этому товарищу, – кивнул он в сторону недовольно насупившегося Бакинца, глубокомысленно жующего еще и жвачку наподобие аравийского верблюда. – Мы привыкли во всех бедах винить кого угодно, только не себя. Во время российской оккупации в Азербайджане существовало около 20 ханств. Это 20 государственных образований со своей армией и населением! Ни одно из них не пришло на помощь Гянджинскому хану, который со своим небольшим военным контингентом вышел на встречу отлично вооруженной, намного превосходящей по численности русской армии, героически сражался и погиб вместе с сыном у стен своей крепости, но не сдался.
Не помогли и Иреванскому ханству11, которое русские, прошедшие прекрасную военную обкатку в русско-французской, русско-турецких и прочих войнах, смогли победить только после третьей, тщательно подготовленной военной компании. Я думаю, отчасти поэтому они заполонили Иреван армянами, чтобы хоть как-то ослабить дух сопротивления героических предков Ганмурат бека… – тут он уважительно посмотрел в сторону Древнего Огуза, который аж зарделся от удовольствия и расправил плечи. – Так русские расправились с каждым ханством по отдельности…
И теперь ответьте мне, господа присяжные заседатели, кто больше виноват в трагедии азербайджанской государственности? Русские, которые просто проталкивали свои геополитические интересы на Кавказе; турки12, нередко действующие в английском стиле – тебя, вроде, люблю, но своя рубашка ближе к телу; персы, которые нашими же руками, с подачи мировых сил свергнули тюркскую Каджарскую династию в Иране и захватили политическую власть; армяне, уставшие от скитания без земель и родины и не упустившие представившийся судьбой исторический шанс обрести государственность? Или же мы сами, веками враждующие друг с другом, истощая свой генофонд и в очередной раз не сумевшие объединиться навстречу надвигающейся исторической катастрофы13?
– Правильно говоришь, клянусь Аллахом! – вновь стукнул кулаком об стол Ветеран в тельняшке. – Вот мой папа – Крепостной, мама – Шувеланская. Я коренной бакинец, а живу в соседстве с крысами в полуподвальчике на Советской улице. А эти понаехавшие, – храбро показал он в сторону того же Ганмуратбека – отпрыска исторического Иреванского ханства, – называются беженцами, а живут в хоромах. Где справедливость?
– Раздавлю как таракана! – заревел адресат и попытался встать, но не смог из-за повисшей тотчас на его шее Аталай.
– Во-во! – огрызнулся Ветеран в тельняшке. – Никакой культуры дискуссии. Как мне с ним объединиться? А ты – русские, русские… – перевел он стрелку на менее габаритного Бакинца. – А что сам на русском говоришь? Где твой патриотизм?
– Слушай, да ты хуже армянина! – ответил сконфузившийся Бакинец. – Какой провокатор, а!.. – продолжал возмущаться он.
– Тебе бухало надо было вовремя прекратить и не шабиться по углам, тогда и смог бы накопить на приличный дом, – тут гневно заступилась за Ганмуратбека Гюлечка. – Посмотри на его руки. Покажи! – потребовала она от Огуза и тот невольно раскрыл свои мозолистые грабли. – Теперь ты!..
Ветеран в тельняшке показал ей кулак.
– …Во-от, стыдно стало? Потому, что они у тебя за всю твою никчемную жизнь ничего тяжелее пивной кружки и косяка не держали.
– Что ты хочешь от меня, пиявка? – чуть ли не сорвал голос в крике Ветеран в тельняшке. – Что присосалась?
– Тихо! – заткнул озверевшего Тельняшку Прилизанный. – Да что вы на самом деле? – возмутился и он. – Хватит нам этой истории, черт бы ее побрал! Каждый драит ее по мере испорченности… А вы, давайте по теме, – обратился он к Длинному, – приходиться соглашаться с вами, слишком разные полюса у нас для объединения. Продолжайте и не терзайте нас умозаключениями в области ментальности.
Длинный в очередной раз пожал плечами…
После ухода Никитина Катя налила себе и мне чай и села напротив.
– Сторожишь? – не выдержав, спросил.
– Чего ради? Кто тебе держит? – “возмутилась” она.
– Волыну верни…
Она, молча, положила ствол.
Я машинально проверил магазин. Пустой.
– Где раздобыл такой шедевр? – Катя.
– Добрая фея подарила…
Сделав добрый же глоток чая, она вдруг фыркнула:
– Когда же вы все сгинете?
– Кто это мы? – я слегка удивился.
– Кавказцы, азиаты… Инородцы!
– Аа-а… Да ты еще и ксенофоб, Катя. Так вот каких кадров воспитывает ваша контора?
– Причем тут контора? От вас же прохода нет! Вы везде: в кафешках, на базарах, в спортзалах… Сейчас в Москве больше черных, чем русых. Стариков обманываете, женщин облапываете, все воруете, еще и русских ненавидите. Когда же вернетесь в свои аулы?
– Ну, детей и стариков мы точно не обижаем…
Я почувствовал, что если сейчас не засну хотя бы на час, то или чокнусь, или провалюсь от усталости. В кухне было тепло и это тоже клонило ко сну.
– …Хочу спать. Дай подушку. Я прямо здесь прилягу.
Она вновь фыркнула и вышла. Появившись, надменно бросила на пол тонкий матрас, шерстяное одеяло и маленькую подушку. Я снял куртку и пристроился в свободном углу.
“Теперь все в руках провидения. Надеюсь, Никитин и на этот раз не сдаст. А сдаст…”
Честно, мне уже было все по фене после Джулии.
Хозяйка все еще маялась у двери, скрестив руки на груди. Я зевнул:
– Катя, хочешь, скажу тебе по секрету, когда мы вернемся в свои аулы?
– Ну?
– Ни-ког-да! Потому, что вы, русские, такую кашу заварили у нас, что теперь нам просто некуда деваться. Так что, хочешь не хочешь и за стариками вместе будем присматривать, и за женщинами ухаживать, и детей вместе делать и воспитывать, помогая демографическому прогрессу в матушке-России… Никуда мы уже друг от друга не денемся, очи ты мои ясные, ферштейн? Свет, пожалуйста, погаси. Мне достаточно зырканья твоих глаз…
Дверь с грохотом захлопнулась. Мрак поглотил не только комнату, но и мое сознание…
В коротком промежутке сна я увидел ту, о которой не переставал думать. Джулия смеялась и убегала от меня в поселковом парке в Кировском, который находился за 99-й школой. В черно-белой форме, так выгодно подчеркивающую ее осиную талию и точеные ножки, она просто сверкала в лучах солнца, бегая между деревьями, покрытыми бело-розовыми весенними лепестками.
Духовой оркестр на площадке играл старинный вальс, кажется, “Березку”. Обычно так и бывало по субботам, воскресеньям. Казалось, вот-вот я поймаю ее и сожму в объятиях, но каждый раз ей удавалась увернуться. Я так и не поймал ее. И все еще слышал ее душевней смех, когда проснулся от прикосновения рук Никитина…
Кажется, он долго меня тряс. Потому, что по инерции еще продолжал меня раскачивать, даже когда я открыл глаза. Смеялась Катя, видимо, над его попытками разбудить меня.
– Хорош… – я недовольно буркнул. – Не груша…
– Ты, я вижу, хорошо устроился, – улыбнулся он. – Хозяйку не обидел?
– Ее обидишь… – я сел