От грубого мужского голоса, по моей спине прошёл холодок, я моментально обернулась. Отец стоял, обдавая меня взглядом своих ледяных голубых глаз.
Сердце больно сжалось. Внутри все разрывалось от чувства несправедливости и предательства. Но отцу я выказала лишь безразличе.
Не удостоив его ответом, отвернулась обратно к зеркалу. Он ни разу не пришел ко мне, когда я была тут. Он же знал, что я попала в волчье логово…, но не пришел. Хотя, зачем это ему? Он сам, добровольно отдал меня Фриде.
— Конечно, девочка будет идеальной! Если ты не заметил, она, наконец, попала в нужные руки. От тебя толку не было! Хочешь что-то сделать — делай сам, — Фрида Раббинович зашла вслед за моим отцом в спальню, и обошла меня по кругу. Она вытянула губы в трубочку, и, прищуриваясь, стала рассматривать меня, приблизив своё лицо, не упуская ни миллиметра моего тела.
— Неплохо. Могло быть и лучше! Эй бездари!! Быстро идите, и подправьте вот тут!!
— Фрида, вы бы занялись более насущным, — холодно произнёс отец.
— Вот моя насущность, — сказала женщина, указывая обеими руками на меня, — Остальным пусть занимаются специалисты, зачем я всем плачу, бездарности, тупицы! — женщина выпрямилась, едва касаясь моих волос. — Сволочи…, маленькие стервы, посмотри, как они её испортили. Три крысёныша, выброшенные на ветер деньги! Волосы ей соберите. Не хочу, что бы она вышла с короткими.
— Генетика сложная вещь, госпожа Фрида.
— Какое мне до этого дело! Никакого! Моё дело получать то, за что я плачу! — женщина, скривив лицо, посмотрела на часы. — Вроде укладываемся по времени. Гости уже собрались?
— Не все, мем, — ответил лакей.
— Заканчиайте с Меланией и приведите её вниз.
— Отец, я хочу поговорить с тобой, наедине… — обратилась я к папе, прежде чем он, вместе со всеми успел выйти.
— На это нет времени!! — завопила Раббинович.
— Оставьте нас, — отец поднял руку в останавливающем жесте. — Это не займёт много времени.
Госпожа Фрида фыркнула, но все же послушала отца. Крутанувшись на каблуках, вышла.
— Папа…, что я делаю здесь…, что происходит? Эта…, эта женщина, больна на голову.
Отец задрал подбородок и посмотрела на меня сверху вниз.
— Мелания, каждый человек на земле, имеет своё предназначение, Медный — рождается служить, Платиновый — производить, а Правящий — потреблять и властвовать. И за этой властью стоят решения, порой, иногда очень сложные, но все они — направлены во благо. И не смотря на все мои решения, ты лучшее, что у меня есть, моя прекрасная дочь.
— Папа, мне страшно, эта женщина пугает меня. Она что-то сделает со мной…, я знаю это….
— Просто иди вниз дочь и ничего не бойся. Сегодня, твой день, — он подошёл и приложил шершавую ладонь к моей щеке, погладил её большим пальцем. Я с мольбой посмотрела в его глаза.
— Папа…?
Он отвёл взгляд и, развернувшись, поспешил выйти из комнаты, оставляя меня одну, в обществе безразличных к моим стенаниям людям.
«Не оставляй меня» хотела сказать я, но слова так и остались невысказанными, застряв в горле.
Глава 32. Рош
На свинцовых ногах, я спускалась по широкой парадной лестнице, приковывая к себе взгляды многочисленной толпы Правящих. Постепенно гул разговоров утих, от чего биение моего сердца стало невыносимо оглушающим. Все внутри кричало немедленно развернуться и бежать прочь. Но даже, при всем желании, я бы не смогла это сделать. Лакеи крепко держали меня по обе руки. Нет, со стороны все казалось вполне естественным, они выглядели сопровождением, а не принудителями, коими являлись на самом деле. Сотни глаз, казалось, пронизывали насквозь, полностью разрушая мое самообладание. Почему-то я знала, что они все знали о том, что произойдет. Их взгляды были хищными, требующими зрелищ. Каждый шаг давался все с большим трудом. Антуража добавляло то, что каждый из присутствующих был в белом, кроме меня. Мятное платье переливалось в свете софитов, предательски делая меня еще более яркой мишенью для глаз.
