Ему даже развязали руки, и времени хватило на то, чтобы в кистях более менее восстановилось кровообращение. Но что может сделать один безоружный человек против четверых вооружённых киркхуркхов, да к тому же ещё и профессиональных солдат? Даже, если не считать пилота, всё равно выходит трое. Это только здесь, непосредственно в кабине управления. А за переборкой и незапертой дверью в грузопассажирский отсек, их сидит ещё чуть ли не рота. Вот и думай. Хотя чего здесь думать? Будем действовать так, как решили.
Женька сидел в кресле рядом с пилотом. Киркхуркх, который уступил ему место, стоял вплотную к нему, чуть пригнувшись (кабина катера была нормальной для Женьки или того же Вешняка, но средний рост пятиглазых превышал человеческий). На своей шее Аничкин остро ощущал хорошо отточенный нож. А на плече… Мама дорогая, да ведь это женская грудь! Чтоб мне левбердона не видать, как сказал бы этот весёлый ростовчанин Валерка Стихарь.
Женька скосил глаза, и обнаружил, что он не ошибся. Киркхуркх обладал грудью. Женской. Размер третий, не больше, но больше и не надо, чтобы понять, что нож у его горла держит не мужик, а баба.
Нет, Женька, конечно, знал, что в состав имперских десантников, которые доставляли (и продолжают доставлять, гады!) землянам столько неприятностей и хлопот, входят женщины, но близко с ними не сталкивался. И вот – на тебе, пожалуйста. Баба–киркхуркх готова перерезать ему горло и в то же время навалилась сиськами… В голове непроизвольно возникла картинка. Он, такой молодой и красивый, сидит в парикмахерском кресле, а не в меру сексуально озабоченная мастер стрижки и бритья собирается его брить. Опасной бритвой. И жарко дышит в затылок.
Сам собой из его, напрягшегося под ножом горла, вырвался нервный смешок.
– В чём дело? – осведомилась «парикмахерша».
– Всё нормально. Горло прочищаю. Кстати, как тебя зовут? А то неудобно. Ты моё имя знаешь, а я твоё – нет.
Десантница издала неопредёлённый звук, который Женька оценил, как хмыканье.
– Глейн меня зовут. Глейн Сиин. И я буду той, кто отправит тебя в иной мир, если ты попытаешься подать своим хоть какой–то сигнал. Связь должна быть короткой. Да, нет, всё нормально, идём домой. Это понятно?
– Ещё бы. Только коротко не получится… подруга.
– Я тебе, двуглазый гад, не подруга, – давление лезвия ножа на горло усилилось.
– Хорошо, не подруга, я, если честно, и сам был бы не в восторге от такой дружбы…
– Повторяю. Короткой.
– Подожди, подожди, не нервничай, я попробую быстро объяснить.
И Женька объяснил, что в этой точке связь уже становится устойчивой, и они никогда не ограничиваются дежурными фразами. Потому что ничто не мешает друзьям – а люди в Пирамиде все друзья – немного потрепаться в эфире о том, о сём. К тому же все привыкли, что он, Женя Аничкин, болтун известный. Вот был бы на его месте Никита – тот, который отвозил киркхуркхов на остров, тогда другое дело. А если он отделается дежурным «да», «нет» и «всё нормально», то в Пирамиде совершенно точно что–то заподозрят.
Женька старался говорить ясно, чётко и быть убедительным – до связи оставалось меньше минуты. И – слава тебе, Господи! – ему удалось, если и не убедить Глейн полностью, то хотя бы поколебать её уверенность.
– Две минуты, не больше, – сказала она. – Немного поболтайте, согласна. Но помни, что я рядом.
Да я уж чувствую, насколько ты рядом, успел подумать Женька.
Пискнул таймер, и тотчас ожила рация.
– Орёл, это Пирамида, – произнёс голос Маши (хвала небесам!). – Ответьте, приём.
– Орёл, это Пирамида, – позвала Маша. – Ответьте, приём.
– Пирамида, Орёл на связи, – раздался голос Женьки. – Как дела, сестрёнка?
Что–то в голосе Женьки показалось ей странным. Интонация? Или то, что он обратился к ней так, как не обращался очень давно. Сестрёнка. Она уже и забыла, что когда–то Женька Аничкин, любезный друг, имел обыкновение так её называть. Потом они выросли, и обращение естественным образом изменилось.
– Да какие у нас дела. Вас ждём и Мартина вместе со всеми. Несём службу. Вот и все наши дела. А вы как? Пятиглазики на борту?
– Ага. Живые такие, непоседливые. Все в нетерпении. Но ты знаешь, второй рейс может не понадобиться.
Непоседливые? О чём это он?
– Что так? Не все захотели возвращаться?
– Точно! На фига, говорят, нам и здесь хорошо. У нас, говорят, жизнь теперь новая началась. Мы, говорят, будем вести себя тихо–смирно и своим примерным поведением докажем вам, людям, что достойны сотрудничества, – Женька поймал волну вдохновения, его несло. – Может быть нас за это и пустят в Пирамиду когда–нибудь немножко порулить. А вы, говорят остальному подавляющему большинству, возвращайтесь на Дрхену. Только что вы там делать будете среди трупов, ядерной зимы и облучённых–обожжённых? А большинство им: «Предатели вы родины, и ничего больше». Тьфу на вас, говорят, знать вас не хотим больше. И как ломанулись в катер…
Маша слушала Женькин трёп и с каждой секундой всё отчётливее понимала, что на борту что–то не в порядке. Создавалось впечатление, что друг Аничкин под кайфом. Теоретически, разумеется, возможно. И даже практически. Но, если так, и они там в воздухе бухают, то это уже явно перебор. Нет, она слышала, что даже пилоты пассажирских авиалайнеров иногда прикладываются в полёте к фляжечке, но….
– Эй, – перебила она Женькин словесный сель, – вы там что, с Вешняком, спиртное лакаете, что ли?
– Ни боже мой. Как можно? Нам тут и без бутылки весело.
– И с чего ж вам весело?
– Да вот сидим и вспоминаем, кому и когда из нас было весело особенно в жизни. И знаешь, что выясняется?
– Расскажи, – Маша уже поняла, что нужно только слегка направлять и чуть подталкивать. И тогда, возможно, она услышит и поймёт то, что должна услышать и понять.
– Помнишь наш последний выезд на дачу и что потом было? Мы тогда здорово повеселились, верно? Я Серёге рассказываю, он хохочет. Ну и ему тоже есть, что мне рассказать, чтобы и я посмеялся. Ему даже больше чем мне. Он дольше живёт. И хочет прожить ещё дольше, – нож у Женькиного горла ожил и усилил нажим. – Ну, как–то так, в общем, – закончил Женька скучным голосом. – Ты, главное, не волнуйся, у нас всё хорошо, всё по плану. Доставляем всю честную компанию к вулканчику, следим, чтоб они ушли, и –домой, – в голове мелькнула быстрая мысль, и он добавил будничным тоном. – Проследить, чтобы киркхуркхи ушли, надо обязательно, вы ж не можете из Пирамиды этого сделать наверняка. Так что особенно скоро нас не ждите.
– Ладно. Рада, что у вас всё в порядке. – Машу уже трясло, но голос её не дрожал. – Как закончите, доложите. А мы приготовимся к встрече. Ужин, там, вино, все дела. Вы ж целый день на сухомятке. Всё. Целую. Конец связи.
– И мы тебя целуем, Машенька ты наша. – Ей показалось или в голосе Женьки явно прозвучало облегчение? – Конец связи, сестрёнка.
Она отключила рацию, с силой потёрла лицо ладонями и, помедлив лишь мгновение, дала на все терминалы Пирамиды сигнал: «Тревога. Общий сбор».
У Императрицы Станы Второй выдался трудный день.
Давно прошли те времена, когда юная принцесса Стана, не обременённая вечным долгом царственных особ перед своими подданными и материнскими обязанностями, куролесила, как хотела, пользуясь безграничной любовью своего отца, тогдашнего Императора «северных» сварогов. Её выходки, от которых, бывало, трясло всю метрополию, а начальник личной охраны преждевременно вышел на пенсию по здоровью, привели в результате к тому, что взбалмошная наследница императорского трона вышла замуж за безвестного, но талантливого Карсса Оргома – Старшего советника Первого министра. Этого никогда бы не случилось, если бы не взбалмошный характер принцессы, из–за которого она сначала оказалась заложницей солдат с отсталой планеты Бейта, а затем и вовсе застряла на этой самой Бейте вместе с Карссом.
Долгие месяцы, проведённые на Земле (так называли планету её жители – люди) научили Стану многому.
Нет, характер принцессы не особо изменился, в ней по–прежнему хватило бы стервозности на целую женскую труппу Императорского Высокого танца. Но вот свою глупую и упрямую спесь будущая Императрица оставила на Земле раз и навсегда и никогда об этом не жалела. В общении с людьми, на Земле, Стана поняла одну простую вещь: добрым словом и благоразумием в определённых обстоятельствах можно добиться большего, нежели целой космической эскадрой, вооружённой самыми мощными плазменными орудиями и боевыми лазерами.
Осознание и постижение сей элементарной истины потом, когда после смерти отца принцесса Стана превратилась в Императрицу Стану Вторую, не раз и не два помогало ей справится с труднейшими коллизиями, что неизбежно поджидают всякого, кто по той или иной причине стоит у руля управления государством.