Читать интересную книгу Выше полярного круга (сборник) - Валентин Гринер

С этим городом я познакомился однажды и поверил в существование «северной болезни».

Когда я впервые ступил на воркутинскую землю и поселился в шестиметровой каморке, когда затрачивал многие сотни калорий, чтобы по пути в редакцию преодолеть сопротивление ветра, когда с трудом доставал и бережно нес в варежке свежее яйцо больному сыну, — в ту зиму я сказал жене: «Доживем до весны и уедем. Ведь мы еще не были в Сибири, на Дальнем Востоке, мы еще плохо знаем центральную часть страны…» «Да, да, — охотно соглашалась жена. — Терпеть лишения только во имя идеи освоения Заполярья, конечно, глупо…»

Дело в том, что моя работа на Крайнем Севере не стимулировалась даже материально, поскольку по существовавшим тогда законам льготами Заполярья пользовались все, кроме партийных работников и газетчиков. Только много лет спустя эта несправедливость была установлена.

А в ту первую пору зимы я решил дожить до весны и не мог представить, что встречу в Воркуте не только вторую, но и двадцатую весну, что меня уже станут заносить в списки ветеранов города.

Неужели так незаметно промелькнули два десятилетия? Ведь вроде все это начиналось вчера…

Вторые сутки за окном вагона тянулась тайга. Вначале она была осенней, с золотом и проседью в вечнозеленой своей шевелюре, с застывшими колдобинами и причудливыми выворотнями, с едва приметными тропками, убегающими в неизвестные и тревожные дали. Утром третьего дня мы увидели тайгу, уже окутанную белой пряжей.

Поезд стоял на станции Сивая Маска. До Воркуты оставалось полтораста километров. Два дня назад в Москве еще гуляли в костюмах и легких плащах. А здесь уже давно и прочно лежала зима: глубокая, задумчивая, какая-то очень грустная, безразличная ко всему, совсем не похожая на русские зимы.

На соседних путях стояли заметенные снегом угольные составы. В нашем вагоне было тихо, как в склепе. Да и во всем поезде едва насчитывалась сотня пассажиров. Время летних отпусков закончилось, и теперь поездам предстояло до весны бегать почти порожняком.

Состав нехотя тронулся, прополз мимо угрюмой станции и аккуратных, но тоже угрюмых двухэтажных домишек, и вскоре лесотундра оборвалась так неожиданно и сразу, будто ее обрубили. Одинокие деревца с искореженными стволами пытались кое-где взбежать на холмы, но замерли, обессиленные, на полдороге.

— Это тундра, граждане, извечная тоска, — патетически объявил Алексей Иванович и, побарабанив пальцем, безучастно добавил: — Собирай закусь, мать. В ресторан нынче не пойдем. Там, должно, перед концом пути одни ошметки остались.

Обращение «граждане» было адресовано нам. Соседи по купе — супруги Алексей Иванович и Евдокия Михайловна — ехали по этой дороге не впервые, и им доставляло заметное удовольствие быть гидами. Кроме достопримечательностей пути, о которых старики знали много, но очень поверхностно и неточно, они успели за двое суток рассказать в деталях свою долгую жизнь, биографии своих детей и внуков. Старики почти ежегодно, после того как соберут урожай в своем саду, отправляются зимовать в Воркуту «к старшому». Это были люди из той категории крестьян, которые в свое время много и тяжело работали, жили расчетливо, скупо, «тянули» детей. Теперь дети «вытянулись», а родители постарели. Но благодарные дети ценят родительские усилия, хорошо помогают. Да и сами старики все еще не сидят сложа руки, кое-что поделывают, живут безбедно, не отказывают себе ни в чем, кроме того, прибирают лишнюю копейку на «черный день». Всякое в жизни бывает. Хотя дети живут в Воркуте богато, но, может случиться, надо будет выделить кому-то лежалый рубль…

В единственной воркутинской гостинице мест не оказалось.

— Любочка, — сказала администраторша полной круглолицей женщине, своей напарнице, — тут вот люди с ребятами, а селить их негде. Что будем делать?

— Люкс ведь пустой, — подняла брови Любочка. — Или они не согласны?

— Люкс просили оставить для каких-то начальников…

— Начальники без места не останутся… А тут дети. — Любочка просунула голову в окошко. — Согласны в люкс? Сорок рублей в сутки.

Деваться было некуда. Мы переглянулись с женой и согласились. Конечно, сорок (даже дореформенных) рублей для нас были большими деньгами, но что поделаешь…

Забегая на многие годы вперед, хочу рассказать об одной встрече, которая произошла несколько лет назад. Меня пригласили на литературный вечер в городскую библиотеку имени Пушкина. В конце вечера ко мне подошла солидная женщина пенсионного возраста, протянула книжку моих стихов и попросила автограф.

