Наполеон тотчас же сел за письма. Враг ускользал, победы еще не было, но приходилось делать хорошую мину при плохой игре, приходилось обманывать Европу.
Императрице он сам написал коротенькое письмо:
«Мой друг! Я в Смоленске с сегодняшнего утра. Я взял этот город у русских, перебив у них три тысячи человек и причинив урон ранеными в три раза больше. Мое здоровье хорошо, жара стоит чрезвычайная. Мои дела идут хорошо».
Министру иностранных дел герцогу Бассано он продиктовал:
«Жара крайняя, много пыли; и нас это несколько утомляет. У нас тут была вся неприятельская армия, она имела приказ дать здесь сражение и не посмела. Мы взяли Смоленск открытой силой. Это очень большой город, с солидными стенами и фортификацией. Мы перебили от трех до четырех тысяч человек у неприятеля, раненых у него втрое больше; мы нашли тут много пушек; несколько дивизионных генералов убито, как говорят. Русская армия уходит, очень недовольная и обескураженная, по направлению к Москве».
– Допишите, я пойду отдохну, – сказал он Бертье и пошел в спальню.
Бертье послушно дописал:
«Продиктовав это письмо, его величество немедленно бросился в постель», – чтобы герцог Бассано не встревожился, что письмо императора осталось недоконченным.
Наполеон спал не больше часа. Он мог спать один час, проснуться, вновь заснуть и вновь встать. Как мог он спать, если надо было готовиться идти дальше, к Москве? Наполеон не собирался оставаться в Смоленске. Он не тешил ни себя, ни маршалов, ни армию пустыми разговорами о том, что зазимуют здесь, на Днепре. Он упрямо твердил:
– Не пройдет и месяца, как мы войдем в Москву. Москва увидит нас в своих стенах, как видели Вена, Берлин, Рим, Мадрид! А через шесть недель у нас будет мир!
Никто не мог переубедить его в этом. Он верил в свою непобедимость и силу: ведь он вел за собой всю Европу!
Наполеон не хотел никого слушать.
Наполеон торопился.
Глава третья
Народный избранник
Когда народной веры гласВоззвал к святой твоей седине:«Иди, спасай!» Ты встал —и спас…
Пушкин
«Перед гробницею святой»Еще, Кутузов, прибавляешьКо славе ты своей венец;Еще, еще ты глас внимаешьОт душ усердных и сердец.В Петровом граде силы новойБудь устрашителем, вождем;Беснует в злобе враг суровый,С тобой против врага пойдем.
Из стихов о войне 1812 года
I
Второй день к петербургским заставам прибывали самые разнообразные старые и новые кареты, коляски, тарантасы, дрожки, брички, бегунки, в которых ехало в столицу уездное дворянство. Караульные на заставе сначала думали, что это псковские помещики бегут от неприятеля, но ехали они все налегке, без жен и детей, без дворни и пожитков. Оказывается, это съезжались на чрезвычайное собрание по поводу организации народного ополчения.
Утром 17 июля в доме Ильи Андреевича Безбородко на Фонтанке открылось собрание.
Михаил Илларионович сам не знал, как быть. С одной стороны, полагалось бы поехать, а с другой – как будто не следовало бы. Кутузов слыхал, что многие дворяне хотят, чтобы он возглавил Петербургское ополчение. После того как Михаил Илларионович командовал Молдавской армией, этот пост, с точки зрения военной, мог казаться не столь значительным, но он являлся почетным и лестным, как выражение общественного внимания. Да и сидеть полководцу без дела, в то время как отечеству угрожает страшная опасность, было тяжело. Ехать же в собрание – значит лишний раз напоминать о себе. Ведь из отставных генералов, которые жили в Петербурге, не было никого, кто бы мог равняться Кутузову по боевым заслугам, военным знаниям и опыту.
Недруги Михаила Илларионовича тотчас же воспользовались бы тем, что он приехал, чтобы расписать «хитрость» Кутузова – как он, вопреки царскому нерасположению, добивается почетного назначения. И злопамятный и мстительный Александр не простил бы Кутузову его действий.
– Лучше не езди, Мишенька, пусть решают без тебя, – советовала жена.
– Конечно, не поеду, я ведь не какой-нибудь отставной козы барабанщик. Я ведь еще числюсь на государевой службе! – шутил Михаил Илларионович.
И он остался дома.
Господа уездное дворянство, съехавшиеся в столицу, обрадовались случаю почесать языки, поговорить о военных делах, обменяться сплетнями, предположениями, опасениями и – в кои веки – посидеть в ресторации, хотя бы за бутылкой английского пива.
Главный разговор велся по одному поводу – о вооружении крестьян. Народное ополчение, Минин и Пожарский – все это хорошо, но что будет, если крепостным дать ружья и пики? Не обернется ли Минин – Стенькой Разиным, а Пожарский – Пугачевым?
Не слишком ли?
Раздумий было много, и каждый дворянин, новоладожский или гдовский, обязательно считал себя политиком, дипломатом и немножко полководцем. Господа дворяне не изволили торопиться и совещались три дня.
По просьбе Кутузова полковник Резвой и капитан Кайсаров были откомандированы из Молдавской армии в Петербург. Оба они присутствовали на заседаниях и каждый день рассказывали Михаилу Илларионовичу, что происходило в доме Безбородко.
Когда 18 июля вечером приступили к выбору начальника Петербургского ополчения, то со всех сторон залы послышались голоса: «Кутузова, Кутузова!»
К баллотировке, к белым и черным шарам, прибегать не пришлось: мнение было единогласное – Кутузов.
19 июля в пятницу предполагалось объявить решение дворянства избраннику.
Екатерина Ильинична с утра обдумывала, чем пристойнее заняться Мише, что делать в ту минуту, когда приедут к нему делегаты.
– Пусть они застанут тебя за картой в кабинете.
– Так только на гравюрах изображают полководцев. Еще пушки по бокам… – усмехнулся Кутузов. – Я просто буду сидеть вот тут, в гостиной на диване, где сижу, и читать.
– А что же ты будешь читать?
– А вот лежит какая-то твоя книжка.
Михаил Илларионович развернул и прочел заглавие: «Позорище странных и смешных обрядов при бракосочетании».
– Да что ты, Миша, эта не подходит…
– Почему именно? Книжка интересная?
– Забавная…
– Забавное как раз и люблю.
И в таком положении застала его делегация губернских и уездных предводителей дворянства.
Михаила Илларионовича повезли в собрание.
Дворянство еще на лестнице восторженно встретило Кутузова. Михаил Илларионович шел окруженный целой толпой. Знакомые поздравляли, жали руки. Хозяин дома, Илья Андреевич Безбородко, и братья Александр и Дмитрий Нарышкины, обер-камергер и егермейстер, обняли Михаила Илларионовича. Уездные дворяне в суконных, пахнущих нафталином фраках, со старомодными, высокими «золотушными» галстуками, душными в июльскую теплынь, не обращая внимания на шитые золотом камергерские мундиры и сюртуки военных, бесцеремонно протискивались вперед, чтобы поближе разглядеть знаменитого Кутузова. Смотрели на его седую, гордую голову, сквозь которую дважды прошла смертоносная неприятельская пуля.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});