между предрасположенностью конституции, ранней зрелостью, свойством повышенной устойчивости ранних впечатлений и случайной стимуляцией сексуального влечения в результате постороннего влияния.
Неудовлетворительный вывод, вытекающий из этих исследований расстройства сексуальной жизни, гласит, что мы слишком мало знаем о биологических процессах, выражающих сущность сексуальности, чтобы из разрозненных фактов создать теорию, достаточную для понимания как нормы, так и патологии.
Анализ фобии пятилетнего мальчика
Перевод выполнен по изданию 1924 г., в котором исправлены многочисленные помарки и опечатки первой публикации данной работы .
Введение
На нижеследующих страницах я намерен подробно рассмотреть историю болезни и исцеления крайне юного пациента[123]. Строго говоря, этот случай не наблюдался мною непосредственно. Я руководил лечением в общих чертах и даже один раз лично беседовал с мальчиком, участвуя в разговоре с ним, но само лечение проводилось отцом ребенка, которому я приношу свою искреннюю благодарность за разрешение опубликовать его заметки. Причем составлением заметок заслуги отца не ограничиваются: никто другой, по моему мнению, не сумел бы побудить ребенка к таким признаниям, а без навыков, благодаря которым отец мог истолковывать показания своего пятилетнего сына, никак было не обойтись, иначе технические трудности применения психоанализа к пациенту столь юного возраста остались бы непреодолимыми. Лишь вследствие совмещения в одном человеке родительского и врачебного авторитета, лишь благодаря тому, что в нем сочетались привязанность, забота и научный интерес, стало вообще возможным прибегнуть к методу, который в иных случаях вряд ли мог бы быть применим.
Особенное же значение этого наблюдения заключается в следующем. Врач, приступающий к психоанализу взрослого невротика, раскрывает слой за слоем психические образования и приходит наконец к известным предположениям об инфантильной сексуальности, в компонентах которой он видит движущую силу всех невротических симптомов последующей жизни пациента. Я изложил эти предположения в опубликованных мною в 1905 году «Очерках по теории сексуальности», и, насколько мне известно, читателю, незнакомому с психоанализом, они показались настолько же чуждыми, насколько они неопровержимы для психоаналитика. Но и психоаналитик должен осознавать то обстоятельство, что желательно наличие более прямых и полученных коротким путем доказательств для этих основных положений. Безусловно, должно быть возможно наблюдать у ребенка, непосредственно и во всей свежести юной жизни, те сексуальные побуждения и желания, которые мы у взрослых вынуждены извлекать с немалым трудом из-под многочисленных наслоений – в особенности если признать, что указанные желания, по нашему убеждению, присущие всем людям на свете, принадлежат общей человеческой конституции и только у невротиков преувеличиваются или искажаются.
Ставя перед собою такую цель, я многие годы побуждаю своих учеников и друзей собирать наблюдения над детской половой жизнью, каковая обыкновенно по тем или иным причинам остается незамеченной или сознательно игнорируется. Среди материала, который вследствие подобных просьб оказался в моем распоряжении, история маленького Ганса заняла выдающееся место. Его родители, оба мои ближайшие приверженцы, решили воспитывать своего первенца с минимальным принуждением и прибегать к последнему лишь для сохранения и поощрения добронравия. Ребенок рос веселым, славным и бойким мальчиком, поэтому можно признать, что попытка воспитывать его без строгости и позволить свободно себя проявлять привела к удовлетворительным результатам. Далее я воспроизведу заметки отца маленького Ганса в порядке их поступления и, конечно, всячески воздержусь от искажения тех naivete[124] и прямоты, которые обычны для детворы, то есть не стану соблюдать ненужные условности.
Первые сведения о Гансе[125] относятся ко времени, когда ему еще не исполнилось трех лет. Уже тогда различные разговоры и вопросы обнажали особенно живой интерес к той части его тела, которую он на своем языке обычно называл «пиписькой» (wiwimacher[126]). Так, однажды он задал своей матери такой вопрос:
Ганс: «Мама, у тебя есть пиписька?»
Мать: «Само собой разумеется. Почему ты спрашиваешь?»
Ганс: «Просто интересно».
В том же возрасте он как-то раз зашел в коровник и увидел, как доят корову. «Глядите! – воскликнул он. – Из пиписьки течет молоко!»
Уже эти первые наблюдения позволяют допустить, что многое, если не большая часть, в поведении маленького Ганса должно быть типическим для сексуального развития ребенка как такового. Ранее я отмечал[127], что не нужно приходить в ужас, когда находишь у женщины представление о сосании полового члена. Это непристойное побуждение, как я утверждал, совершенно безобидно по своему происхождению, ибо оно возникает из воспоминаний о сосании материнской груди, и в этом отношении коровье вымя предстает своего рода опосредующим звеном, поскольку по природе это – mamma (грудная железа), а по облику и положению своему напоминает пенис. Открытие маленького Ганса подтверждает последнюю часть моего предположения.
Между тем интерес мальчика к «пиписькам» вовсе не был сугубо теоретическим: как и следовало ожидать, налицо было и стремление прикасаться к своему половому органу. В возрасте трех с половиной лет мать застала его держащим руку на пенисе. Она пригрозила сыну такими словами: «Если не перестанешь, я позову д-ра А., и он отрежет тебе твою пипиську. Чем ты тогда будешь делать пи-пи?»
Ганс: «Моей попой».
Он отвечал сразу, еще без всякого осознания вины, хотя тем самым приобретал посредством этого случая «кастрационный опыт», который так часто можно найти при опрашивании невротиков, пускай все они яростно возражают против такого диагноза. О значении этого элемента в истории развития ребенка можно было бы сказать многое. Кастрационный опыт – «комплекс» – оставил по себе заметные следы в мифологии (не только в греческих мифах); я уже обсуждал его роль в «Толковании сновидений» и в других своих работах [128].
Почти в том же возрасте (три с половиной года) он возбужденно и радостно кричал, стоя перед Львиными воротами Шенбрунна[129]: «Я видел пипиську льва!!»
Большую часть того значения, каким животные наделяются в мифах и сказках, следует приписать той откровенности, с какой они показывают любознательному малолетнему человеку свои половые органы и их сексуальные функции. Сексуальное любопытство нашего Ганса не подлежит сомнению, однако оно же пробуждает в нем исследовательский дух и позволяет делать оригинальные абстрактные выводы.
В три с тремя четвертями года он увидел на станции, как из паровоза выпускается вода. «Глядите! Паровоз делает пи-пи! А где его пиписька?»
Чуть погодя он глубокомысленно прибавил: «У собаки и у лошадки есть пиписьки, а у стола и стула – нет». Так он вывел существенный признак для различия одушевленных и неодушевленных объектов.
Тяга к познанию, по-видимому, неразрывно связана с сексуальным любопытством. У Ганса любознательность была направлена преимущественно на роди- телей.
Ганс (три и три четверти года): «Папа, у тебя