— Я же всем объяснял, — сказал Джозеф. — И в газете мы об этом писали. Город стоит вдалеке от сейсмических зон и … ну, ты сам все читал.
— Да знаю, я это все, — отмахнулся Бруно. — Гертруда испугалась. Как услышала про землетрясение в Сан-Франциско, чуть ли с ножом к горлу пристала. «Уезжаем из города, уезжаем из города». Ну, я и уехал. Есть там у меня небольшой домик.
Принесли яичницу. Бруно подцепил вилкой кусок хрустящего бекона, отправил его в рот и с удовольствием зажевал.
— Научишься тут с вами есть всякую гадость, — сказал Бруно, тщательно вычищая тарелку кусочком хлеба.
Джозеф смотрел на Бруно. Манеры друга его не пугали. Свое голодное детство еще не совсем забылось.
— А что вернулся? — спросил он.
— Да ну его, — сказал Бруно, сделав глоток кофе. — Жена, дети круглые сутки… а бухать надоело.
— Тогда принимайся за работу, — сказал Джозеф. — Всякого поднакопилось.
— С удовольствием, — не стал отказываться Бруно.
— Кстати, — вдруг хлопнул по столу ладонью Джозеф, а Бруно поперхнулся кофе. — Есть идея. Как раз по твоей части.
— Можно было бы поспокойней, — сказал Бруно вытирая кофе, попавшее на белую манишку. — Ну вот теперь придется выбрасывать хорошую вещь.
— Отстирают, — махнул рукой Джозеф. — Лучше послушай. Пишут, что в Сан-Франциско сильные разрушения, а ведь наша конкурентка оттуда!
— Что за конкурентка? — не понял Бруно.
— Совсем мозги пропил?! — сказал Джозеф. Непонятливость Бруно ему понравилась. Он то понял, а хитрец-Бруно — нет.
— Ты про ту деваху, что вокруг света едет, как и наша Ева?
— Ну, а ком же?
— Подожди, подожди, — остановил друга Бруно, когда тот хотел продолжить объяснения. — Думаешь их «Метрополитен» накрылся?
— Не знаю. Да, это и неважно. Важно, что другие так могут думать, — отмахнулся Джозеф. — Вон твоя Гертруда аж за город рванула и ты с ней.
— Перестань! — сказал Бруно. — Я же вернулся. И что нам это дает?
— Насколько я знаю Маккелана-старшего, даже если «Метрополитен» уцелел, он остановит путешествие. Деньги будут нужны на другое. Судя по всему, разрушения там существенные, — сказал Джозеф.
— Делаем еще ставки? На Еву? — спросил Бруно.
— А ты как сам считаешь?
— Не спортивно как-то.
— Давно ты стал таким щепетильным? Знаешь, как говорили, греки? Деньги не пахнут.
— Ты про каких греков говоришь? Если про тех, что на Лонг-Айленде, так они много не по делу болтают.
— Нет, я про тех, что в Аттике живут, — усмехнулся Джозеф. — Но дело не в этом. «Метрополитен» отзывает своего редактора Терезу Одли из кругосветки. Денежки тех, кто поставил на нее станут нашими. Чем больше будет сумма наших ставок, тем больший куш мы сорвем.
— Сколько поставим?
— Пару тысяч.
— Многовато.
— 1000?
— Все равно много. Придется по нескольким букмекерам разбрасывать, — сказал Бруно.
— Справишься?
— Не вопрос, — сказал Бруно. — Я …, - но продолжить он не успел.
Джозеф зачем-то сильно тряхнул стол, за которым они сидели, а потом дернулся и стул под Бруно. Его-то уж Джозеф никак не мог тряхнуть. Бруно посмотрел по сторонам. Новомодные электрические лампочки под потолком раскачивались, а с барных полок сыпались бокалы и звонко разбивались об пол. С улицы раздались истошные женские крики.
Бруно с Джозефом бросились наружу. Выбежав на середину улицы, они остановились. В доме напротив обрушились печные трубы, обломками кирпичей от них были повсюду. Крики продолжались, но больше ничего не происходило. Земля, вздрогнув один раз, снова погрузилась в вековой сон.
— Еще кофе? — попытался пошутить Джозеф.
— Нет, спасибо, — не понял шутки Бруно.
— Тогда пошли в редакцию. Посмотрим что-там творится.
— Не пострадало бы наше здание, — сказал Бруно.
— Да и хрен с ним, — выругался Джозеф. — Давно хотел новое построить.
Сцена 50
Два дня я провел в номере. В новом номере. Служащий гостиницы, как я только вернулся с похорон Веры, отвел меня в другие апартаменты, куда уже успели перенести все мои вещи. И вещи Веры.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
В номере я просто лежал на кровати. Мысли хаотично метались в голове, и наводить в них порядок совершенно не хотелось. Чаще всего одолевал вопрос «Почему? Почему все так произошло?». Болезненный и безответный. Он сменялся образами Веры, которые дарили на мгновение радость, но потом я вспоминал порыв ветра, унесший остатки пепла с моей ладони, и радость исчезала.
Почему? Почему все так произошло? Все события моего пребывания в этом мире раскручивались в обратном порядке: от Паллас отеля до бара «Старая индейка», а потом неспешно начинали течь перед моими глазами. Словно была возможность что-то изменить или добавить.
Еду и чай я заказал в номер. Из понятных мне блюд в гостинице был только рис карри с курицей, но к еде я так и не притронулся. Через несколько часов над тарелкой стали виться какие-то мухи, и я вызвал служащего забрать блюдо.
Надо было бы проведать Генриха. Но делать этого не хотелось. Он, в конце концов, рассказал мне, зачем забрался в нашу с Верой комнату. Кого винить за это? Себя? Его? Что изменилось бы, если бы я дал ему эти злосчастные три доллара? Китаец не забрался бы в комнату? Забрался. Но Генриха бы там не было. И что тогда? Я бы также застал его в комнате? Наверное. А дальше? Застрелил бы? Вряд ли. На этом мысли останавливались. В голове всплывал образ убитого Верой китайца. Он смотрел на меня и улыбался. Для него все было кончено, его не мучили ни вопросы, ни воспоминания.
Как же все было бы, не залезь Генрих в нашу комнату? Этот вопрос все чаще появлялся в моей голове. Я гнал его от себя. Это была неуклюжая попытка свалить на мальчишку вину за произошедшее. Дешевый трюк, чтобы успокоить себя. Не он стрелял в Веру. Но разумные объяснения не успокаивали душу. Я понимал, что мальчишку не надо бросать одного, надо сходить, посмотреть, как там у него, но делать этого не хотелось.
«Подожди, не ходи,» — нашептывал кто-то внутри меня. — «У него же был план. День, два и он исчезнет. Ты же дал ему, в конце концов, эти три доллара!»
Как ни странно, эти шепотки убирали из моей головы мысли о Генрихе, но только для того, чтобы снова появился вопрос «Почему все так произошло?», чтобы вновь начать раскручивать цепочку событий: от самого начала и до самого конца.
Из этого состояния меня выдернул стук в дверь. Стучали, наверное, уже долго. Стук уже перешел от стадии осторожного, деликатного постукивания в непрерывное стучание, когда следующей стадией будет взлом двери.
Я поднялся с кровати и открыл дверь.
За дверью стоял слуга-китаец, который тут же нацепил на свое лицо улыбку и, слегка поклонившись, передал мне записку.
«Уважаемый мистер Деклер,
Выражаю вам свои глубокие соболезнования в связи с вашей утратой.
Приношу свои извинения, что беспокою вас в такой момент. Но обстоятельства складываются таким образом, что я вынуждена вернуться в Сан-Франциско ближайшим пароходом. Не знаю, смогу ли я увидеть вас до отъезда, поэтому положилась на то, чтобы в письменной форме выразить свои чувства, связанные с происшедшим трагическим событием.
Как христианка, я верю в вечную жизнь, что является утешением нам при потере близких. Надеюсь, что это и вам даст надежду и силы на продолжение своего жизненного пути.
Прощайте.
С уважением,
Редактор ежемесячного журнала «Метрополитен»
Тереза Одли».
Я бросил письмо на пол и снова лег на постель. Поворочался, поправил подушку, но чего-то не хватало. Встал с кровати, подобрал письмо, сел на стул и снова его прочел.
Когда-то я также получил письмо от Маккелана, согласился на его поручение и тем самым запустил всю дальнейшую цепочку событий. Вот она причина всего! Нет, не письмо Маккелана, а мое подсознательное согласие плыть по течению. «Умрешь, опять начнешь сначала и повторится все, как встарь…» Нежданная и негаданная возможность прожить новую жизнь расслабила меня, задвинула осознанные действия на второй план. Еще успеется! Все впереди! Я не жил, я рефлексировал. Судьба подбрасывала мне мячик, а я отбивал. И наслаждался этой игрой. Но игру ведет подающий. Этого его игра. Поэтому не удивительно, что конец гейма мне не понравился.