потери крови. Ему хватает сил, чтобы вцепиться когтями в раздавленное лицо.
— Я же говорил, — сипит Ультрис, разрывая мёртвую плоть. — Говорил… что утоплю…
Он заходится в страшном, булькающем смехе, больше похожем на предсмертный хрип. Его тело сотрясается, извергая потоки крови вперемешку с морской водой. Машинально Нова тянется к Регенеративному инъектору, спрятанному в кольце, ведь тот, что находился в особом отсеке его доспеха, был давно автоматически использован его Модулем управления.
А потом обмякает.
Только еле слышный присвист дыхания напоминает о том, что он ещё жив.
Парой метров правее открывается портал, и разрушенные камни площади гремят под чужими ногами.
Глава 12
Тай чувствует, как жало Ехидны впивается ему в позвоночник, прожигая плоть. Боль вспыхивает раскалённой иглой и тут же гаснет, сменяясь леденящим онемением. Ноги отказывают, и мечник рушится на колени, роняя катану. Руки безвольно повисают плетьми.
Отражающий покров пожирает много арканы в активном состоянии. Выгоднее включать его за миг до атаки. Этот подход явно показал свои недостатки.
«Паралитический яд, — холодно констатирует разум. — Быстродействующий. Вероятно, с нейротоксическим эффектом».
Николай пытается пошевелиться, напрячь мышцы, но тело больше ему не подчиняется. Все движения выходят до невозможности медленными, требующими колоссальных усилий. Чтобы протолкнуть кислород в лёгкие, уходит столько же сил, сколько нужно, чтобы затолкать Сизифов валун в гору.
Даже моргнуть по своей воле не получается. Он может лишь беспомощно наблюдать, как Ехидна неторопливо обходит его по кругу, словно любуясь своей работой.
— Ты дрался умело, и ты… проиграл, — шепчет она на ухо мечнику.
Обжигающее дыхание Амелии на коже отдаёт токсичным химозным душком.
Преодолевая невероятное сопротивление яда, Тай тянется к кольцу. Тянется за антидотом так долго, что Солнце, не выдержав энтропии вселенной, обращается чёрной дырой. Молниеносно мелькает конечность противницы, и человеческая кисть отлетает прочь, срезанная на уровне запястья. Ярчайшая боль вспыхивает и уступает место онемению.
В его ушах резонирует хриплый усталый смех Метаморфа. Она пошатывается, и цокот её костяных каблуков на миг заглушает хохот девушки.
— Почему ты упорствуешь? — Ехидну явно забавляет это зрелище, и ироническая улыбка мелькает на лице, скрытом маской. — Почему не сдаёшься?
— Потому что не умею, — еле слышно шепчет Николай, вынуждая язык, губы и лёгкие выдавить из себя несколько слов.
Слабость стремительно растекается по его венам, но паники нет. Мечник давно научился смотреть в лицо смерти без страха. В конце концов, это его работа. Его предназначение.
«Даже обезглавленная, голова должна думать».
Голос отца, цитирующий японского писателя и философа, всплывает в памяти, как всегда чёткий и строгий. Николай мысленно прокручивает те тренировки. Бесчисленные часы, проведённые в доджо, оттачивая удар за ударом, в попытке догнать недостижимый идеал. Медитации, закалявшие дух и тело.
Это было нечто большее, чем просто следование традициям предков. Тай знал, что ему никогда не пригодятся эти умения. По крайней мере, так ему казалось в те годы. Просто кенджутсу было тем, что объединяло их с отцом. Общее занятие, позволявшее не говоря ничего, сказать всё.
Отец был немногословным человеком, но он готовил Тая к взрослой жизни, как умел. Прививал ему добродетели и дисциплину, которые непременно должны были пригодиться сыну в дни невзгод и ненастий.
«Дисциплина важнее мотивации, — так говорил отец. — Мотивация появляется и исчезает. Дисциплина — это то, что остаётся с тобой несмотря ни на что и толкает тебя действовать даже в самой беспросветной ситуации».
Тем временем, Ехидна, покачнувшись, выплёвывает почерневшую кровь и вскидывает костяной клинок для удара.
А Николай медленно закрывает глаза.
Он находится в шаге от смерти, и ряд оставшихся у него опций становится у́же с каждым прошедшим мгновением. Нейтрализация токсинов может помочь в текущей ситуации, но одной её будет недостаточно.
Придётся использовать козырь, который несёт с собой и угрозу, и спасение. Активировав его, выключить уже не получится, пока способность не сожжёт всю имеющуюся аркану. Всё честно. Путь самурая — это клинок, по обе стороны которого лежит только смерть.
На миг Тай проваливается в прошлое и наяву видит тот зал, с отполированным сотнями ног деревянным полом, стойками с оружием, гербом их доджо и портретом дедушки.
«Решись умереть, и ты обретёшь силу жить».
Глухой удар боке́на[2] эхом разносится по залу, и молодой юноша, стиснув зубы потирает ушибленное место. Наставник же опускает учебный меч и поясняет глухим мерным голосом:
— Эта фраза — квинтэссенция учения Пути Воина. В ней заключён один из главных принципов бушидо — быть готовым принять смерть в любой момент. Лишь когда человек полностью осознает хрупкость своего существования и примет неизбежность ухода в последний путь, только тогда он действительно обретёт свободу. Свободу от страха. Свободу от сомнений. Свободу от оков привязанностей и желаний.
Юноша с лёгким изумлением смотрит на рассказчика. Тот никогда не был столь словоохотлив. Всегда говорил так мало, что казалось ему платят полновесным золотом за каждую минуту, проведённую в молчании.
— Ведь что может устрашить того, кто уже смирился со смертью? Какие преграды могут устоять перед тем, чья воля не сковывается ничем мирским? В такой безграничной свободе и раскрывается истинная сила духа воина. Только обняв смерть, как постоянного спутника, можно воистину научиться жить. Жить в полную силу, не ограничиваясь рамками, не отвлекаясь на суетное. Лишь обретя эту окончательную решимость и мужество встретить свой конец с достоинством, самурай обретает подлинную силу.
Наставник молчит, долго, очень долго и наконец спрашивает:
— Понял, сын?
Со свистом разрезая пустоту, два костяных клинка богомола приближаются к лицу Николая, чтобы отправить его за грань. За грань, которая давно уже не страшит его, потому что с приходом Сопряжения он, наконец, понял слова отца.
Тем сильнее было удивление Тая, когда новый товарищ, встреченный посреди хаоса и разрухи, повторил ту же мысль другими словами. Там, в деревне амишей, когда ветра Вальторы срывали крыши, а разряды молний сжигали траву дочерна.
«Именно поэтому я не боюсь ни тебя, ни твоего дома, ни всей вашей вшивой компашки чужаков с далёких планет. Я уже умер и мне нечего страшиться… Мёртвым неведом страх, и будь уверена, мы заберём вас с собой».
Так сказал Егерь, и в тот момент Николай понял, что он навсегда обрёл своего брата по духу.
С беззвучным вздохом он призывает свою классовую способность, открывшуюся на ступени B. Мгновение, и вокруг него вспыхивает серебристое сияние, обволакивая всё тело призрачными пластинами брони.
Доспех Бушидо,