Мне хотелось возможно скорее отделаться от подобных вопросов, и, чтобы отвлечь внимание королевы, я предложил ей выпить вина. Оно имело успех, я преподнес ей еще бутылку, но не достиг своей цели, ибо любознательность не покидала королеву в течение всего ее двухчасового визита. Поэтому я был немало обрадован, когда Номаханна поднялась, чтобы уйти. Покидая каюту, она заявила: «Раз у меня теперь есть вино, то нужны и рюмки, чтобы его пить». С этими словами она взяла одной рукой подаренную мной бутылку, другой бесцеремонно схватила стоявшие на столе рюмки и лишь затем вышла на палубу. Там Номаханна сделала всем глубокий реверанс, после чего спустилась в шлюпку. Таким образом, высочайший визит закончился конфискацией моих рюмок. Впрочем, будучи сама весьма щедрой, Номаханна, вероятно, думала, что я их охотно отдал.
После возвращения Каремаку на Ваху его здоровье сильно пошатнулось. Появились все признаки водянки. Нашим врачам удалось несколько облегчить его страдания. Когда я зашел его проведать, Каремаку сердечно поблагодарил за оказанную помощь и был так весело настроен, что все время шутил. Я в столь же шутливом тоне стал заверять больного, что мы смогли бы полностью восстановить его здоровье; для этого потребовалось бы только разрезать ему живот, вынуть внутренности, очистить их и снова положить на прежнее место. Каремаку, смеясь, ответил, что ради полного исцеления готов согласиться даже на такую операцию.
Несколько старых женщин, присутствовавших при данном разговоре, приняв все сказанное мною всерьез, быстро распространили в народе молву о том, как ужасно я собираюсь обойтись с обожаемым ими Каремаку, в результате в Ганаруро началось большое волнение. Островитяне решили, что я намерен убить их вождя, и потому сразу меня люто возненавидели. Каремаку сам известил меня о случившемся через Марини, причем попросил, чтобы я в течение нескольких дней не съезжал на берег, пока ему не удастся рассеять все подозрения. Сколь благородны чувства, проявленные в данном случае как народом, так и его правителем!
На Сандвичевых островах господствовала в этот год эпидемия. Очень многие умирали, проболев лишь по нескольку дней. В Ганаруро я наблюдал, как каждый день убирали трупы.
Больному здесь поправиться труднее, чем где бы то ни было. Стоит островитянину слечь в постель, как вокруг него собираются его ближайшие родственники, главным образом женщины. Они, плача, поют жалобными голосами похоронные песни, ибо считается, что такое пение должно исцелить страждущего или, по крайней мере, принести ему облегчение. Чем хуже чувствует себя больной, тем больше людей собирается вокруг него и тем громче все они завывают. Узнав о серьезности положения, в его хижину стекаются также друзья и знакомые; те, кому не досталось места внутри, толпятся снаружи. Собравшиеся причитают, плачут и воют, пока пациент не умирает. Безусловно, весь этот шум и постоянные напоминания о смерти, равно как и духота вследствие присутствия в хижине множества людей, приносят больному огромный вред. Многие умирают не столько от самой болезни, сколько от проявленного к ним участия.
Закончив свои дела на Отуаи, Кахуманна вернулась в Ганаруро вместе с красивым тринадцатилетним мальчиком, братом короля. Я нанес ей визит и был весьма милостиво принят. Довольно высокая и полная, но не столь необъятной толщины, как Номаханна, Кахуманна гораздо старше последней. На ее лице видны следы былой красоты. Кахуманна была одета вполне по-европейски и значительно лучше, чем другая королева, усвоила наши обычаи.
Кинау, правительница острова Овайги (Гавайи), возвращается из церкви
Гравюра 1820-х гг.
Ее наполовину каменный, наполовину деревянный дом просторнее, чем жилище Номаханны, но обставлен не более роскошно. Он также имеет два этажа и снабжен балконом. Вблизи от ее резиденции находится дом миссионера Бингхема. На руке у Кахуманны, как и у Номаханны, вытатуирована дата смерти Тамеамеа. Других татуировок у королев нет, да и вообще следы существования этого обычая теперь можно увидеть здесь весьма редко, и притом только у пожилых людей. Кахуманна несколько раз почтила меня на корабле своими посещениями, а также милостиво соизволила прислать письмо. Однако Марини уверял, что в нем не содержалось ничего, кроме высокопарных фраз, которые он не в состоянии понять и тем более перевести.
Приближалось время нашего отплытия в Ново-Архангельск. Мы самым тщательным образом подготовили корабль к предстоящим крепким и продолжительным схваткам с зимними северными штормами. Я ожидал теперь лишь возвращения нашего минералога Гофмана, который отправился на местном судне на остров Оваи. Наш ученый намеревался совершить восхождение на вершину Моуна-роа, но, к сожалению, потерпел неудачу. Дело в том, что по распоряжению Кахуманны ему были выделены в помощь два островитянина. И вот, когда путешественники, проделав половину пути, поднялись на высоту 7000 футов над уровнем моря, где не только нет никаких поселений, но куда редко забираются даже самые отважные овайцы, его проводники наотрез отказались продолжать восхождение. Их останавливал отчасти страх перед духами, которые якобы обитают на вершине горы, а отчасти и, по-видимому, главным образом холод, уже ощутимый на этой высоте. Как известно, жители тропиков, избалованные теплом, совершенно не переносят холодов.
Канаки легли плашмя на землю, решительно заявив, что не сделают дальше ни шагу, хотя и знали, что будут наказаны за непослушание. Гофман сначала предлагал им значительные подарки, затем стал угрожать заряженным пистолетом, но ничто не помогло, и ему пришлось двигаться в обратный путь. Все же эта экспедиция не была совершенно бесплодна: наш ученый сделал некоторые минералогические наблюдения и, кроме того, обнаружил чрезвычайно интересную пещеру.
Эта пещера врезается в гору под острым углом. Углубившись в нее на несколько сот футов, Гофман увидел водную поверхность. При скудном свете факелов не удалось установить, сколь велико это подземное озеро. Поэтому было бы весьма интересно объехать его на лодке. Самое удивительное заключается в том, что в данном водоеме оказалась морская вода и что приливы здесь чередуются с отливами столь же регулярно, как на берегу океана. Надо полагать, что Гофман расскажет об этом своем открытии подробнее.
Мы покинули гавань Ганаруро 31 января 1825 г. Перед отплытием на корабль прибыл наш друг Каремаку, чему мы были очень рады. Благодаря помощи наших врачей он чувствовал себя настолько окрепшим, что решился сопровождать нас за пределы гавани. Каремаку захватил с собой несколько двойных каноэ, которые буксировали наш корабль.