Читать интересную книгу Статус неизвестен (СИ) - Юрий Шубин

Охраняющий его рыжий атлет был спокоен и от скуки едва заметно поигрывал мышцами, не понимая ни чувств пехот-командера, не помышляя о самой их возможности и недовольно поглядывал на букет.

Вновь всплывали позабытые, невыветрившиеся намеки юности. Вдруг стали проявляться стропила флигелей, знакомые до облупившихся трещин фасады домов. Прогретые светом дощатые ограды палисадников, словно и улица тоже стала узнавать его своими отдельными предметами. И верилось, что в колебаниях и переливах вечности Валеркин звонкий мальчишеский голос еще живет в самых далеких, запамятованных закоулках этих улиц и теряясь, шепотом доносит, тише легчайшего ветерка, ощущение дома. Вот уже в дали, узкой, казавшейся когда-то такой широкой, улочки, завиделась школа. Ее высокий силуэт каронованый зубчатым франтоном крыши был украшен по углам башенками соединяющими внешний коридор второго этажа. Две широкие белокаменные колоны указывали на вход в здание на первом этаже. Большие, кованые под карту звездного неба ворота были распахнуты, а в школьном дворе, вечным праздником жизни, бегали дети.

Услужливая память как правило возвращала его воспоминаниям именно к этой отправной точке.

Утро. Самая рань. Он наконец стряхнул с себя сладкий сон. Пахучим ворохом красноплодный налив гнет ветви в распахнутое окно. Незрелый. Валерка переползает через вздрагивающую от храпа кровать. Еще влажный от росы подоконник едва не опрокидывает его на вскопаные матерью грядки прямо под окном. Чтобы не разбудить вернувшегося поздно подвыпившего отца он вытирает грудью мокрый край и кончиками ботинок нащупывает землю. След на рыхлом грунте ему кажется провалом. И эта игра в самого себя позволяет все сделать незаметно. У Валерки нынче столько дел за которые стоит поквитаться. Отстранив живую доску в заборе он выбирается на улицу. Свобода в оба конца, где исповедальня только за краями еще непробованной жизни.

Крапинками в глазах щурилось начисто выплаканное небо и хотелось идти на руках, чтобы из озорства замазать подошвами высь его и голуболикую глубину. Но когда Валерка пригляделся, то увидел на небе радугу и поддернув штаны, козля головой, пошагал вперед.

Когда папашу причисляют при жизни к пантеону святых, к его сыночку отношение особое. Не сомневайтесь. На проступки Астрела смотрели поверхностно и не заостряя замечали во всяком деле, где и пользы от него ни на грошь, а приобщали к самым вдохновителям. Валерка терпеть не мог расчетливую стройностиь несправедливых оценок и решений. Но это он теперь, спустя много лет, так научился думать о нем. А тогда Валерка просто считал Астрела харчком, оплешком, чухой и вообще рохлей цыпланогой.

Учитель чистописания Мористэр, похожий на чванливого ворона, прохаживался, заложив руки за спину и покручивал длинную металическую линейку, гремя диковатым басом:

— Будете у меня языком доску скаблить, занозами закусывать, олухи креста не ждущие. На три раза краской лакировать и за попки вспухшие хвататься пока не сознаетесь кто классную доску стеарином натер!

Класс затих и втянув головы в плечи ждал продолжения. Покрошившаяся, на половину вышерканая о черную доску свеча лежала в парте, запрятанная под стопку учебников. Валерка выпросил ее у храмового причетника и притащил в школу, загодя извозюкав скользким бруском всю классную доску.

Мел осыпался но не писал, скользя по вощеной поверхности. Пока Мористэр соображал в чем причина, скрипел мелом что-то недоуменно бормоча себе под нос, класс не сдержался. В начале пискнул кто-то, как мышь под веником, и предательски ехидно захихикали остальные, заставляя Валерку Самородова чувствовать себя на вершине самой что ни наесть геройской славы.

Вдруг нервно мечущийся по классу Мористэр остановился и оттопырив заячью губу потребовал:

— Ну-ка всем руки задрать. Я вас, членистомозгие кровососы, на чистую то воду выведу. Что ты мне суешь! Ладони показывай давай, — и без проволочки быстро пошел между рядами.

Цыплячья грудь Астрела похерила все заслуги Валерки, перегородив проход перед Мористэром:

— Это я доску натер, — и он предъявил испачканые стеарином руки.

Они с Валеркой сидели за одной партой и Астрел вытащил огрызок свечи, для пущей убедительности, как подарок любимому учителю на день знаний.

Мористэр замер чуть отогнувшись назад, точно налетев на преграду. Свекольные жилки проступили на дряблых щеках педагога. Он недоумевая пощупал нижней губой пшеничные усики у себя под носом и сокрушенно изрек:

— Так, так, неожиданная трактовочка, но жаргон поступков наказуем будет всегда. Невзирая! — Его рука смяла ухо Астрела и поволокла к входной двери, не слишком заботясь поспевает ли весь остальной Астрел за своим ухом.

Класс провожал их одним протяжно томительным взглядом, а самозванец Астрел примерял ореол мученика.

На перемене Астрел казался удивительно спокойным, тогда как Валерка сгорал от желания услышать объяснение жертвенного поступка. Не допуская попытки бегства Валерка зажал Астрела в углу рекреации, как следует для начала врезав тому поддых.

— Как, не сладко, урод?!

Находя силы для игры и озорства Валерка уже тогда ощущал, что в Астреле была костяная жилка о которую он Самородов отбивал руку.

И нифига!

Вершить или умирать этот заморышь уже с тех пор предпочитал решать сам, сознавая тайную власть над событиями и людьми, выбирая, подгадывая такие вот моменты. Он мог сказать когда они еще оставались одни, только ему, но Астрел упрямо молчал, закрываясь от ударов руками, дождавшись пока не собралась целая толпа. Что творилось в его голове, когда он вот так запросто начинал говорить и остановить Астрела было невозможно. Словно отблеск высшего света падал на него вечно:

— Ты же знаешь своего отца, — из под рук щемясь сетовал Астрел, не имея права наставлять будучи битым. — Твой папаша выпьет, пойдет в школу, наслушается про твои подвиги, вернется и напившись окончательно с нелепой злостью излупцует тебя. А ты, стыдясь синяков, на занятия ходить перестанешь. Подчиняться последствиям этих правил глупо и тебе я дурить не дам.

Эти особого свойства слова поглотили и уняли агрессивный смысл происходящего.

Советчики и подпевалы собравшиеся за спиной Валерки притихли от таких слов. После этой унизительной во всех отношениях говорильни Валерка окончательно растерял инициативу. Угрюмым выпадом он бросился на Астрела попирая здравый смысл, но тот прямо и бесстрашно сам двинул ему с такой сокрушительной силой, что ухнувшая от недоумения подушка из стоящих позади ребят приняла падающего Валерку. И стиснув поволокла куда-то в сторону, прекратив драку своим коллективно безответственным решением.

Астрела послали за родителями и в тот день они больше не встречались. Но на память пришел день следующий. Его вакуум всасывал в себя принципиально непознаваемые моменты судьбы.

Белое маревое солнце пригревало деревянную ограду, а Валерку бил легкий озноб и сползал мурашками по позвоночнику. Валерка тупел от нежности приближаясь к дому Эмили. Понукая некую склонность души, поперечиной во всей будущей биографии на вытоптаном месте, облокатившись на калитку, стоял Астрел и пялился на пестро изузореные наличники ее окон.

Под ложечкой у Валерки возник зловещий холодок.

Припрятанное тенями палисадника, легко ступая, шло спасение цыпланогого урода. Смешивая дела земные с вечностью, как начало красоты, Эмили двигалась им навстречу. Она носила тогда легкую лесинку волос, уже качаясь шпильками на пороге превращения в эффектную девушку. Сохраняя подростковую угловатость от которой осталось так мало, что Эмили едва научилась воплощать щедро подареное ей природой в гипнотическое замирание со стороны ухажоров.

Адамово яблоко судорожно подергивалось на тощей шее Валерки. Они жили в мире укоренившихся привычек и одним из правил в кодексе чести было не бить друг-другу морду на глазах у Эмили.

Вы спросите почему они тогда сидели за одной партой? Чтобы ответить на этот вопрос нужно вспомнить поговорку о том, что врага стоит держать к себе ближе самого лучшего друга.

Эмили вскинула брови, чуть повернула свою изумительно красивую голову, словно не ожидала их застать здесь и счастливо улыбнулась:

— Доброе утро, мальчики.

Что такое повод? Все намек и шанс что кажется чем-то еще и, в то же время, невинно как пожелание доброго дня. Каким-то непостижимым образом Валерий всю свою жизнь пытался вырваться из под влияния этой женщины и она неизменно, без малейших усилий со своей стороны, притягивала его обратно к себе.

Дорога до школы превращалась в ритуал ухаживания, где оба претендента соревновались в препирательствах. Стоило Эмили обратиться по имени к любому из них, как второй тут же едко бросал сопернику: