросила. И убежала с богатеньким.
Я не стал его разубеждать и отдал обещанную монету. Потом еще раз окинул взглядом порт Суэца, словно надеялся что-то увидеть новое и зашагал обратно на корабль.
Сцена 30
Тереза сидела на диване в полутемной каюте. Свет из зашторенного иллюминатора еле-еле приникал в помещение. Но сил: встать, открыть шторы, запустить в каюту больше света и попытаться что-то предпринять — не было. Ноги были словно ватные, а руки мелко дрожали. Но несмотря на то, что тело Терезы ее не слушалось, мозг продолжал работать. Из его глубин неслись сигналы: «что-то надо делать!», «что-то надо делать!», «что-то надо делать!». Только вот что? Ответа не было.
Тереза все же встала, подошла к двери и снова несколько раз ударила своими кулачками по ней. Результат был такой же, что и в прошлый раз. Звуки от ее ударов быстро затихли и наступила тишина. Тереза в отчаяние прислонилась лбом к двери.
Вдруг, за дверью послышались неясные голоса, глухой стук, потом еще непонятные шуршащие звуки и наконец в скважине замка заворочался ключ. Тереза испуганно отпрянула назад.
Дверь открылась. На пороге стоял Марко Штейнер. Только на его лице не было привычной улыбки.
***
Максимилиан Хофер видел, как Тереза ушла со слугой толстого турка. Интуиция подсказывала ему, что Терезу не ждет ничего хорошего. Можно, конечно, было предположить, что Толстый просто решил заранее дать интервью мисс Одли. Но такой вариант казался Максу маловероятным. Его опыт говорил, что всегда случается самый гадкий, самый отвратительный вариант из тех, что могли бы произойти. Всегда надо было быть готовым именно к худшему развитию событий. Окажется все не так, лучше? Отлично! Но если выйдет все по-плохому, в этом случае