Пробираясь ползком сквозь кустарник, она оцарапала руки до крови, однако Роланд про себя отметил, что если Сюзанна захочет, она может двигаться тихо, как призрак – даже он не услышал, как она к ним подобралась. Вынув из заднего кармана джинсов чистый лоскут (последний от старой его рубахи), он вытер капельки крови с ее ладоней и рук и промакнул небольшой порез у нее на лбу.
– Ну так смотри, – сказал он одними губами. – Ты, по-моему, заслужила.
Наклонившись, Роланд раздвинул ветви кустарника на уровне глаз Сюзанны. Она восхищенно уставилась на поляну. Стрелок терпеливо дождался, когда она оторвется, и отпустил ветки, которые снова сомкнулись.
– Мне их жалко, – шепнула она. – Звучит как бред сумасшедшего, да?
– Вовсе нет, – прошептал Роланд в ответ. – Их пути для нас странны, но это создания великой печали. Они тоже страдают, по-своему. Эдди как раз собирался их вырубить, чтоб прекратить их мучения.
Эдди отчаянно замотал головой.
– Да, собирался… если только ты не намерен просидеть тут всю ночь на своих, как ты выражаешься, «причиндалах». Целься в шляпки. Эти вертящиеся штуковины.
– А если я промахнусь? – в ярости прошипел Эдди.
Роланд пожал плечами.
Эдди встал и с явною неохотой опять взвел курок Роландова револьвера. Сквозь сплетение ветвей смотрел он на эти жалобные механизмы, кружащие по своей одинокой бесцельной орбите. Все равно как щенков стрелять, мрачно подумал он. И тут вдруг увидел, как один из них – тот, что похож на коробку с ножками – выпустил из середины «брюха» уродливое с виду орудие типа клещей и ущипнул замешкавшуюся змею. Та издала удивленный жужжащий всхлип и рванулась вперед. Ходячая коробка втянула клещи назад.
«Ну… может быть, не совсем как стрелять щенков», – решил Эдди. Покосился на Роланда. Тот смотрел на него безо всякого выражения, скрестив руки на груди.
«Ты выбрал не самое подходящее время, чтобы преподать мне урок, старина».
Эдди вспомнил, как Сюзанна стреляла в медведя. Сначала – в мохнатую задницу, потом, когда тот наклонил к ним с Роландом морду – прямо в сенсорное устройство у него на башке. Разнесла его в щепки. Ему даже стало немножечко за себя стыдно. И было еще кое-что: в глубине души он хотел расстрелять их, как хотел разобраться тогда с Балазаром и его командой уродов в «Падающей башне». Побуждение, может быть, тошнотворное, но не лишенное некоторой привлекательности: «Посмотрим сейчас, чья возьмет… поглядим».
Да, тошнотворно.
«Представь, что ты в тире и хочешь выиграть для своей подружки плюшевую собаку, – сказал он себе. – Или плюшевого медвежонка». Он уже начал прицеливаться в ходячую коробку, как вдруг Роланд взял его за плечо. Эдди в раздражении обернулся к нему.
– Повтори, что мы с тобой проходили, Эдди. Только не ошибись.
Эдди в сердцах зашипел сквозь зубы, разъяренный вмешательством, но Роланд твердо смотрел на него, как что Эдди пришлось сделать глубокий вдох и попытаться очистить свой разум от всего постороннего: от натужного скрежета механизмов, круживших по этой поляне так долго, от спазмов и боли в мышцах, от осознания того, что Сюзанна рядом, наблюдает за ним, опершись о ладони, что она ближе к земле, и если он вдруг промахнется, она станет ближайшей мишенью, если вдруг механическому устройству вздумается нанести ответный удар.
– «Я стреляю не рукою; тот, кто стреляет рукою, забыл лицо своего отца».
«Это – какая-то глупая шутка», – еще подумал он про себя. Он не узнал бы своего папашу, столкнись он с ним нос к носу на улице. Но все-таки Эдди чувствовал, что слова помогают ему: прочищают рассудок и укрепляют нервы. Он не знал, сможет ли из него получиться стрелок, настоящий… хотя имел смутное подозрение, что вряд ли, несмотря даже на то, что он прекрасно себя проявил в той перестрелке у Балазара… но одно он знал наверняка: какой-то частице его души нравилась эта спокойная и отрешенная холодность, что всегда нисходила на него, когда Эдди произносил слова древнего катехизиса, которому его обучил стрелок… холодность и еще новое ощущение мира, который вдруг приобретал какую-то захватывающую ясность. Хотя другая частица его души с той же ясностью осознавала, что это тоже – своего рода наркотик, смертельный наркотик, мало чем отличающийся от героина, который сгубил Генри и едва не убил и его самого, но это ни капельки не умаляло напряженного, будто звенящего удовольствия от момента. Оно билось в нем, как провода электропередачи, вибрирующие от сильного ветра.
– «Целюсь я не рукою; тот, кто целится рукою, забыл лицо своего отца».
– «Я целюсь глазом».
– «Я убиваю не выстрелом из револьвера; кто убивает выстрелом, забыл лицо своего отца».
А потом – он и сам сначала не понял, как это его угораздило – Эдди вдруг выступил из-под прикрытия деревьев и произнес в полный голос, обращаясь к роботам, ковыляющим на той стороне поляны:
– «Я убиваю сердцем».
Они застыли на месте, остановив бесконечное свое кружение. Один зажужжал на высокой ноте. Может быть, это была тревога… или предупреждение? Крошечные блюдца радаров повернулись на звук его голоса.
Эдди открыл огонь.
Сенсоры разлетались, точно глиняные свистульки, один за другим. В сердце Эдди уже не было места для жалости… только эта отрешенная холодность и еще – знание, что он уже не остановится, не сможет остановиться, пока вся работа не будет закончена.
Грохот от выстрелов громовыми раскатами прокатился по сумеречной поляне, отдавшись эхом от обветшалой каменной стены. Стальная змея пару раз кувыркнулась и задергалась в серой пыли. Самое крупное из устройств – то, что напомнило Эдди игрушечный трактор – попыталось спастись бегством, но замешкалось, выбираясь из колеи. Выстрел Эдди снес его радар напрочь. «Трактор» врылся в землю квадратным носом, из пазов, где крепились стеклянные его глаза, слабой струйкой излилось голубое пламя.
Эдди промахнулся лишь раз – по сенсору крысы из нержавеющей стали. С тонким писком, похожим на писк комара, пуля отскочила от металлической спинки. Крыса выскочила из колеи, обежала полукругом своего сотоварища в виде коробки с ножками, который шел за змеей, и бросилась через поляну со скоростью прямо-таки удивительной, издавая какие-то гневные лязгающие звуки. Когда расстояние между ними достаточно сократилось, Эдди разглядел у нее во рту длинные острые иголки. Не зубы, а именно иголки, толстые, как для швейной машинки. Крыса щетинилась, щелкая пастью. Да, сказал себе Эдди, как выясняется, эти штуковины на щенков совсем не похожи.
– Прикончи ее, Роланд! – в отчаянии закричал он, но, оглянувшись, увидел, что Роланд по-прежнему стоит, скрестив руки на груди, с этаким невозмутимым и безмятежным лицом, словно бы погруженный в раздумья над шахматною задачей или предавшийся сладостным воспоминаниям о старых любовных письмах.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});