Ясным мартовским полднем в город сквозь стан пробрался холоп.
- Воевода где? - блестя черным от пороха и земли лицом, закричал он.
Его отвели к Болотникову. Иван стоял на обрывистом берегу. Вниз по всему полю торопливо, боясь упустить ветер, зажигали хворост.
Холоп подбежал:
- Воевода!.. К тебе из Путивля от Шаховского помочь шла. И догнали нас на Вырке-реке бояре. Мы крепко стояли. День и ночь, воевода!.. До света! И тут мочи нашей не стало. А был с ними комаринский человек, Сенька Пороша, што из-под Севска, из села ушел. И он-то молвит: "Запалим-де порох! Коли от своего огня не погибнем, государевой воды нам не миновать!..* А сам-то - на бочку, да и затропотит: "Эх ты, вор, комаринский мужик!.." И тут шибанула меня, землею накрыло, - не чуял боле себя... - Он помолчал и тихо промолвил: - Их, товарищей моих, на куски порвало!..
_______________
* Речь идет о распространенной в России XVII века казни - "посажении в воду", то есть утоплении.
Крик раздался внизу, у реки. Ратные зажгли хворост и двинули туры заслон. Но ветер внезапно стих, и огонь загас. В низкую дымовую завесу бойко ударили городские пушки.
Вечером седой длинноносый немец пришел из стана к Серпеечной башне и молча стал у ворот...
Его отвели в Приказную избу к Ивану.
- Здравствуй, Болотников, - радостно сказал немец, будто крылом взмахивая маленькой красной рукой.
Иван смотрел на него, хмуря лоб, не видя лица в избяных потемках.
- Царь Василий посылал кашевара тебя отравлять. Царь Василий и меня посылал с тем же делом. Но Фридрих Фидлер есть честный человек. Он не забыл твоей благородной услуги - как ты ему в Праге спасал жизнь.
- Правду молвит! - закричали "воры". - Сёдни кашевар приходил от воевод.
- Ну-ка, сыщем его, ребята!
- Поглядим на царское зелье!..
И они с бранью и криком выбежали из избы.
- Спасибо тебе, друг! - сказал Иван. - Не думал я тебя тут встретить.
- Я давно уезжал из Праги... В Москве все узнавал про тебя, про твои дела... Ну как, Иван, долго еще будешь воевать с царем Василием?
- Я - пахарь, пашущий землю, - тихо сказал Болотников, - пашу и буду пахать ее, доколе не родит она плод...
Утром "воры" повесили кашевара перед городскими воротами (у него нашли яд). В стане узнали и об измене Фидлера.
- Эй, немец! - кричали оттуда. - Такова честность ваша?
А калужане сходились к воротам, смотрели на кашевара и говорили:
- Лихо ремесло на столб занесло!..
С теплыми днями не стало в городе хлеба.
- Ай месяц май, тепел, да голоден! - говорили "воры". - В Тулу уйти бы, там-то и запаса вдоволь и помочь не малая - Шаховской да царевич Петр.
Вскоре узнали: князь Телятевский разбил воевод на реке Пчельне, идет к Калуге.
Болотников позвал Заруцкого, молодого "воровского" атамана, и спустился с ним в подземный ход.
Потом "воры" стали сносить туда пузатые черные бочки и всякий боевой "запас". А торговые люди зашептали: "Уйти мыслят!" И вот подул ветер на город. На поле зажгли хворост, двинули туры и покатили груды горящих дров к городской стене.
Калужане закричали.
Сплошной дровяной вал трещал, протянув над рекой мутные космы дыма.
Огонь с ревом сокрушал валежник, объедал бревна; на стены летели головни и уголья...
Болотников вышел из подземного хода. С обрыва было видно - за низкой дымовой завесой наступали воеводы. Он подождал, пока огонь стал совсем близок, и кинулся к устью глухого, уходившего под землю лаза.
- Запаляйте! - сказал он.
"...И тако подняся земля и с дровы и с туры и со щиты и со
всякими хитростьми приступными..."
"Воры" выскочили из Калуги и погнали воевод.
4
Двадцать первого мая Шуйский вышел "на свое государево и великое земское дело". Взяв и разорив Алексин, он пришел под Тулу, где затворились Болотников, Шаховской и "Петр"*.
_______________
* "П е т р" - предводитель терских казаков Илейка Муромец, назвавшийся царевичем Петром.
Стотысячная рать стала по обеим сторонам Крапивенской дороги. В большом полку - Скопин-Шуйский, в сторожевом - Морозов. Близ реки Упы "наряд": пушки с потешными прозвищами - "Соловей", "Сокол", "Обезьяна". При Каширской дороге, за ольшаником и гущей ломкой крушины, - казанские мурзы, черемисы и чуваши.
В низине лежала Тула, приземистая, за стеной, со своими четырьми воротными башнями. Пушистый болотный седач и темно-зеленый сабельник покрывали поле. Выблескивая из травы, проходила под стеною и дальше текла городом Упа...
