Когда чародейка накрыла его член второй рукой, обхватив его и приподняв, Ридстром застонал в агонии.
Королевство под угрозой. И все же он боролся, с трудом помня, почему не мог получить это существо. Моя. Ее вкус.
— Если ты можешь заставить меня ощущать такой бешенный голод, то откуда я могу знать, что ты не дала мне зелье, чтобы заставить чувствовать к тебе влечение? Ты могла бы обмануть меня, чтобы я считал тебя своей.
Она отпустила его, встала на колени, и подалась вперед, пока их лица не оказались в каком-то дюйме друг от друга:
— Посмотри в мои глаза, Ридстром. Смотри внимательно. Ты знаешь, что это — я.
Боги, ее густо подведенные глаза и красные блестящие губы были просто поразительными.
— Все еще отрицаешь, что я — твоя?
— Я не могу знать… не испытав тебя.
— Такой ответ — идеальный способ для тебя сказать, что ты не отрицаешь этого.
Ее пристальный взгляд сосредоточился на его губах, и она облизнула свои.
— Я собираюсь поцеловать тебя. Если ты укусишь меня, демон, я оторву твой «петушок» и накормлю им воронов.
Никаких женских ужимок. Она никогда не скажет: «Вам будет хорошо, если я сделаю так, мой лорд?». Никогда.
Но в это время она, снова пытаясь сломить его, нежно поцеловала его в губы, облизывая и словно уговаривая, пока его голова не закружилась от испытываемого ощущения.
Ах, боги, — моя.
Когда она отстранилась, ее глаза сияли металлически-синим цветом.
— Я слышу твою мысль, громкую и ясную. Ты знаешь, что это — я. Ты признал, что я — та, которую ты так долго ждал.
Она снова прочитала его мысли.
— А ты? — резко бросил он. — Ты ждала меня?
Ее тон стал холодным.
— Ты ожидал, что я буду девственницей, когда сам неистово таскался за каждой женской юбкой, занимаясь проверкой?
— Сколько мужчин у тебя было до меня?
— Мне пятьсот лет. Используй свое воображение. Это беспокоит тебя? Мысль, что другие мужчины ласкали мое тело, пробовали его, проникали в него?
Он ощутил, как дернулся мускул на его щеке, и она заметила это.
— О! Беспокоит!
— Только заставь меня кончить.
Она вновь обхватила его член, поглаживая.
— Скажи слова, демон, и я сделаю все, что ты хочешь. Сколько раз, как ты думаешь, ты захотел бы меня в нашу первую брачную ночь? Десять? Есть много поз, чтобы испробовать их.
Он стиснул зубы, чтобы не дать клятву, которую порывался произнести. Желание, боровшееся с его сопротивлением, было почти подавляющим. Мог ли он отрицать свои фантазии, когда его неудовлетворенность возникла несколько недель назад, еще до встречи с ней?
Воздух кипел от напряжения.
— И затем, есть твой фетиш неволи, чтобы осуществить и его.
— У меня нет фетиша!
— Почему ты отрицаешь это — или меня? Как можно ожидать, что мужчина будет сопротивляться этому?
Он вскинул подбородок, отрезав:
— Можно. Другие рассчитывают на меня.
— С какой целью? Как самоотрицание может помочь другим?
— Чем быстрее я поддамся, тем быстрее умру.
— А если бы я сказала, что не убила бы тебя? Что держала бы тебя как свое домашнее животное?
— Я выбрал бы смерть.
— Тогда мне надо сделать так, чтобы ты хотел меня настолько сильно, чтобы не мог думать ни о чем другом.
— Это хорошо, Сабина, — прохрипел Ридстром, пытаясь отдышаться, так как она опять ловко погладила его, — это действительно чертовски хорошо, но недостаточно.
Ее глаза сузились. Камера как будто закачалась, и из ниоткуда подул ветер, развевая ее волосы.
— Значит, ты не пропустишь этого, упрямый демон! Как это уходит.
Она убрала руку и поднялась с кровати:
— Я буду продолжать делать это каждую ночь. Я буду делать это до тех пор, пока ты не сойдешь с ума от похоти. Возможно, ты имеешь несгибаемую волю, но моя воля выкована в огне. Ты увидишь, что этого более чем достаточно, чтобы сломить тебя.
— Ты же не собираешься бросить меня вот так?!!
Он поклялся еще раз самым мерзким и грубым способом свести с ней счеты. С каждой секундой он ненавидел ее все больше и больше. Она хотела оставить его с пульсирующей болью, членом, полным густой спермой, когтями, впивающимися в ладони.
— Подойди сюда и дай мне кончить!
— Я могу играть в эти игры снова и снова, демон. В действительности, думаю, я наслаждаюсь ими.
Боги, помогите ему, он мог бы тоже.
Когда буду брать реванш.
Глава 12
— Ты все еще выглядишь незапятнанной, — произнесла Ланте, когда встретила Сабину наверху, Сабина ненавидела это слово. Она ненавидела его потому, что никогда не использовала его для описания мужчин и потому, что не смогла запятнаться достаточно быстро.
— Да, Ланте. Я все еще чиста.
— Второй раунд прошел лучше?
Впервые с тех пор, как она стала молодой женщиной, Сабина испытала полное замешательство:
— Я ждала все это время с целью получить власть, вся моя жизнь прошла в ожидании этого в течение многих столетий. — Она вспомнила, что ничего не хотела и ни к чему не стремилась. И ни о чем особенно не заботилась раньше. Теперь пришло время, чтобы действовать, но она не могла. — Я никогда не предполагала, что он будет сопротивляться мне.
Она задрожала, вспомнив черные всполохи в его зеленых глазах, когда он смотрел на нее с выражением невероятной похоти. И, тем не менее, он отказал ей. Он сопротивлялся не только призыву женщины к мужчине, но и призыву его Королевы.
— Что, если я не его? Что, если пророчество было не верным? — Оракулы обычно не делали ошибок, но те, кто их изображал, делали. — Я не понимаю. Я сексуально привлекательна в значительной степени…
— И скромна.
— Правда не является хвастовством. И я его — что показывают его штаны. Или должны показывать. Хотя большая часть его вида искала всю свою жизнь свою половинку, Ридстром не искал. Как только он потерял Торнин, он был одержим поисками способов вернуть свою корону.
Теперь, когда вспышка гнева прошла, она размышляла над всем, что она узнала. Чтобы понравиться ему, как ей было необходимо, ей придется ослабить поводья — или сделать вид.
Сабине всегда приходилось играть, быть внутренне сильной, чтобы не показать уязвимость. Были времена, когда она даже задавалась вопросом — каково это, откинуться назад и сдаться мужчине.
Если она доверяла ему. Если он и она были достойны. Демон никогда не стремился бы украсть мою силу…
— Я знала, что с ним будет сложно. — Но она никогда не догадывалась, в какой степени. — У уравновешенного, порядочного короля есть свои пороки. — И он один, очевидно, это долго отрицал.