Монаху снилось, что он раздает послушникам строительный инструмент, ведь братия своими силами реставрировала часовню в обители. И вдруг в одном из послушников он узнал брата. Тот слегка постарел, словно продолжал жить где-то рядом обычной земной жизнью.
— Братишка пожаловал! Вот так радость негаданная! — расплылся Алексий в счастливой улыбке. Отдавая Сережке мастерок и ведро, он отчетливо понял, что спит.
— Привет, хулиган! Как жизнь праведная?
— Да какая ж она праведная? Грешники мы, потому и в монастыре. Ты как? Счастлив? Нашел свой покой?
— Какой покой? Ты о чем? У меня же младший брат есть! Не было с ним никогда никакого покоя. То фломастеры утащит, то учебники казенные разрисует под хохлому, то зубы оставит на дискотеке.
Монах тепло рассмеялся:
— Серега, да брось ты! Вечно мне теперь эти фломастеры вспоминать будешь? Господь прощать велел. Слыхал об этом?
— Ему хорошо велеть! Ты у него фломастеры не таскал.
— Богохульник ты окаянный, — шутливо погрозил он Сережке кулаком.
— Он бы это так не воспринял, — предельно серьезно сказал брат.
Поняв, что тот имеет в виду, отец Алексий замер, стараясь справиться с нахлынувшим волнением.
— Да? — только и смог проговорить он.
— Точно тебе говорю. Он добрый, это правда. И с чувством юмора у него все отлично.
— Сережа, — дрожащим голосом протянул Лешка. — А ты… нет, то есть Он… Он…
— Да, Он нас любит, — помог ему брат, безошибочно услышав непроизнесенный вопрос. — Он от нас, конечно, мягко говоря, не в восторге. Не нравимся мы ему. А любить — любит.
— Не нравится? Ну, не мудрено. А что больше всего не нравится? А, братишка?
— Однако ж вопросы у тебя, отец Алексий! Это ты у Него спроси. Не понимает Он нас, вот что… Причем частенько.
— Ты что, Сереж? Как это — не понимает? Он же Создатель!
— Эх, Леха… Наверное, потому и не нравимся, что он Создатель, а понять не может.
— Серега, слушай, — вдруг заполошно затараторил монах. — Сон всего несколько секунд снится, я в любой момент проснусь. А мне очень надо… Ты пример привести можешь, как он нас не понимает, а?
— Пример, говоришь… Только учти, по своему разумению скажу. Если я помер, это еще не значит, что Божьи помыслы вижу. Пример, значит… Ну, вот ты — монах. Воин Христов, так?
Лешка поспешно кивнул.
— Должен за Божье дело бороться. Каждый день, по крупице. При любой возможности. И вокруг тебя бушует современная жизнь, где этих возможностей много, даже слишком. А ты, отец Алексий, уже пять лет сидишь за стенами монастыря, где все очень правильно и благополучно. Я, Лешка, не Господь. И уверен так же, как в том, что я не Господь, что Ему это тяжело понять. Вернее, понять-то просто… Принять тяжело.
— Так ведь… — робко попытался возразить отец Алексий, но брат перебил его:
— Ты только не думай, что я тебя обвиняю! Такая работа, что ты наедине с собой провернул, не каждому под силу. Это просто пример. Может, не очень удачный. Я знаю, что у тебя паства, что малышам слово Его несешь. Так что не принимай на свой счет, ладно?
— Ага, ладно, — торопливо ответил Лешка, собираясь тут же задать еще один вопрос.
Но брат опять перебил его:
— И вот еще что, Леха. Ты бы хоть сана своего постеснялся, что ли… Ведь стыдоба, хоть жмурься!
— Что такое? — недоуменно спросил священник.
— Да ты себя послушай, отче! Сон, мол, всего несколько секунд снится. Ты бы еще сказал, что это ученые доказали. Сколько Ему надо, столько твой сон и будет сниться. Я, мол, в любой момент могу проснуться. Когда Ему угодно будет, тогда и проснешься. Леха, ты ж священник истинный, а не служитель культа!
— Ну, я ж говорю — грешник. А ты про жизнь праведную… Истинно верую, и вера всегда со мной рядом. А должна быть внутри меня, — грустно ответил Алексей.
— Раз ты это понимаешь, значит — обязательно будет.
Монах понял, что брат собирается уходить. Бессильные слезы подобрались к горлу.
— Отец вчера елку выкинул, что с Нового года стоит, а ведь март заканчивается, — неожиданно сказал Серега.
— Обычное дело, всегда так было, — настороженно отозвался Лешка.
— И правда. Но есть нюанс. Папа чуть выпивши был. Елку прямо в помойку и выкинул. Вместе с кадкой. Кадку эту мамуля очень любила.
— Ходил на помойку-то?
— А как же! Елка на месте. Правда, без кадки.
— Чем закончилось?
— Разосрались в дым, как малые дети.
— Да помирятся, — уверенно успокоил Леха себя и брата. — Больше сорока лет вместе. И сдалась матушке это кадка, чтоб ее…
— Ладно, Лешка… Пойду я, брат. Пора уже.
— Серега!.. Приходи еще, а?..
— Приду, раз зовешь. Береги себя, отче, — с чуть заметной иронией сказал покойник, повернулся и пошел. Обыденно так, без потусторонних фокусов, будто и не умирал.
Пройдя несколько шагов, остановился, легонько шлепнув себя рукой по лбу. Весело ухмыльнувшись, возвратился к брату, который провожал его мокрыми синими глазами. Подойдя к отцу Алексию, сунул ему в руку мастерок.
— Мне он там не нужен, — сказал Серега, слегка улыбнувшись. — А инструмент-то, поди, казенный. Смотри, ведро не потеряй, простофиля… — и очень серьезно добавил: — С кадкой придумай чего-нибудь, лады? Ты ж воин Христов.
Он стал быстро удаляться, что-то бормоча себе под нос. Лешка смог разобрать только ворчливое: «Сон у него, видите ли, несколько секунд длится».
На душе у монаха вдруг стало тепло и радостно, отчего улыбка сама появилась на его спящем лице. С ней и проснулся.
ПОВЕСТВОВАНИЕ ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ
Отряд опричника Орна плутал в гиблом болотистом лесу близ села Осташкова. Вотчина немца, которой он завладел лишь пару часов назад, мстила новому хозяину за пролитую кровь и посеянный ужас. Ночная темень будто сговорилась с грозой, которая щедро поливала всадников, норовя затушить спасительные факелы. Узкие, едва различимые тропинки походили одна на другую и путали их. Не раз уже казалось опричникам, что болото позади. Жаждавшие выбраться из этого проклятого леса, они пришпоривали коней, чтобы на полном скаку наткнуться на прежнюю топь. Раз за разом Орн призывал злобных духов, с которыми был накоротке, умоляя вызволить его из этой западни.
Наконец всадники увидели широкую тропу, отлично просматривающуюся в свете факелов. За ней проглядывал редкий полесок, который отделял их от поля. А уж по нему-то они выйдут к боярскому дому, где станут они гулять и куражиться, упиваясь допьяна бесовским вином — властью над людскими жизнями.
В который раз пустили они своих коней в галоп. Резво оставили позади тропу, которая на этот раз не обманула. За ней и впрямь были полесок и желанное поле. И лишь неглубокий овраг, в который оно утыкалось, отделял их от освобождения из колдовских пут осташковских болот. Презрев столь мелочное препятствие, трое самых удалых и горячих опричников, стеганув коней плеткой, ринулись вперед, чтобы перескочить овраг одним махом. Искусные всадники, они были уверены в лихом прыжке и не чуяли беды.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});