просто перестань, — твердо добавил он.
Хэл сидел, уперев локти в колени и обхватив голову руками. Он все еще дрожал, но первый приступ горя прошел. Теперь он выдыхал и снова втягивал воздух в ритмичной, размеренной манере, которой, должно быть, научила его Клэр Фрэзер, чтобы он не умер от удушья. Джон не в первый раз за время их общего знакомства почувствовал благодарность к ней.
Он пододвинул еще один стул и сел, ощущая внутри пустоту. Несколько секунд он не мог думать. Ни о чем. Мысли улетучились из головы. На маленьком столике позади Хэла стояла бутылка. Джон встал, взял ее, выдернул пробку зубами и отхлебнул, не заботясь о содержимом.
Это было вино. Он сглотнул, сделал вдох, затем вложил бутылку в руку Хэла.
— Дотти жива, — сказал он, садясь. — Помни, она жива.
— Да? — выдавил Хэл между вздохами. — Хантер пишет, она была… больна. Очень.
— Хантер — врач, и хороший, — твердо заявил Джон. — Он не позволит ей умереть.
— Он позволил умереть моей внучке, — с горячностью проговорил Хэл, позабыв дышать. Его тут же настиг приступ кашля, рука, сжимающая горлышко бутылки, побелела.
— Малышка была его дочерью, — сказал Джон, забирая бутылку. — Твой зять не виноват в ее смерти. Просто люди умирают, и тебе это известно. Будь добр, перестань разговаривать и дыши, черт возьми.
— Мне известно… лучше… чем кому бы то… ни было, — выдавил Хэл и опять закашлялся. Выбившаяся прядь прилипла к его лицу. Темные волосы местами были белыми; Джон не мог сказать, только ли из-за пудры.
Конечно, Хэлу известно. Его первый ребенок умер при рождении вместе с матерью. Минуло много лет, но такие вещи никогда не проходят бесследно.
— Дыши, — приказал Джон. — Мы должны привезти Дотти, верно? Я не могу сперва найти ее, а потом сообщить, что ты умер.
Хэл издал звук, который мог сойти за смех, будь у него в легких больше воздуха. Он сжал губы и выдул тонкую струйку. Затем его грудь расслабилась — всего чуть-чуть, но уже хоть что-то. Джон глубоко вздохнул и, когда Хэл протянул руку, передал письмо брату.
Тот осторожно расправил смятый лист на столе.
— Почему он… черт бы его побрал… не указал… дату? — спросил Хэл, выпрямляясь и вытирая лицо рукой. — Мы понятия не имеем… сколько времени… прошло с тех пор, как это случилось. Возможно, Дотти уже мертва!
Джон не стал говорить, что в таком случае дата письма Хантера не имела бы никакого значения. Сейчас было не самое подходящее время взывать к логике.
— Ну, мы в любом случае должны за ней поехать, ведь так?
— Да, и немедленно!
С громким хрипом Хэл резко обернулся, свирепо глядя на окружавшие его предметы, словно те имели наглость встать у него на пути.
Ну, может, немного логики не повредит…
— Я не знаю, что армия сделает с Хантером, если его поймают, — сказал Джон. — Но я чертовски хорошо знаю, что сделают с тобой, если ты просто… уедешь. Да и тебе это известно, — без нужды добавил он.
Хэл взял себя в руки. Он уставился на письмо, стиснув губы и сверкая влажными глазами, затем посмотрел на Джона, выдул воздух через сжатые губы и выдохнул:
— И что он имеет в виду… говоря, что ты можешь «разгадать» имя… его друга? Почему ты?
— Не знаю. Дай-ка мне еще раз посмотреть.
Джон осторожно взял письмо, чувствуя весь груз печали, которая в нем содержалась. Он повидал достаточно писем, залитых слезами, иногда его собственными, чтобы ощутить всю глубину страданий Хантера.
Джон прекрасно понимал, что Хантер имел в виду под разгадыванием. Насколько ему известно, этот человек общался с Джейми Фрэзером, а тот, среди прочего, был якобитским шпионом в Париже. Слово «шпион» вызвало у него тревожные ассоциации с Перси — Джон поскорее их отбросил. Он поднял бумагу к свету, проверяя, нет ли там тайной надписи, сделанной уксусом или молоком, — иногда на поверхности бумаги была заметна слабая разница, хотя слова проявлялись только при нагревании.
Все оказалось проще. На обратной стороне письма он обнаружил бледную надпись карандашом. Короткий абзац, написанный на латыни. Слова действительно были латинскими, но вместе не имели смысла. Даже Хэл распознал бы тут закодированное сообщение, хотя и не знал бы, что с ним делать.
Несмотря на серьезность ситуации, Джон слегка улыбнулся. В этом шифре в качестве ключа использовалось слово «друг».
Через пять минут он добыл имя и адрес: Элмсворт, Уилкинс-Корнер, Вирджиния.
— Отправим Уильяма, — со всей возможной уверенностью заявил он Хэлу. — Не волнуйся. Он ее привезет.
* * *
Уильяму будто пушечное ядро попало в грудь. Он машинально открывал и закрывал рот, двигая челюстями наподобие деревянной куклы, но не находил слов.
— Это ужасно, — сдавленно прохрипел он наконец. — Присядь, папа. Ты вот-вот упадешь.
Отец, мертвенно-бледный, действительно выглядел так, будто кто-то перерезал ему ниточки. Рука его дрожала, когда Уильям сунул в нее стакан с бренди. Он оглядел маленький сарайчик, который Уильям делил с Джоном Синнамоном, словно никогда раньше его не видел, затем сел и выпил.
— Что ж. — Он кашлянул, прочищая горло. — Хорошо.
— Ничего хорошего, — сказал Уильям, глядя на него. — Как дядя Хэл?
Его собственное потрясение начало отступать, хотя грудь все еще давила железная тяжесть.
— Как и следовало ожидать. — Отец сделал глубокий клокочущий вдох. — Потерял голову, — добавил он уже отчетливей, щедро хлебнув из стакана. — Хочет сам поехать и привезти Дотти. Не то чтобы я его виню… — Он снова отпил. — Я и сам этого хочу. Но сомневаюсь, что сэр Генри воспримет такой поступок должным образом. Война, знаешь ли.
Что верно, то верно. Половина полка должна выдвинуться во вторник и присоединиться к войскам Клинтона в Чарльстоне. Тяжесть сместилась ниже — теперь Уильям мог дышать.
— Разумеется, я поеду, — ответил он и уже мягче добавил: — Не волнуйся, папа. Я ее привезу.
99
Ис. 6:8
— Прости, — наконец произнес Роджер. — Мне пришлось…
— Все в порядке, — твердо проговорила Бри. — Ты вернулся. Остальное не важно.
— Ну, как сказать. — В его голосе послышалась веселая нотка. — Я ничего не ел со вчерашнего завтрака, и от меня пахнет мусорным костром.
Желудок Роджера громко заурчал в знак согласия. Рассмеявшись, Брианна отпустила мужа.
— Идем. — Она повернулась к своей лошади. — Когда доберемся до дома, просто поздоровайся с детьми и умойся. Я скажу Хенрике, что нам нужна еда…
— Много еды.
— …много еды. Пошла!
Хенрике и Анджелину она обнаружила на кухне, где они возбужденно шушукались с кухаркой. С расширившимися от удивления глазами