Когда я оказалась у самого подножия, меня любезно передали в руки Виктора Нюберга. Кивком головы он освободил лакеев от их обязанностей. Я постаралась отстраниться, но твердой рукой он удержал меня, до боли сжав предплечье, но не так сильно, чтобы на нем остался синяк.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Толпа поспешно расходилась перед нами, освобождая дорогу к массивным металлическим дверям актового зала. Не современным, а классическим, напоминающим мне «врата ада» в исполнении Родена.
Что таилось за ними?
Не знаю, но фраза «оставь надежду всяк сюда входящий» назойливо крутились в моей голове.
— Где мой отец? — голос дрогнул, я надеялась сказать это более уверенно. Не хотела выказывать страх.
— Он ждет, милая.
Фальш, сплошной фальш. Все здесь говорило о фальше.
Народу было невероятно много, все старшие Правящие и их совершеннолетние отпрыски были в сборе. Я выделила среди толпы наиболее знакомое лицо. Когда молодой человек заметил, что я смотрю на него, моментально отвёл взгляд. Лео Нбюерг. Жалкий трус, жаль, мы на публике, по тому что мне определённо было, о чём с ним поговорить.
— Мелания, выглядишь потрясающе, — слегка склонив голову ко мне, вежливо протянул Нюберг старший.
— Оставьте свою вежливость для других, Виктор.
Он не ответил. Лишь ухмыльнулся, сильнее надавливая на мое плечо, заставляя ускорить шаг.
Думаю, в действительности, путь к воротам занял немалое количество времени, но для меня же, оно показалось жалкими секундами. Перед смертью не надышишься.
Могла ли на самом деле там ждать смерть? Неужели мой отец действительно такое чудовище?
Лакеи с большим трудом открыли перед нами скрипучие двери, и мы вошли в большой полу — тусклый зал. Признаюсь, что ждала я некий склеп, но обстановка меня поразила. Посередине помещения стояло настоящее живое массивное дерево, с его ветвей свисали тонюсенькими сосульками лампадки, создавая впечатление, что это светлячки летают вокруг его пышной зелёной кроны. Ствол его был толстым, идеально ровным, а у подножия, полукругом расползались литые кресла, устремлённые лицом к сцене. Все стены огромной залы были зелёными, усеянными вьющимися плющами. Между креслами периодически виднелись фонарики, а в воздухе летали голограммы огромных цветных бабочек и птиц. Зал был похож на некий эльфийский лес из сказок, невероятно красивый, но мрачный и пугающий одновременно. Декораторы оказались профессионалами, кисло подумалось мне.
Но не это было главным. Главным в этом зале был пъедестал с высокими парапетами. На нем была массивная трибуна, позади нее прожекторы для голографической трансляции и ещё… какое — то высокотехнологичное кресло.
Почему-то я знала, что вот она моя последняя инстанция.
Виктор шёл короткой поступью, и проигнорировав мое сопротивление, поднялся на пьедестал, утягивая за собой и меня. Когда мы поднялись, то я увидела, что на сцене стояли Ким Мен Хо и Фрида Раббинович, а за их спинами и… мой отец.
— Все в сборе, — сказал Виктор.
— Сил нет ждать! — провопила Раббинович. — Девочка в порядке? Всё хорошо?
— Как видишь, в порядке, — сказал мой отец. — На, торжественно передаю её в твои руки.
В иной ситуации может и задело бы такое обращение, как с вещью, но все мое внимание привлекало медицинское кресло. Усеянное множеством ремней…, трубочек, катетеров….
Фрида не дала мне времени рассмотреть его по лучше, и толкнула меня в спину в направлении кресла. Меня сразу же подхватили двое мужчин в белоснежных халатах, и усадили в этот жуткий железный трон.
— Отпустите меня немедленно! — начала яростно кричать я. — Папа, прошу, папочка, скажи им!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Я почувствовала жжение на запястье. Посмотрев, поняла, что один из двух врачей, или кто он ни был, установил мне катетер, а следом и начал вводить какое-то лекарство.
Сознание моментально поплыло. Последующие слова Фриды слышались так, будто я была в аквариуме.
— Идите, оповестите гостей, что могут собираться! Скажите, что всё готово, а то пришли только и занимаются тем, что жрут! Сегодня такой великий день, а они только и думают о своем брюхе!