– Я всё–таки схожу гляну, что это за холм, – предложил Свем. – И вообще, надо осмотреться.
– И я с тобой, – вызвался Малышев.
– Два охотника сразу – это расточительно, – сказал Велга. – Ты, Миша, останься. Я сам схожу. Застоялся. Ждите нас здесь, мы скоро.
Шум дождя заглушил и без этого практически неслышные шаги первобытного охотника и командира разведвзвода Второй мировой войны, и силуэты обоих тоже вскоре растворились всё в том же дожде.
Потянулись нудные мокрые и холодные минуты.
– И правда не жарко, – сообщила Марта.
– Иди сюда, – позвал Мартин.
Марта шагнула к нему, и они обнялись.
– Хорошо некоторым, – лязгнул зубами Валерка Стихарь и рефлекторно огляделся в поисках хоть какого–то укрытия. – Признаю, Руди, что ты в чём–то прав… О–па! А это что?
Он сделал несколько шагов в сторону, нагнулся и поднял с песка, тускло блеснувшую под дождём тёмную бутылку:
– Вот это да. Наш коньяк. Живём, пехота!
Это и впрямь оказался коньяк. Тот же самый, французский «Мартель», который они пили совсем недавно.
В кармане у Стихаря нашёлся и перочинный нож со штопором (за сапогом у него ещё была верная финка, но её Валерка использовал только в качестве оружия). Пробка не задержалась в горлышке, и бутылка пошла по рукам. После пары глотков всем стало заметно теплее.
– Остальное товарищу лейтенанту и Свему, если захочет, конечно, – сказал Валерка, когда бутылка, завершив круг, вернулась к нему, и ввернул пробку на место. – А то знаем мы, куда он коньяк девает… Но как я вовремя, а? Глаз – алмаз.
– Да молодец, молодец, – промолвила Нэла. – Ещё б чуть поменьше бахвальства, так совсем хоть в пир, хоть в мир, хоть в добрые люди.
– Не, без бахвальства нам никак нельзя, – пояснил ростовчанин. – У меня без него кураж пропадает. А без куража разведчику и вовсе гибель и полный… полная гибель, в общем.
Он похлопал себя по карманам:
– Эх, сигареты на столе остались – там, в звездолёте. В кают–компании. Сейчас бы закурить, и совсем хорошо. Может, есть у кого? Курт, я знаю, ты обычно пачку во внутреннем кармане держишь.
Курт Шнайдер присел, натянул на рыжую голову куртку, сунул в рот сразу две сигареты, которые достал из внутреннего кармана, ловко прикурил от зажигалки, и протянул кулак с горящей сигаретой внутри Валерке:
– Держи.
– Спасибо, друг.
– И мне оставь покурить, – попросил Малышев.
– Ага…
– Да, – промолвил Мартин. – Хреново без Пирамиды, а? Ни тебе синтезаторов, ни тепла и комфорта. Всё–таки быстро человек к хорошему привыкает.
– Даже слишком быстро, – сказал Влад. – Ничего, я давно хотел бросить курить. Вот и повод.
– Ага, – усмехнулась Марта, не размыкая объятий с Мартиным. – А есть ты тоже решил бросить?
– Мы дышим, – сказал Влад. – Значит, в здешней атмосфере присутствует кислород. Если кислород, должна быть и белковая жизнь. То есть, еда.
– Аналитик, – с уважением заметил Марте Мартин. – Видала, как мгновенно правильные выводы сделал?
– А то! – восхитилась Марта.
– Не пойму, чего вы такие весёлые, – буркнул Карсс и присел на корточки. – По–моему, всё хуже некуда. Корабля нет, еды нет, снаряжения нет, ничего нет. Дождь этот… И где мы вообще? Самое главное – ничего не понятно. Как мы тут оказались?!
– Спокуха, Карсс, – посоветовал Стихарь. – Ты просто не привык. Разбёремся, не впервой.
– К чему я не привык? Я вот сижу, мокну и думаю, не сошёл ли я с ума на самом деле, и всё это, – он повёл рукой, – мне только кажется в горячечном бреду? Падали в чёрную дыру, а где оказались?
– Ну–ну, – сказал Майер. – Это нам тоже знакомо. Правильно тебе, советник, Валера сказал: ты просто ещё не привык. А мы так давно живём. Ты не поверишь, но нас даже убивали, а потом воскрешали. И ничего.
– Сумасшедший дом, – проворчал Карсс и с силой потёр лицо обеими ладонями. – Точнее, сумасшедший мир.
– Ага, – согласился Дитц. – Зато не скучно.
– Кажется, товарищ лейтенант со Свемом возвращаются, – сказал Малышев.
– Я ничего не слышу, – повернул голову Мартин.
– Они, они, – подтвердила Нэла.
Через полминуты из дождя вынырнули две фигуры.
– Ну, как вы тут? – осведомился Велга.
Ему немедленно протянули бутылку и заверили, что всё нормально. Только холодновато и мокровато.
– Ага, – удовлетворённо заметил лейтенант, отхлёбывая. – Теперь вижу, что и правда всё нормально. Где нашли?
Стихарь показал, где.
– Ясно. Мы тоже кое–что нашли, – Велга протянул бутылку Свему. – Будешь?
– Нет, – покачал головой охотник. – Не хочу. Хватит с меня.
– Что вы нашли? – спросила Нэла.
– Где укрыться от дождя. Там, за этим живым холмом, какое–то заброшенное здание.
– А холм?
– Непонятно, – сказал Александр. – Совсем близко мы подходить не стали. Он и правда, вроде как живой. Но как это может быть, и кто это или что это… – Лейтенант обескуражено покачал головой. – Мне в голову пришла одна безумная мысль…
– О том, что это наш Клёнья, только теперь в таком вот виде? – спросил Дитц. – Я тоже об этом недавно подумал.
– Мысль чертовски интересная, – сказала Марта. – Но может, мы её потом обсудим, когда сверху лить не будет?
К зданию вела дорога, вымощенная грубым булыжным камнем, и больше всего оно напоминало дворец средней руки. Весьма средней.
Два крыла, три этажа и парадный вход в виде портика с шестью колоннами, поставленными словно с ног на голову (в своей верхней части они были заметно шире, чем в нижней). Хельмут Дитц вслух удивился данному обстоятельству, но Влад Борисов уверил его, что подобные колонны встречаются и на Земле. Например, в древних сооружениях острова Крит, где когда–то процветала и угасла знаменитая минойская цивилизация.
Располагался дворец недалеко от пресловутого живого холма – буквально в семи–восьми минутах ходьбы (метров семьсот, как определил с немецкой точностью Руди Майер). Песок под ногами здесь сменился каменистой почвой, покрытой редкими пучками жидковатой травы и невысокими деревьями неизвестной породы с туго, по спирали, перекрученными стволами.
К всеобщему облегчению оказалось, что здание действительно способно укрыть отряд от совсем уже надоевшего и доставшего чуть не до самых костей, дождя.
– Нехилый домик. – Нэла переступила порог (двери отсутствовали) и оглядела обширный, гулкий и высоченный – во все три этажа – холл. – Это чья–то богатая загородная резиденция. Ну, то есть, была богатая и вообще… была, – она втянула ноздрями воздух и нахмурилась. – Странно…
– Что? – спросил Дитц.
– Не пойму, – сказала фея. – Такое впечатление, что я то ли когда–то здесь бывала, то ли где–то всё это уже видела… И запах этот… вроде бы знакомый, а вспомнить не могу. Хотя следует признать, что память у нас, фей, не особо. Мы больше помним ощущения, а не точные образы.
– Запах? – переспросил Дитц и повел своим длинным породистым носом. – Я ничего особенного не чувствую. Свем, а ты? У тебя чутьё лучше нашего.
– Тут много чем пахнет, – уклончиво ответил Свем. – Камни, тряпки, дерево, – он принюхался, – ещё какой–то металл. Железо. Там. – Он показал рукой на дверной проём слева. – Но ни людей, ни зверей поблизости нет. Хотя это большой дом.
– Железо, говоришь? – заинтересовался Валерка. – Сейчас проверим. Курт, – позвал он Шнайдера. – Пошли, глянем?
– Пойдём.
Они вдвоём пересекли холл, заглянули в дверной проём, на который указывал Свем и почти тут же позвали остальных.
В зале с высокими французскими окнами – ни кусочка стекла в разломанных деревянных рамах и лужи воды у стен на полу, выложенном разноцветными каменными плитами – в пяти шагах от входа лежало оружие. То самое, которое им подарил на прощанье князь Дравен Твёрдый: мечи–акинаки с поясами и две сабли. С поясами же.
А сверху всю эту аккуратную кучу венчал боевой лук Свема Одиночки, его охотничье копьё и колчан со стрелами.
8
За все годы своей не слишком длинной, но весьма насыщенной двадцатишестилетней жизни в плен Женя Аничкин не попадал ни разу. И в роли заложника тоже никогда не был. Да и с чего бы? В армии он хоть и служил в разведке, но от горячих точек судьба его уберегла. И к тому времени когда она же столкнула его с Мартином Станкевичем и Стражей Внезеркалья (она же Стража Реальности), молодой журналист, разумеется, обладал кое–каким опытом нахождения в экстремальных ситуациях, но чтобы так… И дело было даже не в страхе за собственную жизнь, хотя страх этот и копошился где–то на дне его души, стараясь вскарабкаться повыше и заявить о себе во весь голос. За друзей было страшно – тех, кто в Пирамиде и тех, кто за её пределами. За сержанта Сергея Вешняка, лежащего без сознания с разбитой головой и скрученными за спиной руками. За стоящее во всех смыслах дело, в которое они ввязались и которое теперь, из–за допущенной им, Аничкиным, беспечности легко могло перейти под контроль этих долбанных киркхуркхов, доставших уже по самое не могу.