— Спальных мест пока нет, и все у нас спят прямо вот здесь, на полу, вещи пока можете тут оставить. А туалет на улице, как выходите налево, за здание и там увидите. А руки мыть — это в основном помещении, от двери направо. Ну все, располагайтесь, я скажу, чтоб горячее принесли.
Шебутная дама скрылась, оставив нас осваиваться во временном пристанище, и рюкзаки тут же полетели в угол, а наша компания, засидевшаяся за несколько часов в автобусе, потянулась по обозначенным ею координатам.
28. Глубины
Уснуть не удавалось — я вертелась на тощей подстилке, совсем не смягчающей жесткого деревянного пола и без конца поправляла разъезжающуюся куртку, которая должна была служить подушкой, поворачиваясь лицом то к собственной сумке, то к Таниному рюкзаку, то всматривалась в тьму, которую время от времени рассеивала луна, заглядывающая в окно самым краешком. Из другого угла раздавался раскатистый храп, а рядом со мной — мерное сопение. Все-таки стоило взять пример с коллег и принять порцию «снотворного» — выпитый в автобусе глинтвейн уже давно покинул голову, и на его место прорывались глупые и наивные мысли.
Например, пойти погулять. Ночью. В незнакомом месте. В конце октября. Синтетический спальник наказывал меня за каждое движение недовольным потрескиванием и жалящими искрами. К тому же творил что-то ужасное с волосами — часть их будто прилипла к голове, а часть встала дыбом и тоже, казалось, пускала маленькие молнии.
Чем дольше я лежала, тем явственнее ощущала каждую неровность пола, каждую складку на одежде, и каждую часть своего тела. И одна из них все четче давала понять, что прогуляться мне все-таки придется.
Стараясь не потревожить спящих, натянула штаны, сунула куртку подмышку, прихватила ботинки и, на цыпочках, прокралась к двери, соединяющей наше крыло с основным корпусом. Как ни странно, в такой поздний час в кафе еще были посетители — когда я оделась и выскользнула во двор, заметила через окно мелькающие силуэты.
На улице оказалось неожиданно холодно, ветер пробирал до костей, и, уже на половине пути, меня начало трясти крупной дрожью, давая в полной мере прочувствовать смысл выражения «зуб на зуб не попадает» — челюсти сами по себе клацали, а мышцы рук и ног хаотично сокращались, слабо подчиняясь командам мозга. Непослушными задеревеневшими пальцами я кое-как справилась с вертушкой, закрывающей дверь туалета снаружи, а затем и с крючком изнутри.
Плохо сколоченный дощатый коробок совсем не защищал от ветра, а, скорее, создавал видимость приличия и иллюзию уединения — более-менее плотно доски прилегали друг-другу лишь на перегородке, отделяющей мужскую кабинку от женской, остальные же стены вполне позволяли обозревать окрестности. Поэтому приближающуюся фигуру я увидела сквозь щели в двери даже раньше, чем услышала шаги — как раз когда уже собиралась выйти и припустить по едва освещенной тропинке к спасительному теплу.
— Давай проясним ситуацию раз и навсегда, — голос все приближался, и я с удивлением поняла что он принадлежит Денису, — никаких «нас» больше нет, и быть не может. Не перебивай, пожалуйста! Да! Именно так! И всегда буду винить!
Он подошел и встал в каком-то метре от двери, лишая меня возможности незаметно ускользнуть. Я потихоньку накинула крючок обратно на петлю и спрятала озябшие пальцы в рукава. Зайдет в соседнюю кабинку — и я выскочу.
— Да, уехал. И никогда себе этого не прощу. Если бы знал, что у тебя кисель вместо мозгов — привязал к себе и до самых родов контролировал, — Денис будто никуда не торопился — остервенело пинал камни, лежащие по краям тропинки, ерошил свободной рукой волосы, но не сдвигался с места.
А я чувствовала себя все более нелепо. Наверное, стоило просто открыть дверь, извиниться и уйти, но страх, что меня обнаружат в такой дурацкой ситуации, и, что греха таить, любопытство, заставили замереть и затаить дыхание. Подслушивать, конечно, нехорошо. Но я же не специально!
