Читать интересную книгу Поцелованный богом - Лариса Соболева

Она перебирала фотографии с большим интересом, перебирала быстро, не задерживаясь ни на одной. Эффекта, которого ждал Марлен Петрович, не получилось, Валентина проявила завидное хладнокровие, а не раскисла.

– Вы приставили ко мне шпиона, – произнесла она с усмешкой. – Это отвратительно. И что? Что вы хотите этим сказать? Я изменяю Ярославу? Смешно. На этих фото мои партнеры по бизнесу. Да, есть среди них есть и просто знакомые, например, вот этот... – Она показала снимок, на котором танцевала с мужчиной в ресторане. – Мой одноклассник.

– А с Амбарцумом у тебя какие дела?

– Только не надо приписывать мне связь с Амбарцумом, он не в моем вкусе. Не забывайте, Марлен Петрович, у меня предприятие, я производитель! И мне надо сбывать свою продукцию. Он хочет купить плитку подешевле для своих прачечных, а я хочу продать подороже. Знаете что, покажите эту гадость моему мужу, думаю, ему понравится.

– Для него это компромат на тебя, когда в суде будут определять местожительство ваших детей.

Удар достиг цели, Валентина вскочила:

– Это подлость.

– Нет. Всего лишь тактический ход. Я даю тебе еще один шанс. Делаю это не ради тебя и Ярослава, на вас мне плевать. Ради мальчиков. Договаривайтесь, как хотите, живите по своему усмотрению, но у моих внуков должны быть мать с отцом.

Валентина кусала губы, в глазах ее блеснули слезы, крыть ей было нечем. Она бросила в лицо свекру:

– Ненавижу вас.

– Я тебе не враг, потом ты это поймешь.

Она ушла, а он запер фотографии в ящик и подошел к окну. Внизу бегали внуки – его единственная отрада. Марлен Петрович не умел прощать, но ради внуков был готов простить невестку. Когда-то он так и не простил дядю, а тому нелегко пришлось, это Марлен Петрович понял позже, сейчас он надеялся, что его когда-нибудь поймут и Валентина с сыном. Но как же все переплелось в этой жизни – ненависть и любовь, правда и ложь, одно неизменно тянет за собой другое. Истины нет и не будет – в этом и есть беда человека.

Зайдя на огромную территорию долгостроя, Сергей поднял руки вверх:

– Пацаны, предупреждаю: со мной денег нет, разрешаю себя обыскать. Хвост я не привел, вы, наверное, уже знаете. Незаметно сюда никто не пройдет, у вас наверняка стоят люди на шухере, к тому же вы подготовили пути к отступлению.

– Мы люди честные, – сказал сухощавый, со впалыми щеками, мужчина. – А клиенты попадаются бестолковые.

– Потолкуем? – предложил Сергей, подходя ближе. – Товар покажите.

По знаку сухощавого низенький человечек в солнцезащитных очках поставил на груду камней плоский чемодан, раскрыл его. Сергей заглянул внутрь и закивал: есть, что выбрать. Он взял пистолеты, предварительно их испробовал, выстрелив в стену, отложил и обоймы. Две лимонки тоже отложил на всякий случай. Ножи... Сергей вытащил неприметный стержень, помещающийся в кулаке.

– Нож «Командос», – прокомментировал сухощавый. – Специальная разработка городского ножа для выживания, сочетает боевые и рабочие функции. С антибликовым покрытием.

Сергей слегка махнул рукой – вылетело лезвие.

– Нож последнего шанса, – сказал он с усмешкой.

– Да ты, я вижу, знаток. Ну, раз так припекло, то возьми «Гарпию».

Низкорослый протянул руку к чемодану с набором, в его руке очутился странный нож с поперечной рукояткой, в которой были проделаны три отверстия, четвертое, большое было в коротком и загнутом, широком лезвии. Теперь комментарии продавцы услышали от Сергея:

– Серьезное оружие. Им можно нанести как колющие, так и секущие удары. А отверстие в клинке дает возможность использовать нож разнообразными захватами.

– Его нельзя выбить, – дополнил сухощавый.

– Беру и «Командос», и «Гарпию». Классика есть?

Низкорослый наклонился к чемодану, щелкнул замками, открылось второе дно. Там лежали боевые ножи. Сергей выбрал клинок, оформленный под немецкий боевой нож с односторонней заточкой, с гардой и металлическим навершием на рукоятке.

– Я заказывал блик.

Третий достал из спортивной сумки прибор ночного видения, отдал сухощавому, тот Сергею, будто нельзя было сразу передать клиенту. Перешли к торгу, тут уж Сергей, знающий примерную цену, торговался, экономя деньги Рената, и сухощавый скинул приличную сумму из уважения к знатоку и ценителю. Остался последний и главный вопрос:

– Как будешь расплачиваться?

– Баксами, – ответил Сергей. – Пошли, здесь недалеко.

Сухощавый снарядил с ним двух человек, троица вышла с территории забытого долгостроя, дошла до ближайшего сквера. Сергей указал на аллею:

– На третьей скамейке сидит очкарик. Один идет к нему, второй с моими игрушками остается здесь. Вы забираете бабки, я игрушки, и разбегаемся в разные стороны.

«Операция» по передаче денег и оружия прошла успешно. Сергей, повесив сумку на плечо, направился к Ренату. В джипе, который припарковали с противоположной стороны аллеи, он отдал «Командос» Ренату:

– Дарю.

– Да? – усмехнулся тот. – За мои бабки?

– Не мелочись, – укорил его друг. – Я тебе сэкономил хорошую сумму, так что подарок вполне законный.

– Ух ты! – у Рената загорелись глаза. – «Командос»! Надеюсь, у меня не будет последнего шанса и я его не применю. Слушай, а если остановят нас менты, и обыщут...

– У меня есть охранная грамота – мое удостоверение, так что не бойся.

– Кстати, наличности больше нет, только на бензин. Придется снимать с карточки.

– Сначала давай снимем.

Годы 1924 —1925. Розыск.

У мамаши была обычная русская баня по-белому, правда, выстроенная давно, но чистенькая, ухоженная. Жар еще не набрал силы, нагая Катя полулежала, опершись спиной о верхний полок, раскинув по нему руки в стороны и запрокинув голову, и размышляла о себе. Она избежала смерти, хотя должна была погибнуть, спряталась в глухомани, ранее не представляя, что на свете есть такие места, научилась многому, чего никогда не умела. Что дальше?

Дверь открылась. Катя думала, что это мамаша, но вошел Назар почти голый, в одних подштанниках – какая наглость! Катя вмиг подскочила и окатила его ушатом воды сверху донизу, потом им прикрылась. Назар встряхнул головой, как отряхивается собака, провел ладонью по лицу, стирая лишнюю воду, и сказал обиженным тоном:

– Хорошо же ты мужа встречаешь.

– Подите к черту! – разозлилась она. – Не смейте подходить ко мне! Я буду кричать!

– Ну и что? – наступал он. – Подумают, я тебя бью, никто не прибежит, потому что мужу дозволено бить жену. Катя...

Назар сгреб ее в охапку, она била его по лицу, свирепо рыча:

– Оставьте меня! Убирайтесь к своей корове Мильке!..

Внезапно она перестала сопротивляться, закрыла ладонями лицо и заплакала, упершись лбом в его грудь. И Назар прекратил натиск, но не отпускал ее, полагая, что на строптивую жену больше подействуют уговоры.

– Кать, чего ты плачешь? Я ж не зверь. Не захочешь – не трону.

А сам целовал ее плечи, шею, виски, опустил по спине руки, сжал бедра, чувствуя, что уже терпеть нет мочи – хоть к Мильке беги. Но за прошедшую неделю он уверовал, что возьмет верх, Катя хоть и баронесса, а все равно баба, и без мужика ей не обойтись. Да, она упорно не подпускала его к себе, он уж грешным делом подумывал, что у Кати кто-то есть, да тот же Костюшко. Однако, сравнив себя и дохлого пролетария с книжками в зубах, Назар сделал выбор за Катю в свою пользу. На всякий случай аккуратно, чтоб не вызвать толков, выяснил, замечена ли его жена в порочных связях. Не замечена. А на хуторе знают все про всех. Как ни хоронился он с Милькой – узнали же! Будто у хуторян зрение ночной порой делается в десять крат острее. Между тем в глазах Кати угадывалась женская тоска, которую она прятала от Назара за приспущенными ресницами, а как только он появлялся дома, у нее находились срочные дела, лишь бы не оставаться с ним наедине. Разве это не повод к активным действиям? Он и выбрал место, откуда Катя не сбежит, а также где никто им не помешает. Тем не менее надо было выслушать страдающую сторону.

– Для тебя это пустяки, завтра побежишь к своей Мильке, а я даже слова не посмею сказать. У меня нет никаких прав, я здесь никто...

– У тебя нет прав? – оскорбился Назар. – Ты их получила два раза. И я получил. Теперь хочу все, что мне причитается по правам мужа. Ну, хочешь, поклянусь, что больше ни Мильки, ни другой не будет? Только ты... Катя... я ж тебя люблю... давно... Еще когда ты стояла у стенки, думал: застрелю обоих Шестрюков. Но тогда я не знал... Теперь знаю. А Милька была, чтоб о тебе не думать.

Он целовался не так, как Вадим, который лишь трепетно касался губ Кати, приобретая вместе с ней первый опыт общения с противоположным полом, поцелуи Вадима были скорее мальчишескими, нежели мужскими. И обнимал не так, как Вадим, руки которого не ощущались. Назар был другой – земной, сильный, напористый. Для нее внезапный переход от «классовых врагов» к любовным играм мог закончиться отвращением, спас положение Назар, когда, добившись своего, подумал, что был несколько груб: