В тот момент, когда он решил во что бы то ни стало исполнить ритуал, сверкнула молния, причудливо осветив деревья. Приняв это за добрый знак, Орн схватился за медальон, прося о пощаде и умоляя рогатого вывести его из леса. За остальных он не просил, ведь они были христианами.
Следующая молния полыхнула так ярко, что лошади дернулись, испуганно заржав. Раскат грома, последовавший за ней, будто разорвал само небо. Лошадь Демьяна, протяжно заржав, круто встала на дыбы, вытянувшись почти вертикально. Не удержавшись на задних ногах в склизкой грязи, она с размаху рухнула на спину, подмяв под себя седока. И тут же вскочила вместе с оглушенным опричником, который висел, запутавшись ногой в стремени. Сташка, бывший ближе к Демьяну, пнул своего коня в бока, стараясь поймать под уздцы вскочившую лошадь. Да промахнулся, лишь сильнее испугав животное, бросившееся в темноту, не разбирая дороги. Неся на себе бесчувственного всадника, голова которого билась об землю, лошадь на полном скаку врезалась в густые кусты и остановилась.
Поймав трусливую кобылу, опричники вынули Демьяна из стремени. Опытный Никодим, лишь только ощупал голову товарища, понял: Демьян мертв. Череп его был проломлен.
— Истинно, братцы, лес сей бесовский! Демьяна за боярина забрал, — испуганно крестясь, сказал Стешка.
— Правда твоя! Бесовский, — загудели опричники, садясь в седла.
И лишь Орн ничего не сказал, хотя и обрадовался, что лес забрал эту жизнь. Теперь колдун был уверен: они выберутся из гиблого места. Огнивом Никодим зажег факела, и отряд двинулся дальше, браня смертельную топь и прося заступничества у Богоматери.
Из леса они все-таки вышли. Правда, не все… Их главный кошмар этой ночи был еще впереди.
ПОВЕСТВОВАНИЕ ТРИНАДЦАТОЕ
Над Оптиной пустынью раскинулся весенний вечер. Его прохлада напоминала о том, что зима покинула этот край совсем недавно, чтоб вскоре вновь вернуться к его обитателям. Братия, призванная прозрачным колокольным звоном, стекалась на вечернюю службу со всех пределов обители. Черные рясы монахов скрывали радости и горести прошлого, не позволяя им отвлекать священников от новой жизни. Некоторые из них так лихо прожили девяностые, что только под рясой и можно было спрятать отголоски тех лет.
Казалось бы, монашеское одеяние просто создано для того, чтобы уничтожать индивидуальность, превращая людей в безликую толпу. Но если присмотреться внимательнее, то оказывается, что скромная ряса ни в коем случае не вредит людской уникальности. Даже напротив — подчеркивает ее. Как? Заставляет смотреть в лицо. Когда смотришь в лицо человеку, в его глаза, которые есть зеркало души, ловятся малейшие изменения мимики. Вот тогда действительно видится человек — неповторимое творение Божие.
Среди множества этих творений, идущих на вечернюю службу в Оптиной пустыни, одно выделялось особенно ярко. Все, кто видел его впервые, обязательно провожали взглядом этого былинного богатыря. Было в нем больше двух метров росту, а лицо русского северного типа покрывали шрамы, часть которых скрывала огненно-рыжая борода. Длинные седые волосы, собранные в тугой хвост, делали обладателя еще больше похожим на древнерусского воителя.
Звали колоритного монаха отец Алексий. В миру — Алексей Игоревич Стрешнев. Ему было около тридцати пяти, но из-за бороды и седины выглядел он гораздо старше. В монахи постригся пять лет назад и за эти годы стал заметной личностью в обители. И внешность здесь была ни при чем. Он виртуозно, сугубо интуитивно находил единственно верные слова для каждого прихожанина, который обращался к нему за помощью. Дети фанатично обожали его, впитывая и обдумывая каждое слово пастыря. Однажды армянский католикос, будучи в гостях у РПЦ, услышал его проповедь для детей. Когда отец Алексий закончил, иерарх долго молчал, явно о чем-то размышляя. Кто-то из свиты спросил его, о чем он так задумался, и католикос озадаченно ответил:
— Никак не могу понять… Простота проповеди этого монаха граничит с гениальностью. Или ее гениальность граничит с простотой?
Его дар проповедника восхищал и удивлял многих. А ведь до обители у него даже не было высшего образования. Сам отец Алексий знал, из каких семян растут его проповеди, но никогда не говорил об этом.
Прежде чем стать монахом, отец Алексий был убийцей. Он относился к самой страшной их разновидности — к убийцам лицензированным. Звание, боевая задача, приказ — все эти формальности не дают человеку всецело осознать, что с ним произошло. Разум твердит тебе: «Ты отважный солдат, защищающий…» Хорошо, если Родину, а не стоимость барреля Brent! А человеческое сострадание, табу и нормы морали причитают паническим шепотом: «Парень, ты убил человека! Переступил такую черту, к которой даже подходить не надо. И повернуть судьбу вспять невозможно. Твоя жена спит с убийцей, убийца целует твоих детей. И что будет дальше?» Телевизор уверяет тебя, что ты герой. Да ты и сам это понимаешь. А приятель, случайно узнав о твоем прошлом и поняв, что ты лично, своими руками… Приятель бледнеет и прячет глаза. Ты для него — человек за чертой. Добрый, умный, ни в чем не виноватый… Но — другой. А хуже всего то, что этот конфликт… Он неявный, он глубоко внутри. Панический шепот не так просто услышать, а приятель и сам не всегда понимает, почему ваши отношения изменились.
Все это может зреть и расти внутри человека всю жизнь. А может вырваться наружу, послав его в «Макдоналдс» с помповым ружьем.
Отец Алексий хлебнул войны с избытком. Первая чеченская кампания, грызня между абхазами и грузинами, гражданская война в Югославии… На его счету были десятки жизней. Он убивал в упор, с больших расстояний, ножом, руками, оптом и в розницу. И так или иначе, спрашивал себя — кто же он такой? Герой или некто за гранью? А когда нашел ответ, ушел в монастырь — молиться за убитых им врагов, проповедовать детям да удивлять заезжих армян. Ушел в другую жизнь, где про убийство все однозначно ясно. За прошедшие пять лет монашества он лишь пару раз покидал пределы обители, с опаской и ненадолго возвращаясь в прежний мир.
Однако все в этой жизни меняется, хотя порой и незаметно. Случилось так, что в один из нелегких, но светлых дней своей монастырской жизни отец Алексий повидался со старшим братом Серегой. Монах был бы безмерно счастлив обнять его, вдыхая почти забытый запах родного человека. Но саудовский снайпер, что был на заработках в Чечне, раз и навсегда избавил их от такой возможности. Удалось лишь поговорить.
Монаху снилось, что он раздает послушникам строительный инструмент, ведь братия своими силами реставрировала часовню в обители. И вдруг в одном из послушников он узнал брата. Тот слегка постарел, словно продолжал жить где-то рядом обычной земной жизнью.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});