— Вы меня, конечно, не помните, — сказала она. — Лет прошло много, да и я порядком поистерлась. А ведь я была вашей первой знакомой в Воркуте. Меня зовут Любовь Ивановна. Тогда я работала администратором в гостинице. Вы же только приехали. Жалкие такие. С двумя мальчишками. А запомнила я вас потому, что, когда вы поднимались в люкс, я с болью в сердце думала: «Боже мой, сорок рублей в сутки, а у людей, видимо, туго с деньгами». Это ведь сразу видно, у кого как… Два года я уже не работаю, вожусь с внуками. Но все это время внимательно слежу за вашим творчеством…

С деньгами действительно было туго. Мы заняли двухкомнатный люкс, устланный коврами, и пересчитали свою наличность. Оказалось 254 рубля. Было ясно, что долго задерживаться в этом уютном номере нам не придется. Перед оном устроили жеребьевку. Жена вытащила спичку с головкой. Это значило, что утром мне оставаться с детьми, а ей отправляться на поиски работы.

К обеду она возвратилась сияющая и гордая. Ей предложили место в школе-интернате. На полторы ставки! А если хочет — могут дать две. Она уже познакомилась с коллективом и школой. Школа новенькая, ее только сдали в эксплуатацию. Учителя — добрейшие люди. Они поразились, что в такую погоду новая учительница пришла в туфельках, и моментально раздобыли для нее валенки. Черные, очень аккуратные и теплые. Вот!

Все складывалось отлично. Жена сменила меня, осталась с ребятами, а я оделся и вышел из гостиницы. На противоположной стороне улицы Московской рабочие готовили ямы под осветительные опоры. Именно «готовили», хотя это и не строительный термин. Но сказать, что они бурили, копали, долбили — неправильно. Их землеройными инструментами были тяжелый молот и массивное зубило на длинной ручке. Один ставил зубило, другой бил по нему молотом. От земли отлетали сколы величиной в спичечный коробок. Я остановился рядом, смотрел на этот египетский труд и думал: «Сколько же понадобилось силы, упорства и мужества, чтобы построить глубокие шахты и город, если каждый сантиметр земли дается ценой таких усилий?»

— Желаешь в помощники? — сказал мне рабочий постарше, который подставлял зубило. — Работка не пыльная и денежная.

— Боюсь, не справлюсь, — отшутился я. Уж больно жесткая тут земля.

— Это, брат, не земля. Это ровга.

Я не знал слова «ровга». Но оно мне понравилось какой-то своей неожиданностью и загадочностью. Потом я прочитал у В. Даля: «Ровга — арх. — вечно мерзлый пласт, который никогда не оттаивает…» Видимо, рабочий был архангелогородцем.

Двое суток назад я сошел на какой-то станции за свежими газетами и в киоске Союзпечати купил книжку стихов Вячеслава Кузнецова «У высоких широт», свеженькую, только что выпущенную Коми книжным издательством. В первые дни пребывания «у высоких широт» книга Кузнецова помогла мне понять и осмыслить многое.

…Есть на свете лед — острей стекла,Есть земля, что камня каменистей,Есть на свете трудные дела,Но и есть на свете — коммунисты…

Книга была своеобразным поэтическим путеводителем по Воркуте и всей Арктике. Из стихотворения «Улица Ленина» я узнал, что на этой улице есть редакция городской газеты «Заполярье». Я без труда нашел ее и полчаса беседовал с редактором — Егором Николаевичем Терентьевым. Он внимательно расспрашивал меня обо всем, особо поинтересовался моими склонностями к производственной теме, заметно скривился, когда речь зашла о стихах.

— Вы нам подходите, — сказал он в заключение. — Но учтите, у нас низкие ставки. К тому же на работников редакции не распространяются многие существующие льготы. Работаем на романтическом энтузиазме. А требования высокие. Так что — подумайте и решайте. Определю вас в промышленный отдел. Работы много. Ведь началось второе рождение бассейна. Полная реконструкция шахт. Город живет углем. Уголь — его сегодняшний и завтрашний день. Сотруднику промышленного отдела надо знать об угле все… Одним словом, подумайте…

Раздумывать я не стал.

В гостиницу возвращался в состоянии гордой приподнятости. В голове вертелись слова редактора: «Второе рождение бассейна». Это звучало патетически, но абстрактно. Я еще ничего не знал о существе этих слов. И прежде чем узнать о втором рождении, следовало хорошенько вникнуть в историю «первородства».