для того, чтобы спросить, пью ли я лекарства? — Описара Хаминэ сокрушенно закачала головой. — Как вспомню, что произошло, я не то что лекарство принять — глотка воды выпить не могу. Лекарства… Мне теперь уж все равно — жить или умереть. Правда, бог нас немного пожалел. С помощью Котахэнэ Хамудуруво, да поможет ему господь во всем, что он делает, Ясомэникэ получила место в школе. Словно ожили мы. А ты, сынок, повернулся спиной и ушел…
Бандусену снова охватило чувство раскаяния, которое все эти годы подспудно тлело в глубине души. Веки у него набрякли. А что он мог тогда сделать? Ведь то, что произошло, надломило и его. Единственным утешением для него в те дни стала Саттихами. Только с ней он чувствовал, что живет. А все остальное время… Бесконечные хождения по конторам адвокатов и целые вороха бумаг, которые он собирал для того, чтобы его признали наследником. Нескончаемые претензии кредиторов… Слезы и причитания матери… Полное безденежье… Но и это еще можно было бы выдержать, если бы не постоянные нападки Ясомэникэ. Что бы Бандусена ни делал, что бы ни предлагал сделать, Ясомэникэ все тут же принимала в штыки. Она алчно стремилась взять инициативу в свои руки.
И среди этих треволнений и передряг единственной отдушиной было общение с Саттихами. Едва улучив момент, Бандусена бежал в дом Саттихами и там, в простой и бесхитростной атмосфере скромного крестьянского дома, обретал недолгие минуты успокоения. Искреннее сочувствие, искренние слова утешения, трогательная забота, которую он там находил, помогли ему пережить самый трудный период в его жизни. И однажды Бандусена почувствовал, что эта девушка из бедной крестьянской семьи стала ему бесконечно дорога. И хотя в деревне уже начали судачить о них, ничто не обязывало Бандусену, юношу из хотя и разорившейся, но когда-то богатой и влиятельной семьи, жениться на Саттихами. Однако Бандусена считал, что лучшей жены ему не найти. Он понимал, что мать никогда не согласится на этот брак, и поэтому женился на Саттихами тайком. И никогда потом не раскаивался в этом.
А дома все шло по-прежнему. Мать проливала бесконечные слезы, скорбя о муже и утраченном богатстве. Ясомэникэ дала волю своему злобному и неуживчивому нраву. Даже тарелку с рисом она ухитрялась поставить перед Бандусеной так, чтобы дать ему почувствовать все свое презрение и ненависть. Младший брат Вималядаса во всем поддакивал Ясомэникэ.
Жизнь в отчем доме стала для Бандусены невыносимой, и вместе с женой он покинул деревню, поселившись у дяди Саттихами в сельскохозяйственной колонии. На новом месте молодая супружеская пара хлебнула немало горя. Бандусена был непривычен к физическому труду, а в колонии он работал под палящими лучами солнца от зари до зари. Когда у Саттихами подошло время родов, им стало еще тяжелее. Денег постоянно не хватало, а за помощью обратиться было не к кому. Мысли о будущем все чаще тревожили Бандусену. Беременность Саттихами с каждым днем становилась заметнее, а Бандусена все мрачнел и мрачнел. Чтобы не огорчать жену, он ничего не говорил ей о своих тревогах. Она тоже не досаждала ему расспросами, но однажды не выдержала и спросила:
— Что с тобой, миленький мой?
Бандусена почувствовал глухое раздражение, оттого что Саттихами нарушила молчаливый уговор не тревожить друг друга понапрасну, и готов был уже сказать что-нибудь резкое, но, взглянув на осунувшееся, тревожное лицо жены, сдержался и постарался ответить как можно спокойнее:
— Ведь не сегодня завтра тебя нужно будет отправить в больницу. А как наскрести нужную сумму денег? Ума не приложу! Вот это и не даст мне покоя.
— Не волнуйся. Я тебе раньше не говорила — я давно уж ухитрилась отложить деньги на этот случай.
— Ты у меня молодец! — На лице у Бандусены впервые за последнее время появилась улыбка. — Но что же ты мне раньше не сказала? Я совсем извелся.
Саттихами с виноватым видом приникла к нему, а он нежно обнял ее, испытывая чувство глубокой признательности.
Роды прошли благополучно. С рождением сына их жалкое жилище словно наполнилось ярким светом. Вдвоем или поодиночке, они часто склонялись над ним. Он вертел из стороны в сторону своей еще лысой головкой, причмокивал губами и беззаботно сучил ножками, а родителей одолевали мысли о том, что делать дальше. Жизнь на новом месте не удалась. Заработка Бандусены едва хватало на двоих, а для Саттихами никакой работы в колонии не нашлось. Оставаться с ребенком среди чужих было трудно. И постепенно их мысли обратились к родной деревне. Первой заговорила об этом Саттихами:
— Не пора ли нам опять перебраться в деревню? Жить будем у моей матери. Ты найдешь работу по найму. Я устроюсь на плантации собирать латекс. Тогда и с деньгами будет полегче.
Вначале Бандусена упорствовал — уж больно горько было ему возвращаться ни с чем туда, откуда он ушел в поисках лучшей доли, но всем его колебаниям и сомнениям пришел конец, когда Саттихами призналась ему, что снова беременна. Действительно, ничего другого, как только вернуться в деревню, им не оставалось. Все это вспомнилось Бандусене, когда он услышал упрек матери. Что тут ответишь? Да и чья вина, что все так произошло?
А Описара Хаминэ, увидев, какой растерянный вид у ее старшего сына, пожалела о том, что упрекнула его, и почти виновато сказала:
— Не сердись на меня, сынок. Ты ведь понимаешь, как мне было тяжело… Ну а как внучек? Здоров?
— Все в порядке, мама.
— Ну и слава богу. Приведи его как-нибудь сюда. Больно мне сознавать, что ты живешь у чужих людей, сынок… И здесь вам с Саттихами нельзя жить. С Ясомэникэ вы никак не поладите. Вот что я тебе скажу. Ты помнишь, на нашем участке около дороги есть старая лавка. Стены еще ничего, только крышу подремонтировать надо. Поселяйся там. Вроде и со мной рядом, и от Ясомэникэ далеко. И можно расчистить место для огорода…
На глаза Бандусены навернулись слезы. Он почувствовал себя блудным сыном, которого вновь принимают в лоно семьи.
Вдали раздался лай собак, который стал приближаться к дому, и вскоре между деревьями замелькал свет факела.
— Должно быть, Ясомэникэ и Вималядаса возвращаются, — то ли с сожалением, то ли с облегчением сказала Описара Хаминэ.
Бандусена весь напрягся — встреча с сестрой не радовала его. Он слишком хорошо знал неукротимый нрав Ясомэникэ и то, что она не переносит. Саттихами — даже упоминание этого имени может вызвать вспышку ее гнева.
Через несколько минут три фигуры приблизились к веранде, и, пока Сопия гасила факел около ступенек крыльца, Ясомэникэ и Вималядаса вошли