Возбуждающим — её. Потому что мне… Блин! Как было написано в одном старом номере журнала «Крокодил», в разделе «жалобы в домоуправление»:
«Прошу заделать соседке половую щель. А то когда у неё течёт — у меня капает».
Дожил, факеншит уелбантуренный! Даже старые советские анекдоты не помогают! Да ну их эти всё игры нафиг!
Я отбрасываю свой дрючок в сторону, падаю на колени впритык к девушке, ухватив её за бедра, вздёргиваю себе на колени. И надеваю её на… на свою многострадальную мужественность. Вчера эта… «деталька» — вся опухла от «разговоров» с папашкой, сегодня — от «рассуждений» с дочкой. Ну и семейка!
Девушка ахает от неожиданности, начинает заваливаться назад. Приходиться прижать её за спинку к себе. Но успокаивать, уговаривать, по спинке гладить… Она ещё не успела упасть грудью на моё плечо, а мои ручки-ручонки уже ухватили её ягодицы. Кажется, когда-то совсем недавно я отмечал их привлекательную внешность. Не сейчас. Сейчас — не внешность, сейчас — удобно держать. Крепко. Надёжно. Упруго. Управляемо…
Я таскаю эту женщину вверх-вниз… ещё раз… ещё… Каждый резкий рывок вниз, до чувствительного удара двух разгорячённых тел, вызывает её «ах» и моё рычание. Точно — я рычу как дикий зверь. Сквозь плотно сжатые зубы. Не пытаясь кого-то напугать или оповестить. Не «по уму», не «по душе» — чисто «по телу», от полноты и остроты именно телесных ощущений, по-зверски.
Долго, бесконечно долго, всю эту идиотскую игру, накапливающееся напряжение, наполнившее меня, под все эти как-бы умные рассуждения по мотивом святых текстов и прочих идиотских выдумок, тормозимое моими глупыми попытками переключения внимания, разгоняемое, распихиваемое тем, что я обычно называю мозгами, по всему телу, по самое горло, по самые ноздри, и переполнившее меня до затруднения дыхания, дрожи в руках, в ногах, в позвоночнике, до ломоты в голове и странных, мгновенных расфокусировок зрения… я был кретином, я хуже «осла с того сеновала», потому что тот «осёл» не видел девушки, а я видел и столько тянул… и…
У-ух! Трифена вдруг вскрикивает, сильно прогибается, валится назад. Но я только успеваю поддержать её за спину. Потому что… в этот момент я сам… У-ух! Ух как я сам… занят. Самим собой. И ещё разок. А теперь медленно… Поддерживая эти ягодички… опустить до упора… и продолжить. Уже не движение, ибо некуда, но — усилие, прижимание, натягивание… Как я ей сказал? «Выжми себя до последней капли»? Не знаю как она, но уж себя-то — точно… Мда… Однако — хорошо. Ну просто здорово. Ну просто очень. И — пропотел. Круто. Ах до звона. Мне. А она как?
Безвольное, бесчувственное, с сильно откинутой, запрокинутой назад головой, тело девушки сидит у меня на… ну, скажем так — на бёдрах. Я осторожно, поддерживая за спинку, возвращаю её в вертикальное положение, стаскиваю с её глаз повязку и вижу совершенно ошалелый взгляд расширенных, затуманенных, расфокусированных зрачков.
— Ты как? Живая?
— Я? Нет. Я умерла.
Что?! Не понял. Так тут, на моём…, мягко выражаясь — на бёдрах, типа свеженькая покойница сидит?! А смотрится как живая…
Заметив моё недоумение, девушка снисходит до пояснений. Так это… исключительно из вежливости и благовоспитанности. Несколько покровительственно глядя на меня сверху вниз. Правда — дыхание рваное, взахлёб. И при этом — очень мечтательная интонация.
— Я была в Царстве Божьем. Господь смилостивился и позволил мне хоть одним глазком… Там… прекрасно. Высокое, прозрачное, очень тёмно-синее, почти чёрное небо с крупными звёздами, а под ним — всё залито светом. Таким ярким, радостным. Светом славы Господней. И сам Господь на престоле своём. Сияющий. Так ярко, что лица не разглядеть. Только чувствуешь — оно прекрасно. Так… что хочется пасть ниц и плакать от счастья. А вокруг — ещё сто престолов. И там тоже — всё золотое, и кто-то невыразимо красивый в чём-то белом. В белоснежно белом. Ещё белее. Сверкающем. И — музыка. Нежная-нежная. Такая восхитительная…
Ну и слава богу. А то я уж испугался. Картинка нормальная, означает успешно случившийся женский оргазм. Любовная судорога как пропуск в царство божие? — А почему — «нет»? Описание визуальных впечатлений происходит в привычных для данного времени-места терминах. Мои современницы говорят о горных хребтах, покрытых сверкающими ледяными шапками или о космических катастрофах типа взрыва сверхновой. Увы, сам не видал. Ощущения мужчины существенно иные, и видео-глюками не сопровождаются. Примитивные мы, недоразвитые. Видеосистемой — не укомплектованные. Пробный вариант перед Евой. Как сказал Жванецкий: «Никогда я не буду женщиной. Интересно: а что же всё-таки они чувствуют?». Можно добавить: «а что видят»?
Кстати, оттуда же: «Никогда эсминец под моим флагом не войдёт в нейтральные воды. И не выйдет из них». Если я хочу, чтобы моя лодочка, пусть и без всякого флага, вышла в воды речки Угры, то надо выяснить кое-какие подробности.
Осторожно снимаю с себя «новопреставившуюся посетительницу мира горнего» и укладываю на кучу церковных тряпок, которые Сухан притащил. Горячий душ бы… В церкви? Ну, понятно…
Начинаю прибираться, штаны свои искать. И слышу за спиной тихий горький плач. Ну что опять?!
Девчушка рыдает. Горько, безутешно. Без криков и воплей. Просто — непрерывным потоком катятся слёзы.
— Что случилось? Болит что-то?
Она чуть трясёт головой и, едва слышно, закрыв лицо в этих тряпках, всё-таки вносит ясность:
— Из меня… течёт…
Удивила. Так плакать — можно потоп устроить. Хотя… это она о другом. Ухватив за коленку, поднимаю её бедро и впихиваю ей между ног угол какого-то куска ткани. Приличная тряпочка — белая, льняная, без жёсткого золотого шитья. Похожа на нижнюю одежду православного алтаря. По-гречески — катасаркий, по-русски — срачица. По названию и определяю тряпочке место. Трифена охает и снова тихонько плачет. Опять не так?!
— Это — покрывало алтарное. Так — нельзя, это — богохульство.
Господи, девочка, твоя коротенькая жизнь вообще — богохульство, кощунство и непотребство. Как, впрочем, и любой человек сам по себе. Ангелы божие — не какают и не писают. Может, поэтому ГБ и сотворил человека? По своему образу и подобию. Чтобы не сиживать на очке в гордом одиночестве, тоске и печали. Поэтому и возлюбил человеков более ангелов. Бедненькие. Если он нас так любит, то им-то, шизокрылым, каково достаётся?
— Плевать. О чём ты молилась перед иконой?
Наконец-то дело дошло и до вопроса, ради которого всё это начиналось. Ох и тяжела же работа дознавателя! Хотя, временами, ну очень приятна…
Новый всхлип и чуть слышный голос, направленный в эти… алтарные одежды:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});