Тусси была консервативна в выборе места жительства, однако Лаура и Лафарг подобного благоразумия не проявили. Они купили усадьбу в 20 милях к югу от Парижа, в местечке под названием Дравей. В доме было 30 комнат, павильон, бильярдная, мастерская, музыкальный салон, а также — сад, фруктовый сад, большой птичник с сотней кур, множество кроликов и стадо овец {42}. После долгих лет жизни на краю финансовой пропасти Лаура и Лафарг — 50 и 53 лет — обрели собственный дом, безопасность и достаток. Как всегда — благодаря Энгельсу.
Чем более буколической и мирной становилась жизнь Лафаргов, тем более усложнялась жизнь Тусси.
Весной 1895 года социалисты устраивали благотворительный вечер, чтобы собрать средства для Четвертого конгресса Второго интернационала, который планировали провести в Лондоне летом 1896 года. Эвелинг организовывал вечер, в том числе, представив на сцене свою пьесу «В поезде» {43}. В этой одноактной пьесе играла актриса Лилиан Ричардсон, Эвелинг был ее партнером, и Уилл Торн позднее заметил, что Эвелинг вел себя с мисс Ричардсон «весьма фамильярно» (заметка в одной социалистической газете описывала мисс Ричардсон как «попутчицу, в которую каждый не прочь влюбиться») {44}.
В Эвелинге внезапно опять вспыхнуло желание прославиться в Вест-Энде своими пьесами, а поскольку жили они теперь на другом конце города, он стал задерживаться, а то и не возвращаться ночевать.
Возможно, Тусси этого даже не замечала. Она буквально тонула в работе над рукописями отца. Она страстно мечтала увидеть четвертый том «Капитала» напечатанным, а кроме того занималась подготовкой к публикации серии других работ, включая его статьи для «Трибьюн»: эту серию она назвала «Революция и контрреволюция в Германии 1848 года» — поистине бесценный период в истории. (Годы спустя стало известно, что основная часть этих статей была написана Энгельсом, но в то время Тусси об этом не знала и продолжала работу.) В 41 год она работала так же яростно, как Энгельс в свои последние годы, когда он чувствовал, как часы отсчитывают ему последние удары…
Ближайшими друзьями Тусси в это время оставались Лаура, Фредди, Уилл Торн и его жена, Эде Бернстайн, Карл Каутский и легендарный старик Либкнехт, которого она знала с самого детства {45}. Возможно, она так цеплялась за Либкнехта, потому что он оставался единственной ниточкой, связывавшей ее с юностью; он же, наверное, чувствовал, что унаследовал от старых друзей обязанность защищать ее. За первые два года жизни Тусси в Сайденхэме Либкнехт трижды приезжал к ней из Германии. Теперь ему было 70 — и такие поездки давались нелегко. Весной 1896 года Тусси и Либкнехт совершили прогулку в прошлое. Они отправились на Дин-стрит, которой она почти не помнила, а потом в Графтон-Террас, дом ее юности. Они заходили в любимые пабы возле Хэмпстед Хит, и Либкнехт рассказывал Тусси истории, которые она конечно же знала наизусть — но все равно была рада услышать вновь {46} эти рассказы из детства, ставшие сказками.
Однако интересовала ее и реальная история ее семьи. После смерти Энгельса ее собственный отец превратился для Тусси в человека из плоти и крови, с ошибками и грехами — хотя для членов партии он по-прежнему оставался человеком-легендой. Когда Либкнехт опубликовал воспоминания о Марксе, Каутский боялся, что упоминания о пьянстве, бедности и личных привычках бросят тень на память о великом человеке. Однако Тусси призналась Лауре, что хотя воспоминания Либкнехта и грешат некоторой путаницей, она не согласна с Каутским, что «очеловечивание» фигуры Маркса нанесет вред его учению: «В конце концов, Маркс-Политик и Маркс-Мыслитель уже завоевал себе славу, а у Маркса-Человека (простого мужчины, как говорит Карл Каутский) шансов на это было гораздо меньше» {47}.
Она написала Каутскому, что книга Либкнехта может только помочь лучше понять Маркса, потому что «Маркс-Человек известен менее всего и более всего недооценен» {48}. Она даже согласилась на публикацию некоторых личных писем, хотя это было для нее очень болезненно, и она знала, что отец ненавидел, когда «личную жизнь мешают с политикой» {49}. Прожив жизнь во лжи и узнав об этом так недавно, Тусси стремилась к тому, чтобы хоть часть правды стала известна.
Это стремление в полной мере выразилось через несколько месяцев. В июле Тусси устроила в своем доме вечеринку для делегатов конгресса Интернационала. Немецкая социалистка Клара Цеткин, ставшая близкой подругой Тусси, описала ту сцену много лет спустя директору Института Маркса и Энгельса в Москве. По ее словам, Тусси обещала большой сюрприз, а затем подвела ее к моложавому, слегка сутулому человеку. «Вот, дорогая Клара, позволь познакомить тебя с моим сводным братом — это сын Нимми [Ленхен] и Мавра».
Цеткин была потрясена, не говоря уж о Фредди, поэтому потом они говорили в основном о политике, а не о личном. Позднее, тем же вечером Тусси сказала Кларе, что хотя ее отец и Энгельс солгали, они поступили верно, потому что мать, несмотря на огромную любовь к Марксу, не пережила бы этого предательства и скандала. Однако Тусси сердилась, что отец не рассказал все своим дочерям после смерти Женни. Цеткин возразила, что он был в отчаянии от потери жены, а потом и Женнихен, что просто не думал об этом — но это не убедило Тусси. Для нее слишком тяжело было признать, что отец был настолько безволен. Тусси сказала, что сожалеет о том, что не знала про Фредди раньше, потому что в этом случае они могли бы сойтись еще ближе — хотя она и теперь постарается наверстать упущенное время {50}.
К концу 1896 года Тусси, казалось, примирилась с тайнами прошлого своей семьи. Она испытывала глубокое сожаление, на сердце у нее остались шрамы… но, как и ее мать, она научилась жить с ними. Вынужденно, — но Тусси пришла к выводу, что человек может быть великим и иметь недостатки, а еще может ошибаться — и все же быть достойным любви. Это оказалось верным в отношении ее отца, и она хотела верить, что это так же верно в отношении Эвелинга.
52. Лондон, 1897
Я не думаю, что ты и я были особенно плохими людьми — и тем не менее, дорогой Фредди, у меня такое чувство, что нас за что-то наказывают.
Элеонор Маркс {1}
В январе Эвелинг занялся постановкой одной из своих пьес, чтобы набрать денег для научных курсов, которые он собирался организовать. С ним вместе играла 22-летняя дочь учителя музыки по имени Ева Фрай — впрочем, это была та же самая актриса, которая год назад выходила с ним вместе на сцену под именем Лилиан Ричардсон {2}. Эвелинг, которому исполнилось 47, был невероятно горд, что все еще способен увлечь молодую красивую женщину, вдвое младше себя. Его жизнь с Тусси превратилась в деловые отношения, а теперь, после смерти Энгельса, стала еще и удобной. Кроме того, Тусси уже не была той «стройной и очень привлекательной девушкой», как назвал ее когда-то один русский революционер. С годами она раздалась и стала ниже ростом. Кроме того, она становилась все больше похожа на своего отца. Если ее когда-то и называли красавицей — то говорили, скорее, о внутренней красоте. Одним словом, Тусси была полной противоположностью актрисе из Вест-Энда — что, по-видимому, и привлекло Эвелинга.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});