Читать интересную книгу "Реформация - Уильям Джеймс Дюрант"

чума, вызванная лихорадкой. В сентябре 1558 года она поразила королеву. В сочетании с водянкой и «избытком черной желчи» она настолько ослабила ее, что у нее пропала воля к жизни. 6 ноября она отправила драгоценности короны Елизавете. Это был милостивый поступок, в котором любовь к Церкви уступила ее желанию обеспечить Англии упорядоченную преемственность. Она долгое время находилась в бессознательном состоянии; в один из таких периодов она очнулась и рассказала, что ей счастливо снились дети, играющие и поющие перед ней.71 17 ноября она рано услышала мессу и горячо произнесла ответные слова. Перед рассветом она умерла.

В тот же день умер кардинал Поул, столь же глубоко пораженный, как и его королева. Оценивая его, мы должны учитывать тот горький факт, что в начале своего последнего месяца он приговорил трех мужчин и двух женщин к сожжению за ересь. Правда, в те годы безумной уверенности все партии, кроме анабаптистов, были согласны с тем, что религиозное единство должно быть сохранено, даже, если это необходимо, путем наказания инакомыслия смертью. Но нигде в современном христианстве — даже в Испании — не было сожжено столько мужчин и женщин за свои взгляды, как во время главенства Реджинальда Поула в английской церкви.

О Марии мы можем сказать более мягкое слово. Горе, болезнь и множество перенесенных обид исказили ее разум. Ее милосердие перешло в жестокость только после того, как заговоры попытались лишить ее короны на голове. Она слишком доверчиво слушала церковников, которые, сами подвергаясь гонениям, жаждали мести. До самого конца она считала, что убийством исполняет свои обязательства перед верой, которую любила как жизненное средство. Она не вполне заслуживает названия «Кровавая Мэри», если только не распространять это прилагательное на все ее время; оно безжалостно симолизирует характер, в котором было много того, что можно любить. Ее странное отличие в том, что она продолжила дело своего отца по отчуждению Англии от Рима. Она показала Англии, все еще остававшейся католической, худшую сторону Церкви, которой она служила. Когда она умерла, Англия с большей готовностью, чем прежде, приняла новую веру, которую она старалась уничтожить.

ГЛАВА XXVII. От Роберта Брюса до Джона Нокса 1300–1561 гг.

I. НЕУКРОТИМЫЕ ШОТЛАНДЦЫ

ТЕПЛЫЙ И ГЕНИАЛЬНЫЙ ЮГ порождает цивилизацию; холодный и выносливый Север неоднократно побеждает вялый и ленивый Юг, поглощает и преобразует цивилизацию. Крайний север — Шотландия, Норвегия, Швеция, Финляндия — борется с почти арктическими стихиями, чтобы хоть как-то приветствовать цивилизацию и способствовать ее развитию перед лицом тысячи препятствий.

В Шотландии бесплодные, бездорожные нагорья поощряли феодализм и препятствовали развитию культуры, а зеленые и плодородные низменности вызывали вторжение англичан, которые не могли понять, почему Шотландия не должна принимать их потоки и их королей. Шотландцы, древние кельты, смешавшиеся в средневековье с ирландцами, норвежцами, англами, саксами и норманнами, к 1500 году превратились в народ, узкий, как их полуостров, в чувствах и идеях, глубокий, как их туманы, в суевериях и мифологии, гордый, как их мысы, суровый, как их рельеф, стремительный, как их потоки; одновременно свирепый и нежный, жестокий и храбрый, и всегда непобедимый. Бедность, казалось, коренилась в географии, а нравы — в бедности; так что скупость выросла из скупости почвы. Крестьяне были слишком обременены трудом, чтобы иметь время для письма, а дворяне, державшие их в рабстве, гордились своей неграмотностью, не находя применения алфавиту в своих распрях и войнах. Горы и кланы разделяли немногочисленное население на страстные ревности, не дававшие ни четверти в войне, ни безопасности в мире. Дворяне, имевшие почти всю военную силу в своих частных отрядах, доминировали над парламентом и королями; только у Дугласов было 5000 человек, а доходы соперничали с доходами короны.

До 1500 года промышленность была примитивной и домашней, торговля — нестабильной, города — немногочисленными и небольшими. Во всей Шотландии тогда проживало около 600 000 человек — вдвое меньше, чем сегодня в Глазго. Глазго был небольшим рыбацким городком; Перт до 1452 года был столицей; Эдинбург насчитывал 16 000 душ. Индивидуальный, местный и национальный дух независимости выражался в деревенских и волостных институтах самоуправления в рамках феодализма и монархии. Мещане — горожане, имевшие право голоса, — получали представителей в парламенте или собрании сословий, но они должны были заседать не в своих общинах, как в Англии, а среди феодальных землевладельцев, и их голос и голоса терялись в дворянском большинстве. Не имея возможности подкрепить свою власть против знати союзом, как во Франции, с богатыми купцами и густонаселенными городами, короли искали поддержки в богатстве и влиянии церкви. Дворяне, всегда враждовавшие с королями, научились ненавидеть Церковь и любить ее собственность и присоединились к всеобщему воплю о том, что национальные богатства утекают в Рим. В Шотландии именно дворяне, а не, как в Англии, короли и купцы, совершили Реформацию, то есть освободили светскую власть от церковной.1

Опираясь на благочестие народа, шотландская церковь достигла изобилия на фоне отупляющей бедности и приземленных надежд. Папский посланник в конце XV века доложил Папе, что церковные доходы в Шотландии равны всем остальным доходам вместе взятым.2 Проповедники и мещане почти монополизировали грамотность. Шотландское духовенство уже в XVI веке отличалось ученостью, и именно церковь, конечно же, основала и содержала университеты Сент-Эндрюса и Абердина. После 1487 года епископов и аббатов стали «назначать» — фактически назначали короли, которые использовали эти должности в качестве вознаграждения за политические заслуги или как синекуру для своих незаконнорожденных сыновей. Яков V наделил трех своих бастардов церковными доходами Келсо, Мелроуза, Холируда и Сент-Эндрюса. Мирские вкусы этих королевских ставленников в какой-то мере стали причиной упадка духовенства в XVI веке.

Но общая распущенность нравов и дисциплины, которой отличалась церковь в позднее Средневековье, была очевидна в Шотландии задолго до королевского назначения прелата. «Развращение Церкви, которое в пятнадцатом веке повсеместно наблюдалось в Европе, — пишет убежденный католик Илер Беллок, — в Шотландии достигло такой степени, которая вряд ли была известна где-либо еще»;3 Отсюда, в частности, и то безразличие, с которым простые люди, хотя и ортодоксальные по вероисповеданию, смотрели на замену католических священников протестантскими. В 1425 году король Яков I жаловался на