Сварстад родился на хуторе Рёйсе в Рингерике. Отец разорился, когда Андерс был еще ребенком. Семье пришлось переехать, земли у них осталось совсем немного. Чтобы подзаработать, отец красил дома соседей, а сын помогал ему. Позднее Андерс выучился на художника-декоратора под руководством своего дяди из Лиллестрёма. А с девяти лет тайком от всех рисовал. Если Сигрид Унсет начала свою взрослую жизнь с торгового училища и конторской работы, то Андерс К. Сварстад считался художником-ремесленником. Потом он отправился повидать свет, зарабатывал себе на жизнь, крася дома, и параллельно брал уроки живописи, а также посещал все музеи и галереи, какие только мог. Сварстад побывал в США, Париже, Копенгагене, Брюгге, Шарлеруа, Лондоне, Риме, Дрездене, Мюнхене и Неаполе. По его собственному выражению, его творческий путь «не был устлан розами». С самых первых шагов он столкнулся с непониманием и уничижительной критикой. Еще когда он учился в художественной школе, ему приходилось выслушивать советы держаться своих декораций и не лезть не в свое дело, да и потом его манеру письма постоянно упрекали в излишней плотности мазка. Но Сварстад не сдавался. Подобно Сигрид Унсет, он решил, что с талантом или без, но станет художником, хотя бы на одной силе воли. Картины давались ему нелегко, в особенности портреты, — каждый раз приходилось немало потрудиться, чтобы человеческие фигуры на холсте ожили.
Сильными сторонами Сварстада были композиция и цветовое решение. Это если не говорить об упорстве и яростной воле к самовыражению, придававшей его полотнам самобытность. Не исключено, что именно эта скрытая энергетика и привлекла внимание Унсет, эта воля, стремление стать художником, упрямство, толкающее вырваться из рамок, налагаемых жизненными условиями, заставляющее желать большего. Теперь же весь его вид как бы говорил о том, что ему удалось добиться успеха и в то же время сохранить целеустремленность и волю жить ради высокого искусства. Этой воли у бывших секретарши и маляра, ныне писательницы и художника, было с избытком.
Сигрид Унсет отлично знала, с какого момента Сварстад мог отсчитывать свой успех. В 1902 году на Государственной художественной выставке художник представил работу «Эскиз из Экеберга». Многих, в том числе и ее саму, очаровала необычная цветовая гамма художника. Возможно, в отличие от него Сигрид гораздо больше любила природу и сельские виды, но, будучи современной городской девушкой, не могла не восхищаться мастерством индустриальных и городских пейзажей Сварстада, его видением современного мира.
«Имейте хоть каплю уважения к тем, кто отказывается преклонить колена пред лицом торжествующего коллективизма!» — писал Андерс К. Сварстад в своей статье «Натурализм — искусство и художественная критика»[132]. В Норвегии ему пришлось столкнуться с активным неприятием, и признание его таланта со стороны коллег и критиков впервые пришло к нему за границей.
При всей его молчаливости Сварстаду удавалось создавать вокруг себя ауру энергичной непреклонности, той непреклонности, что возникает у людей, преследующих свою цель и закаленных в борьбе с препятствиями. Возможно, по сравнению с Сигрид он был еще более одиноким волком. Возможно, он интуитивно понимал, что ему удалось подняться с самого дна. Пришедший к нему семь лет назад успех не заставил его изменить своим привычкам — он по-прежнему избегал избитых путей, отказывался идти в ногу с большинством художников. Подчас он выбирал для своих пейзажей совершенно нетрадиционные места. Например, шахтерский городок Шарлеруа, «уродство», средоточие неприкрытой нищеты и изнурительного труда. Сварстад на своем опыте представлял, что такое муки туберкулеза, да и голод был ему знаком не понаслышке.
Они с Сигрид оба были современными людьми, жителями большого города. И друг друга они обрели посреди оживленно бурлящего большого города.
Сигрид Унсет писала домой, что никогда ей еще не было так хорошо. Она подумывает о том, чтобы остаться за границей до осени — настолько прекрасной ей кажется жизнь здесь: «В путешествиях ужасно легко превращаешься в богемную личность — приучаешься проводить бессонные ночи, спать днем и делать только то, что хочется»[133]. После десяти лет «настоящей конторской работы» это вносило в жизнь восхитительное разнообразие.
Но о главной перемене в своей жизни она пока ничего не сообщала — о том, что ей хочется упасть на землю и целовать ее от счастья и благодарности, а причина такому настроению особая и совершенно конкретная: она стала возлюбленной Сварстада.
Для нее это была долгожданная amour passion, о которой она столько писала и мечтала, но до сих пор не испытала. Благодаря Андерсу Кастусу Сварстаду ей удалось ощутить то, что она раньше считала для себя невозможным: «И десятка жизней не хватит, чтобы отплатить за такое счастье, казалось мне, — я и представить себе не могла, что человек может быть настолько счастлив. Точнее — представлять-то представляла. Но не думала, что это относится и ко мне», — писала она Нильсу Коллетту Фогту, единственному из друзей в Норвегии, кому в тот момент осмелилась довериться[134]. Нет, это были не обманчивые чары эротического влечения, описанные и оплаканные ею ранее; это было оно, то самое, настоящее.
«Черт знает, как время в Риме умудряется лететь так быстро», — пишет Сигрид Сигне в следующем письме[135]; «не успеешь оглянуться, как уже прижился здесь и чувствуешь себя как дома». Она рассуждает о том, что уже прожила в Риме столько же времени, сколько когда-то мать: «то есть не так уж много времени». Повествует о походах по Кампанье, о солнце и вине: «ох уж это местное вино <…> Боже мой, как же мне хорошо». О том, что она нашла счастье со Сварстадом, Сигрид пока не рассказывает, замечая лишь: «Я веду самый что ни на есть богемный образ жизни, до четырех-пяти утра развлекаюсь, а потом весь день отсыпаюсь». Однако в настоящее время они с Хеленой собираются перебраться на новую квартиру и тогда по вечерам чаще будут оставаться «а casa»{14}.
В письмах Сигрид предстает веселой и оживленной, так и горит желанием поделиться всеми забавными мелочами своей жизни. Например, она пробует свои силы в итальянском и французском, но ей далеко до Сварстада и его друзей, настоящих парижских ветеранов. Она убежденно заявляет, что счастлива — в основном потому, что молода, здорова и занята любимой работой, «к тому же такое удовольствие быть красивой и иметь много поклонников». Проведенная в развлечениях зима «пошла мне на пользу», считает она. Италия — изумительное место, хотя памятники искусства и оказали на нее не такое сильное впечатление, как этого можно было ожидать. За исключением Сикстинской капеллы, «что одна стоит всех денег»; Сигрид часами наслаждалась великолепными фресками, от которых мурашки бежали по коже. А еще итальянские художники «не знают себе равных в изображении красоты и мощи плотской любви»[136].
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});