Стоило ли подробнее расспросить психологов? Вряд ли. Да, они хорошо знают своего подопечного, но сейчас не он решает. Если конечно они не ошиблись, и он захвачен, а не сбежал.
Тогда направлений расследования несколько. Во-первых, надо поднять досье бойцов РАТ. Всех, кто не проходил психокоррекцию. Несколько сотен человек. Здесь СБК неплохо поработала до Олега. Досье был полный комплект: генетические карты, истинные и ложные имена, роль в движении, перечень преступлений, где скрывается. Как ни странно, последнее обстоятельство было в большинстве случаев известно. Но снабжено отрезвляющей надписью: «Отказ в экстрадиции». Больше всего отказывали на Махди и, как ни странно, в Республиканском Центральном Союзе. Махди из-за «политической мотивированности», а РЦС из-за «недопустимо жестоких методов психокоррекции». Да что там жестокого! Олег с усмешкой взглянул на золотистые стволы деревьев за окном и вдохнул доносящийся с улицы запах хвои. Впрочем, это же реабилитационка, не ПЦ.
Все отказы старые, времен Анастасии Павловны. Зато буквально в каждом досье свежий запрос. Очень свежий. Самому старому три месяца. Но решений по ним пока нет.
Что ж, поиск по генетическим картам. Человек не может не оставить следов. Если прилетели пассажирским флотом, генетическую карту проверяют при регистрации и при посадке в пункте назначения. Если расплачивались за что-то где-либо в империи — генетическая карта как подпись.
Ого! Результат отрицательный. То есть никто из РАТ за последние две недели не засветился ни на одной из планет империи. Интересно. Призраки они что ли? Святым духом питаются? Хотя, все проще. Прилетели, конечно, на частной яхте, и у них есть сообщник на Кратосе. Вот и второе направление расследования. Олег запросил данные с космодрома для частников. Он кстати ближе Кириополя, под Пальмирой: полчаса лета на гравиплане. Скорее всего, они уже стартовали. Итак, ищем яхты, которые стартовали за последние два часа или готовятся к старту.
Ожило кольцо. Влад, один из оперативников, которых Олег взял с собой на Сосновый.
— В Центре Электронного Мониторинга РЦ система отключена, — сказал Влад. — Охранники спят. Видимо, пьяны, но я, на всякий случай, вызвал врачей. Местных. Через десять минут будут.
— Записи с камер?
— Есть, сейчас будем анализировать.
В ЦЭМ Озерного та же ситуация: полицейские спят, система отключена.
В течение получаса врачи привели в чувство и тех и других. И они начали даватьпоказания. Отличие было в деталях. Сотрудникам ЦЭМ РЦ подсыпали снотворное в чай. Полицейским в Озерном пустили усыпляющий газ. В первом случае исполнитель стал известен сразу: парень из обслуги столовой, охранники его знали. Зовут, Тодор. Покинул остров через десять минут после отключения системы. Генетическая карта известна. Но пока больше нигде не всплыла.
В Озерном хуже: изображение с камер оказалось бесполезным, человек в глубоко надвинутом капюшоне. Можно идентифицировать походку и фигуру, но для поиска этого недостаточно. Полицейские тоже никого не запомнили. Газ пустили через вентиляцию.
В Центре электронного мониторинга полиции Кириополя (ЦЭМПК) система сработала. Потом они битый час безуспешно пытались связаться с Озерным и Сосновым, кинули сообщение Ройтману и Касталькому (они его получили, когда уже сами все знали) и выслали оперативную бригаду, которая прилетела на четверть часа позже Ройтмана с Головиным. Ладно, хоть подмога.
Но вообще дела хреновые. Пресловутый человеческий фактор. Идиотизм, проще говоря. Все ниточки расследования благополучно обрывались.
Пришли результаты запроса по яхтам. Стартовали двенадцать (хорошее число), еще пять на старте. Ну, отбрасываем пока те, что направляются к внутренним планетам империи. Остальные проверяем все. И Олег отправил в СБК запрос на задержание со списком подозрительных яхт.
* * *
Полная тьма.
Открываю глаза, и ничего не меняется. Сети тоже нет. Осязание — единственный способ общения с внешним миром. Трогаю пальцами правой руки безымянный палец левой. Кольца нет, естественно, и я не представляю, где я.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Болит плечо. Терпимо, но болит. Имплант сожгли, конечно. Я чувствую там повязку.
В сознании вспыхивает лицо Ги, мой последний разговор, «пойдем покурим», Дюваль у меня за спиной и боль плече.
РАТ?
Под рукой — белье постели, под головой подушка, есть одеяло. По крайней мере, мой гостеприимный хозяин обеспечил мне минимальный комфорт.
Но где?
Остается ждать.
Я не знаю, сколько времени я смотрел во тьму. Пытался считать: по пульсу, по ударам сердца. Бросил и начал снова.
Откинул одеяло и сел на кровати, подогнув под себя ноги. Откинулся к стене. Поверхность гладкая. Стекло или металл?
Греется под руками. Металл.
Наконец, напротив меня вспыхнула сияющая кириллическая «Г», растянулось по горизонтали и превратилась в ослепительный прямоугольник двери. Глазам стало больно, я зажмурился.
Осторожно, прикрывая рукой, открыл снова. В комнате включили свет. Слава богу, не очень яркий. Так что я смог осмотреться.
Собственно, смотреть было не на что. Кроме кровати, в комнате был небольшой столик и стул. И все. И голые металлические стены.
В комнату вошел парень в джемпере и невоенного покроя брюках. Еще двое встали по обе стороны от двери. Право, почтения ко мне здесь меньше, чем в ПЦ. Там было шестеро охранников.
Перед первым тюремщиком плыл поднос с едой, что было очень кстати. Я взял его из воздуха и поставил на колени. Рацион был явно тессианского происхождения и пах и выглядел настолько дорого и по-ресторанному, что явно служил неким оправданием моего хозяина за прием.
— Юноша, — попросил я по-тессиански, — не будете ли вы столь любезны, объяснить мне, где я нахожусь.
«Юноша» промолчал и удалился вместе с двумя спутниками.
Впрочем, нетрудно догадаться, где я.
Свет мне оставили, слава богу. И я приступил к еде.
Томатный суп с крутонами был, пожалуй, островат, но, в общем и целом ничего. И просто роскошно для прочей обстановки. В поджаренной с овощами птичке я с некоторыми колебаниями опознал рябчика, которого пробовал как-то на приеме у Реми. Паштет был явным образом из гусиной печенки. Кофе-гляссе оказался, что надо. А его мало где умеют делать. На Кратосе так вообще нигде. И десерт был вполне себе. С фисташками.
Я взял опустошенный поднос и поставил на стол. Управлять я им не мог за отсутствием кольца. Интересно, есть ли здесь официанты?
Дверь открылась снова, и на пороге появился человек, которого бы я не забыл никогда: мой ближайший друг, мой сподвижник, моя правая рука — Эжен Добиньи. Тот самый, что успел сбежать на Махди до того, как нас разгромили окончательно.
На Махди я что ли?
Он был также худ, и также брил голову. Только, пожалуй, постарел чуть-чуть. Или повзрослел просто? Мы же все были мальчишки тогда!
— Господи, Эжен! — воскликнул я. — Как же я тебе рад!
Он взял стул, повернул его спинкой ко мне и сел верхом. Эта диспозиция мне крайне не понравилась.
— Привет, Анри, — сдержанно сказал он. — Давно не виделись.
И кивнул в сторону подноса.
— Приятного аппетита. Как тебе наша еда по сравнению с РЦ?
— Выше всяких похвал, но даже в ПЦ у меня было окно, адвокат, право на ежедневные прогулки и книги из библиотеки.
— Адвокат нужен не тебе, а империи, — сказал он. — Книги будут. Я пришлю тебе человека — продиктуешь ему список на кольцо. Окно и прогулки пока не обещаю. Ты ведь на СБК работаешь?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Я работаю на идею.
— На какую?
— Очень правильный вопрос. Я считаю, что идея, за которую мы боролись, изжила себя. Сейчас можно добиться почти всего, к чему мы стремились, вполне легальными методами.
— Угу, наслышан о твоей законотворческой деятельности.
— Боже мой! Откуда?
— От Филиппа естественно. Он успел рассказать. Подожди, я тебе его предсмертное письмо прочитаю.