— Алина! Ты себя слышишь? Естественно? Твои действия привели к смерти, а ты мне про естественность? Ах, твой психолог. Ну конечно. А я предпочту быть неосознанным и непросветленным. И полагаться на медицинскую помощь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Разговор принял очень неожиданный оборот, и чем дальше, тем хуже становилось. Слишком много информации для одного вечера. Я приподняла ногу и пошевелила уже подмерзающими пальцами — о теплых носках второпях забыла, а тонкие хлопковые от холода защищали слабо. Но кто ж знал, что придется сидеть в засаде!
Чувствуя, что начинаю терять равновесие, я оперлась плечом на стену, но она тут же жалобно и пронзительно заскрипела. Денис от неожиданности вздрогнул и повернулся в мою сторону. Черт! Таиться дальше явно не имело смысла. Кое-как совладав с окоченевшими пальцами, я открыла дверь, и, зацепившись ботинком о порожек, вывалилась наружу, как мешок картошки.
— Ох! — Денис успел меня подхватить до того, как я подпортила нос о землю, — Вероника?
Убедившись, что я приняла вертикальное и относительно устойчивое положение, он отнял от меня руки и оглянулся в поисках телефона, который отлетел в сторону, подобрал потемневший кирпичик и сунул в карман. А я, вжав голову в плечи, рванула прочь.
Нужно было извиниться. Но эта чудесная мысль посетила голову, когда поворачивать назад уже не имело смысла. В помещении я стянула куртку, быстро сполоснула руки в кособоком пластиковом монстре, заменяющем раковину, пробежалась влажными пальцами по волосам, сбивая статику, разулась и уже прокралась к спальнику, собираясь укрыть свой позор в его шуршащих недрах, когда дверь приоткрылась и оттуда раздалось тихое «ш-ш-ш». Я обернулась на звук, и, конечно же, увидела его. Денис не мог просто отпустить, и сделать вид, что ничего не произошло — он смотрел прямо на меня и подавал знаки, которые можно было расценить как «выходи, поговорим». Ну или «молчи, если хочешь жить», если подключить фантазию.
— Могу я рассчитывать, что Вы не станете распространяться об услышанном? — Денис сел за столик напротив меня, и подпер подбородок сцепленными в замок руками.
— Конечно, можно было не спрашивать.
Я не знала куда деть руки — теребила собачку молнии на кофте, натягивала рукава до самых костяшек, общипывала катышки с флисовых штанов. Смущалась и поглядывала время от времени на директора, ожидая, что он отведет взгляд. Но Денис все так же смотрел, словно ожидая чего-то.
К нашему столику подошла работница кафе в голубом синтетическом фартучке с крылышками, демонстративно смахнула мокрой тряпкой крошки с узорчатой клеенки, и водрузила, прямо на влажные разводы, две кружки со свисающими из них ярлычками, и болтающимися в чуть подкрашенной воде кусочками лимона.
— Чай для настоящих принцесс, — пробормотала я, теребя закрепленную на нитке бумажку с названием марки чая.
— Что?
— Да мама так говорит. Вроде из какой-то рекламы, — я смутилась еще больше, и спрятала руки под стол.
Снова повисла тишина, в которой я вязла, как муха, попавшая в сироп.
— И даже ничего не спросите? — Денис отхлебнул чай и опять посмотрел на меня — устало и выжидающе.
— А нужно?
Я обхватила свою кружку ладонями и ощутила покалывающий жар, проникающий от кожи вглубь. Наклонила голову, вдыхая ароматный пар. Конечно, в голове роились мысли и вопросы, но выспрашивать о чем-то настолько личном я бы не стала. Мне было достаточно просто молчать. Видеть его таким простым и близким — в обычной удобной одежде, с растрепанными волосами, щетиной, пробивающейся на щеках, по которым так и тянуло провести кончиками пальцев. И с этими удивительными глазами, глубины которых затягивали меня, словно водоворот.
— Квартирный вопрос у Вас разрешился? Можно с новосельем поздравить? — голос директора потеплел, и в нем, как мне показалось, послышалось облегчение.
— Да. И мы с Вами теперь почти соседи, — я обрадовалась возможности перевести тему, и принялась рассказывать с преувеличенным воодушевлением, — я в тридцать пятом, окна как раз на Ваш дом выходят.