облучение, все, что потребуется. Рак больше не является смертным приговором. Каждый день появляются новые методы лечения.
— Дэниел…
— Или операция. Разве они не могут просто удалить твои яичники?
— Дэниел…
— Должно быть что-то, всегда есть…
— ДЭНИЕЛ!
Он выныривает из своего непрекращающегося бреда, из бессмысленных попыток найти то, чего нет.
— Это последняя стадия. Я говорила с онкологом. Она дала мне максимум год с лечением и шесть месяцев без лечения.
Его адамово яблоко подрагивает, как будто он наконец-то проглотил то, что я сказала.
— Год, — шепчет он, его глаза смотрят на меня пустым взглядом.
Я качаю головой.
— Шесть месяцев.
— Скар…
— Я не буду заниматься лечением.
Его голова наклоняется вперед.
— Прости? Пожалуйста, скажи, что я тебя не расслышал.
— Ты слышал меня.
— Нет. — Дэниел качает головой. — Я не расслышал тебя правильно. Я не слышал, как женщина, на которой я собираюсь жениться, намекнула, что у нее нет намерения бороться с этим. Потому что мать этой женщины умерла от рака. Эта женщина видела, как мой отец умер от рака. Эта женщина держала за руку свою лучшую подругу, пока та три года боролась с раком груди. И ты ни разу не сказала моему отцу или Сильви, что они не должны проходить лечение. Черт, ты даже отвезла Сильви в больницу на операцию. Ты возила ее на химиотерапию и облучение. Ты плакала над ее могилой, говоря, что мы могли бы сделать для нее больше!
— Я не верю в «режь, трави, выжигай», — шепчу я.
— Режь. Трави. Выжигай?
Я киваю.
Дэниел смеется — болезненным, снисходительным смехом.
— Ты не веришь в современные методы лечения рака?
Меня зовут Скарлет Стоун. У меня семьдесят тысяч мыслей в день, и они мои. Мое право человека. Я не буду стыдиться того, что у меня есть свое мнение.
Я качаю головой.
У него отвисла челюсть. Мы обсуждали почти все на протяжении многих лет, но такого — никогда. В его глазах — полное замешательство, как будто он меня не узнает.
— Ты должна заставить меня понять, Скарлет, потому что я не понимаю.
Я вздрогнула, чувствуя, как меня разрывает на части его бесконечное качание головой. Я чувствую себя его кошмаром, из которого он может выбраться, если хорошенько потрясет головой.
— Это просто мое мнение.
— Но оно неправильное — совершенно поганое!
Глубоко вдохнув, я борюсь за контроль. Ему больно, и опустошение, которое он испытывает, выливается в его гневные слова. Это не его вина.
— Я бы никогда не сказала тебе, во что верить, Дэниел, поэтому, пожалуйста, не говори мне, что мое мнение неправильное. Мы должны иметь несколько основных человеческих прав в жизни: право решать, что попадает в наши тела, и право иметь свое мнение, не испытывая стыда за него.
— И где же было это «мнение», когда мой отец боролся с раком или, когда Сильви умирала на твоих глазах?
— Это были их жизни, их мнения, их решения. Не мои. Они никогда не спрашивали моего мнения.
Его зловещий смех снова прорезает воздух и пронзает мое сердце. Я никогда не хотела обсуждать это с ним или с кем-либо еще. Я хотела унести с собой в могилу свое очень непопулярное мнение.
— Если ты не сделаешь этого, ты умрешь. — Он обхватывает меня за плечи, его лицо находится на расстоянии дыхания от моего.
Его реакция подпитывается болью и страхом. Мой мозг знает это, но это все равно вызывает во мне что-то защитное. Я вырываюсь из его рук. Моя кожа пылает от гнева, и я не хочу говорить то, о чем потом буду жалеть, но не могу остановить слова. Я чувствую себя прижатой к земле, и инстинкт освобождения берет верх над всеми остальными эмоциями.
— Моя мама умерла. Твой отец умер. Сильви умерла! Все ищут чертово лекарство, но никто не ищет причину. Устранение причины рака не приносит денег.
— Скарлет, это неправда.
— Это не обязательно должно быть правдой! Это просто мое собственное мнение. Лекарство — это профилактика. Если мы предотвратим рак, тогда нам не понадобится лекарство. Но на профилактику нет денег. Я взломала базы данных исследований, электронную почту и финансовые документы крупнейших фармацевтических компаний. Рак больше не болезнь, это гребаный бизнес! И мы покупаемся на это. «Ура! Мой рак исчез». Через год или два — в лучшем случае — я труп, потому что химиотерапия и облучение уничтожили мою иммунную систему, и в следующий раз, когда раковые клетки начнут делиться, они распространятся как лесной пожар, потому что не осталось абсолютно никаких защитных механизмов. Но… вот в чем плюс… фармацевтические компании делают деньги на втором раунде лечения рака как на последней попытке, которая, как они знают, не спасет меня на данном этапе. Вместо этого они оставляют моей семье ложную надежду, и через две секунды я умираю!
Шок. Это все, что я вижу в безжизненном выражении лица Дэниела. Ядовитая смесь сожаления и облегчения воюет где-то между моей головой и сердцем. Я разрушила его надежды на то, что он заставит меня передумать, и за это я чувствую себя ужасно. В то же время я чувствую себя освобожденной. Никогда, никогда я не произносила эти слова вслух. В течение многих лет я наблюдала, как умирают люди, которых люблю, и всегда держала свое мнение при себе, потому что оно не является ответом ни для кого, кроме меня. Но теперь это я, и все, чего хочу, это чтобы люди, которые меня любят, уважали мои желания, не пытаясь переубедить меня или заставить чувствовать себя безответственной или сумасшедшей.
— Это полное безумие. — Его голос становится слабее с каждым словом.
— Я всегда иду на поводу у своей интуиции. Если тысяча человек стоят в очереди к двери А, но мой взгляд притягивается к двери Б без очереди, я выбираю дверь Б. Самые выдающиеся и новаторские люди на протяжении всей истории избегали норм, подвергали сомнению авторитеты, осваивали новые территории и бросали вызов убеждениям, которые никто до них не осмеливался оспаривать.
— Режь. Трави, выжигай. Называй это как хочешь, Скарлет. Но это твой единственный способ остаться в живых. — Он смотрит вверх.
— Эти три года… Сильви не жила. Она умирала, и это была чертовски жалкая смерть, посыпанная несколькими моментами ложной надежды. — Я делаю глубокий вдох, наслаждаясь каждым глотком кислорода, что мне остался в этой жизни. — Проведи опрос, Дэниел. Спроси каждого человека, пережившего рак, если бы ему дали выбор, выбрал бы он «спасительное» лечение или вообще не болел бы раком. Все так запущено.