на себе мятые светлые брюки и будто пожеванную белую, с закатанными рукавами, рубаху в серую полоску. Галстук тоже присутствовал, но висел косо, а узел аксессуара был оттянут до третьей рубашечной пуговицы. Отсутствующей, кстати, как и верхние две. Обильные пятна засохшей крови выглядели на белом эффектно. Судя по фингалу под глазом и ссадинам на лбу и подбородке персонажа, кровь была его собственная.
Он приподнял голову, загораживаясь от света рукой, и пьяно, во весь рот, осклабился.
Пастухов, хмыкнув, сообщил, что пойдет и откроет ворота настежь. Заодно предупредит Ермаковцев, чтобы оставались на месте. Марианна в знак согласия кивнула. Когда дневной свет проник в помещение, выключила фонарик, а пистолет отправила в подмышечную кобуру.
Толстячок всмотрелся в женский силуэт, подсвеченный послеполуденным солнцем, и со словами: «А ты классная, киска» вознамерился ухватить ее за руку. Такую «киску» нужно непременно усадить к себе на колени и предложить халявной выпивки, а там посмотрим.
Он бы не дотянулся, да и не слишком-то ловко водил рукой, но подоспевшему Пастухову было плевать. Грубо подвинув командира в сторону, Саша дернул гаражного обитателя за грудки и замахнулся, намереваясь смачно вмазать ему по физиономии.
– Ты как разговариваешь с майором полиции, пьяное отребье?! – взревел новенький с неподдельной яростью.
– Саша! Александр Михайлович! – тоненько воскликнула Марианна, повиснув на занесенном кулаке. – Гражданин ведь не знал, кто мы! Не надо так сердиться, ну, пожалуйста! Тем более, а вдруг у него больное сердце.
Не выпуская из пятерни воротника жертвы, Саша повернул голову в сторону Путято и задумчиво спросил:
– Да? Больное, думаете?
– Ну, конечно! Гражданин, у вас сердце здоровое? Или не очень?
Гражданин не ответил. Он вдруг захныкал. Хныканье переросло в стенания с подвываниями, а физиономия исказилась страдальческой гримасой.
Пастухов развел руки в стороны, отступил на шаг и вопросительно посмотрел на командира. Майор Путято, бросив ему встречный взгляд, едва заметно усмехнулась, поводила бровями вверх-вниз и отвесила толстяку звонкую оплеуху, после чего он умолк, подобрав ноги под кресло.
Не получился из нее «хороший» мент.
Снова не получился.
А вот из новенького «плохой» вышел отменным.
– Гражданин Шабельников? – спросила Марьяна спокойно и безразлично.
Притихший толстячок мотнул головой, подтверждая.
– Документы при вас имеются?
– Водитл-ские пы-рава, – проговорил он заплетающимся языком. – А в чем, собс, дело?
– При вас?
– В п-пинжаке. В-в машине.
Неожиданно он расправил плечи, задрал подбородок, руки сложил на груди кренделем и изрек достаточно твердо, чтобы можно было разобрать с первого раза:
– Вы ворвались в пределы частных владений.
Покачнувшись, вытащил правую руку из «кренделя». Уставил указательный палец в потолок, потряс им для пущей весомости. Продолжил:
– Тем самым посягнули на мои права.
Снова сунул руку под мышку и с пьяным смешком добавил:
– Все, что вы тут у меня найдете, не считается.
На него напала смешливость, и он зашелся визгливым хрюканьем, ликующе-торжествующим. От силы чувств он стучал по пыльному бетону подошвами мокасин, лупил руками подлокотники кресла, мотал головой из стороны в сторону, заливисто хохоча. Лишь глаза в общем празднике участия не принимали.
Марианна помрачнела.
Так ведут себя трусливые подонки после совершенного ими тяжкого преступления. Не потому, что раскаиваются в содеянном или боятся расплаты.
Они чего-то другого боятся.
Может, себя нового?
Или того, что убиенный начнет им являться ночами?
Этому, может, уже является?
– Если не заткнешься, получишь добавки, – безразлично проговорила Марианна.
Шабельников закашлялся посреди кипучего гоготанья и обиженно притих, рыгнув напоследок.
В наступившей тишине Путято сухо поинтересовалась:
– Гражданин Шабельников, где вы были вечером одиннадцатого июня, начиная с двадцати одного часа и вплоть до утра следующего дня? И кто может подтвердить ваше алиби?
– Алиби?! – юрист так удивился, что даже, кажется, протрезвел. – Зачем вам мое алиби на это время? Хотя мне не жалко, извольте. У меня имеется алиби и именно на этот день и на это время. У меня такое, блин, качественное алиби, что самому страшно. И свидетели моего присутствия найдутся. Не думаете ли вы, что я сам так отделал свою физиономию? Кстати, уточните, господа, в чем меня подозревают.
– Вас в похищении подростка подозревают. Как минимум в похищении. Мне вопрос повторить или вы его помните?
– Это какого же подростка похитили? Бобровского щенка, что ли? Ну надо же! Есть справедливость на свете!
– Как это вы так стремительно догадались, о ком речь?
– Потому что в моем окружении нету других подростков! И когда же пацанчик исчез? Не отвечайте, сейчас сам догадаюсь. В тот день исчез, выходит, когда меня Бобр пасти удумал. Значит, вот почему вы здесь. Ошиблись, господа ищейки, обознались. Непричастен. Непричастен, но удовлетворен. А я-то уж решил, что Бобр вам заяву на меня подал. Послушайте, господа, а не могу ли я к вам за помощью обратиться?
Лицо его просветлело, как если бы он долго не мог отыскать выход из тяжкой ситуации, и вдруг внезапно нашел его – простой и гениальный.
– Мне позарез нужна охрана. Иначе трындец. Просто полнейший трындец мне настанет. В ваши обязанности входит профилактика преступлений, я знаю!
Он снова погрозил полицейским пальцем, показывая тем самым, что его не проведешь.
– Я сейчас вам одну бумажку покажу.
Шабельников сделал попытку выбраться из кресла, но Саша легонько ткнул его пальцем в грудь, и он свалился обратно. Зыркнув злобно на Пастухова, продолжил:
– Как вас, кстати, не представились. Между прочим, нарушение норм, могу и жалобу подать.
– Майор Путято, – холодно сказала Марианна.
– Это вот он? – кивнув на Сашу, спросил Шабельников.
– Это вот я, – наливаясь раздражением, ответила Марианна, извлекла из кармана служебное удостоверение и сунула фигуранту под нос.
– Капитан Пастухов, – показав свое удостоверение, проговорил Саша и, убирая корочки обратно, брезгливо спросил: – Что достать и откуда?
Достать потребовалось документ, который был небрежно брошен на переднем сиденье «Ровера». Вернее, не документ вовсе, а его копию, распечатанную на цветном принтере. Разламинированную, если судить по остатка пластика по краям, и изрядно помятую.
– Выходит, это не Бобр натравил на меня ментов. Извиняюсь, полицейских. Он ведь мотался у меня на хвосте битый час, пока я его не сбросил. Еще бы мне не суметь. Он на своей «мыльнице» до первой хляби меня проводил и сдулся, и не догадывался по ходу, что это я его веду, придурка. Жаль, что он сразу подмену засек. Я ведь не лох, я ему вместо оригинала копию в секретер подложил, абсолютно похожую копию. Ну, думаю, засек и засек, потом отболтаюсь, скажу, что знать ничего не знаю, как такое могло получиться. Для меня самым главным на тот момент было от его