Люди всходили на стены, втаскивали наверх пушки, мазали деревянным маслом горелые стволы пищалей. За рекою был стан. Иногда ратные подбегали близко, кричали: "Эй, Тула, зипуны вздула!" - "Ждала сова галку, да выждала палку! - отвечали "воры". - Так и с вами будет: всем вам царь по шишу даст!.."
Близ Кузнечной слободы в грязной воеводской избе лежал Болотников, со вздутым горевшим плечом, медленно приходя в себя после того дня, как встретившие под Тулой воеводы загнали его в город...
...Тогда у Калуги "воры" взяли большой запас. В семи верстах от Оки Болотников встретил Телятевского.
Старый, с белыми насупленными бровями князь сказал:
- Таково-то! Был у меня в холопах, а нынче стал надо мной воеводой!
- Какая обида была, - ответил Иван, - о том не помню. А молви-ка, где нынче сын твой Пётра? Да сказывай, пошто против царя стоишь?
- Петра - в Туле, - сказал Телятевский, кладя руку на грудь. (Блеснули голубым связанные из колец доспехи.) А против царя мы встали за его кривду и ложь. Издавна у нас вражда с Шуйским...
...В Туле Иван увидел Грустинку. Он не обрадовался ей и сам себе удивился, что так зачерствел за эти годы. Она стояла на забитом телегами дворе, все такая же, со слепым взглядом, с иссиня-черной, перекинутой через плечо на грудь косою. Молодой Телятевский вышел из избы, опасливо метнул по двору глазами. И тут Болотников закипел и медленно, тяжело двинулся к Петру.
- Полно! - глухо сказал он. - Не срок ли тебе дать ей волю?
- Ступай, ступай! - низким, густым голосом сказала Грустинка, не узнавая Ивана.
Петр усмехнулся и двинул насупленными, как у отца, бровями.
- А на што ей воля? Ныне меж нас любовь да совет.
- Любовь да совет?! - закричал Иван и схватил Петра нывшей от раны левой рукою. - А от кого она вне ума стала? Да мыслишь, не знаю, кто ее, сироту, на цепи держал?!
Грустинка кинулась к ним, оттолкнула Болотникова и заслонила Телятевского.
- Ступай, ступай! - низким, густым голосом сказала она. - Не тронь И в а ш к и мово, не обижай, к н я ж и ч!
- К н я ж и ч?! - прохрипел Болотников и воззрился на них, кинув руку на саблю.
- Таково она всех кличет, - с усмешкой сказал Телятевский, - не тебя единого.
- Ну, худые ваши любовь да совет! - крикнул Иван и добавил сквозь зубы: - Посек бы тебя, князь, кабы не она!..
Болотников привстал и потянулся к ковшу на столе - пить. В избу вошли Юшка Беззубцев и крепкая, с веселым румяным лицом баба.
- Не легчает? - спросил Юшка. - Я вот лекарку те привел. Догляди-ка воеводу, женка!
- Пулька тут либо стрелой ударило? - спросила баба, дотрагиваясь до замотанного холстом плеча.
- Саблей, - сказал Болотников. - Саднит да жжет, будто пить просит.
Женка осмотрела руку.
- Ништо, - проговорила она. - Даве зрела недужного, так у него рана в боку грызет, а кругом красно и синь, и та рана зовется в о л к. Вот то худо.
Она вынула из посконной торбы охапку сухих трав, взяла узкий зубчатый лист и, намочив в воде, приложила к ране. Длинный пахучий стебель упал Ивану на грудь.
- Што за травинка? - спросил он.
- Нешто не знаешь? Да царь-зелье. А пригодна ко многим вещам: если што с ума нейдет, или глух, или хочешь на худой лошади ехать - поезжай, не устанет.
- Как звать тя, женка?
- Манькою. С Москвы я при царе Борисе ушла... Ворожил дворянский сын Михайло Молчанов, и как стал он про ту свою ворожбу рассказывать, што-де видел косматых, как сеют муку и землю (а в те поры на Москве голод был), и его за те речи секли кнутом, а я едва от стрельцов укрылась. А нынче слышала, будто Молчанов в Литве живет да прозвался царем...
В избу вошел Шаховской; за ним - "царевич Петр", молодой, с рябым плоским лицом и злыми глазами.
- Здорово, воевода побитой! - хрипя от опоя, сказал он. - А ну, погляжу, каков ты есть!
- Каков был, таков и есть, - всматриваясь в него, медленно проговорил Иван. - А ты вот звался Илейкой, а нынче Петром стал. Или не так?
- Признал, черт!.. На Волге в стругу вместе были!.. Теперь гуляю... Девять воевод казнил... А иду я за холопов и меньших людей против больших и лучших...
- Ты-то? - Болотников окинул взглядом его дорогой, залитый вином кафтан и сказал: - Ну, гуляй, гуляй!..
В избу набивались "воры", - туляки, алексинцы, калужане, иноземцы из тех, что перешли к Болотникову от воевод.
Шаховской заговорил, сутулясь и тряся темной бородой с белым островатым клином:
- Людей в Туле с двадцать тысяч будет, а запасу хватит на месяц, не боле. Из Литвы помочь все не идет. Надобно посылать к государю гонца, Иван Исаич.