Роланд и Жонкиль смотрели друг на друга.
— Ну? — сказала Жонкиль, вскинув голову. — Как ты смел сделать это, Роланд? Какое ты имеешь право говорить Билли или кому бы то ни было, что я твоя жена?
— Я имею все права, — сказал он хладнокровно. — Ты — моя жена.
Ее лицо стало пунцовым.
— По закону — да. Но я сказала тебе еще до того, как уехала из Торки, что я собираюсь аннулировать брак, и ничто не заставит меня жить с тобой или считать себя твоей женой.
Роланд вытащил сигарету из кармана, прикурил, затем бросил спичку в куст боярышника. На мгновение он отвел взгляд от лица Жонкиль и посмотрел вокруг. В это зимнее утро в аллее было тихо, мрачно и безрадостно. Высокие деревья, засыпанные инеем, стояли застывшие и неутешные, вздымая голые ветви к тяжелому свинцовому небу. Время от времени холодный порыв ветра проносился вдоль дороги, гоня перед собой опавшие листья и сухие ветки. Наводящее уныние декабрьское утро. И настроение Роланда Чартера соответствовало погоде. Он стоял рядом с Жонкиль в аллее, так ему знакомой, смотрел вдоль нее на увитые плющом стены дома, который когда-то был его домом и который он должен был унаследовать. Роланд был очень подавлен, хотя приехал в Чанктонбридж, исполненный решимости бороться за свою жену, бороться до конца. Он любит ее. Любит всеми фибрами души и не собирается наблюдать со стороны, как она уходит из его жизни, не собирается позволить ей разорвать своими слабыми руками узы, которые связывают их.
Один раз, только один раз в своей жизни он потерял самообладание, познал мучительную горечь слез. Это было в спальне отеля в Торки в их свадебную ночь, когда Жонкиль сказала ему «до свидания». Он стоял перед ней на коленях, его слезы падали на ее руки — он умолял о снисхождении. Но как только она ушла, он начал презирать себя за это. Никогда снова он не покажет ей свою слабость. Он будет сильным — жестким, безжалостным, циничным — таким, каким был раньше. Он любит ее и намерен вернуть ее любовь.
Когда он увидел ее рядом с Билли Оукли, в нем вспыхнула ревность. Но это быстро прошло: такой еще неоперившийся птенец не может увести у него Жонкиль.
Роланд долго курил, не говоря ни слова. Затем снова посмотрел на Жонкиль.
— Я хорошо помню, что ты сказала мне о своем намерении аннулировать наш брак, — сказал он. — Я ответил тебе, что ты не можешь его аннулировать. Только я могу это сделать, но не буду. Ты нужна мне, Жонкиль, и я не успокоюсь, пока не верну тебя.
Она нетерпеливо покрутила головой. Сердце билось так сильно, что казалось, его биение сотрясает все ее тело. На нее смотрел не тот кающийся, несчастный Роланд, которого она оставила в Торки. Перед ней стоял прежний Роланд — упрямый, целеустремленный, властный. «Ты нужна мне, Жонкиль!..» Как жутко серьезно произнес он эти слова!
— Ты никогда не вернешь меня, — сказала она. — И ты не имел права приезжать в Риверс Корт.
— Мне очень жаль, что я прервал пасторальную идиллию между мистером... э... Уильямом Оукли и моей женой, — сказал он, растягивая слова.
Жонкиль задел его насмешливый тон.
— Не надо насмехаться над Билли, — сказала она. — Он мой друг.
— Я так и понял. И ты должна признать, что в данных обстоятельствах я вел себя очень хорошо. Я позволил ему излить его уверения в вечной готовности позаботиться о тебе и утвердиться в надежде, что ты дашь ему знать, когда почувствуешь потребность в нем. Я даже разрешил ему пылко сжимать твои обе руки, не выразив ни малейшего протеста.
Насмешливый голос резал ее, как ножом. Красная до корней волос, она смотрела на него, сжав руки.
— А почему ты должен протестовать? Даже если бы он целовал меня, ты не мог бы протестовать. По закону ты мой муж, но я презираю тебя. Я ненавижу тебя за то, что ты так бесстыдно обманул меня, и твои желания для меня ровным счетом ничего не значат.
Роланд мрачно улыбнулся.
— Ты презираешь и ненавидишь меня, не так ли, Жонкиль? Ну хорошо, ты не можешь оскорбить меня больше, чем ты сделала в Торки, когда уехала от меня в нашу свадебную ночь, поэтому говори, что хочешь. Что еще?
Она прикусила дрожащую нижнюю губу. Упоминание об их свадебной ночи почти лишило ее того самообладания, которое она так старалась сохранить. «Воспоминание об этом причиняет боль ему! А мне?!» — думала она с горечью. Он сам во всем виноват. Правда, его угрызения совести были, видимо, неподдельными и острыми... Но в ней бушевали чувства разочарования, разбитой веры, уязвленной гордости.
Как и Роланд, она решила быть сильной и приняла жестокую необходимость подавить чувства и любовь. Она совершила ошибку, теперь нужно постараться исправить ее. Добиться этого можно, только сохраняя холодную жесткую позицию, такую же упорную, как его позиция. Главное — проявить твердость.
— Он, кажется, хороший парень, этот твой друг Билли, — услышала она голос Роланда. — Я сочувствую ему, если он думал, что ты не замужем и лелеял надежды...
— Побереги свое сочувствие для других. Билли в нем не нуждается, — прервала она его. — А теперь, пожалуйста, прекрати насмешки и скажи мне прямо, зачем ты приехал.
Он угрюмо смотрел на нее какое-то время. Он, конечно, ожидал, что она будет суровой, но не настолько. Внезапно он почувствовал острые угрызения совести. Каким милым ребенком — беззаботным, счастливым, доверчивым — она была, когда он познакомился с ней и увлек ее. Как она изменилась! Она страдает из-за него. Он ненавидел себя за боль, которую видел в ее глазах.
— Жонкиль, послушай меня, — сказал он, и теперь в его голосе не было насмешки, только искренность. — Я люблю тебя; веришь ты мне или нет, мне сейчас все равно. Ничто не может изменить этого факта. Я люблю тебя. Что бы я ни чувствовал вначале, когда женился на тебе, сейчас я люблю тебя и прошу тебя простить меня на этот раз.
— Нет, я не могу, — сказала она. — Я поверила тебе однажды, Роланд, но больше не могу.
Он продолжал упорно:
— Нет, ты можешь, ты должна, Жонкиль. Вернись ко мне, позволь мне служить тебе! Я готов на все, чтобы доказать, что я искренен.
— Ты можешь доказать это, только освободив меня от брачного обязательства, которое я дала, не зная, кто ты и что ты из себя представляешь.
— Нет, — сказал Роланд. — Я не могу освободить тебя, Жонкиль. Я хочу, чтобы ты вернулась. Я никогда не откажусь от тебя.
Она устало закрыла глаза, затем посмотрела на него долгим холодным взглядом.
— Ты сделал все, что мог, чтобы разрушить мою жизнь и разбить мое сердце, — сказала она. — Теперь ты собираешься усугубить зло, мучая и преследуя меня?
— Боже, — сказал он тихо. — Ты до такой степени презираешь меня, Жонкиль?