концентрацию. Показала Робин, как надевать респиратор и костюм – такие же, как у меня. Я по-прежнему была младшей сестрой, но направление наших отношений – и то, кто теперь главный – временно изменилось. Робин всю жизнь отвечала за меня, а теперь мне приходилось следить, чтобы она не отравилась.
Робин надела маску и затянула ремешок. Она посмотрела на меня сквозь очки, словно говоря: мне лучше знать, что делать. Ее длинные черные волосы, стянутые позади резинкой, открывали темное угловатое лицо с тонким квебекским носом.
– Тяжелый, – охнула она, взгромоздив на спину неудобный прямоугольный резервуар весом около одиннадцати килограммов, и стала распутывать шланг, ведущий к телескопической штанге.
Я предварительно попрактиковалась в мамином дворе, используя воду, и теперь демонстрировала сестре, как нажимать на рычаг для распыления жидкости.
Бревна и кусты, по которым было легко ориентироваться при подсчете растений, внезапно превратились в полосу препятствий. Очки Робин запотели, и она приглушенно вскрикнула из-под респиратора:
– Я ничего не вижу, Сьюзи!
Как собака-поводырь, я направила ее к первому участку.
Она водила черной штангой, обволакивая смертоносным туманом цветущие рододендроны, и жаловалась, что ей не по себе. Она так же, как и я, не хотела убивать эти растения. Недовольно ворчала на необходимость носить защитный костюм, респиратор и ранец, полный яда.
Чтобы облегчить ее боль, я взяла на себя обработку следующих десяти участков раствором с концентрацией шесть литров на гектар.
В конце дня мы пошли выпить пива в «Блю-Ривер легион». Стены были обиты фиолетовым плюшем, а местные жители сидели на табуретах, обшитых искусственной кожей. Официантка принесла нам пиво без пены, а когда Робин вежливо заметила, что оно уже немного выдохлось, заявила:
– Милочка, у нас тут не подают молочных коктейлей.
За три следующих дня мы аккуратно разбрызгали весь гербицид. На пять с плюсом. Через пару дней вернулись с секаторами и вручную обработали десять выделенных под обрезку участков, оставив последние десять в качестве контрольной (нетронутой) группы. Теперь следовало подождать месяц, чтобы определить эффективность разных методов обработки для уничтожения растительности.
Мне нравилось обучаться проведению экспериментов в лесу, но я ненавидела процесс превращения растений в призраки ради цели управления лесами, которую уже считала ошибочной.
Когда мы вернулись к нашим участкам, оказалось, что рододендроны, мензизии и гекльберри, обработанные самой высокой дозой, пожухли и погибли. Не только кустарники, но и все растения, даже копытень и орхидеи. Лишайники и мхи побурели, грибы сгнили. Некоторые кустарники пытались распуститься снова, однако новые листья оказались желтыми и чахлыми. Ягоды, усеивавшие ветки, опали; птицы их не подбирали. Живыми остались только саженцы ели голубой; на их иголках, все еще бледных и чахлых, кое-где виднелись розовые потеки. Без сомнения, саженцы были ошеломлены лившимися на них потоками света. На сегментах со средней концентрацией яда также погибла большая часть растительности, однако некоторые растения все еще оставались зелеными, потому что при разбрызгивании аэрозоля были укрыты листьями более высоких соседей. На кругах с самой низкой дозой большинство растений сохранилось, но страдало от повреждений. На участках, обработанных секатором, срезанные кустарники уже дали новые побеги, заслонившие саженцы ели. Лучшим методом получения свободно растущей лесопосадки оказалась максимальная доза яда.
Робин едва не плакала, желая выяснить, как глифосат убил растения:
– Я знаю, что мы делали. Но что произошло?
Она всегда несла на себе основную тяжесть наших переживаний, страдая от несправедливости и борясь с ней.
Я не могла смотреть на сестру: плакать вдвоем было бы слишком больно. Эти растения – мои союзники, а не враги. Я перебирала причины своих действий, пытаясь оправдать их. Я хотела научиться проводить эксперименты. Хотела стать лесным детективом. Эксперимент был необходим ради высшего блага, ради спасения саженцев. У меня появятся доказательства неразумности метода, и можно будет предложить властям другие способы помощи саженцам. Я взглянула на пытающуюся выжить дикую малину; ее стебли оголились, согнувшись над несколькими недавно появившимися бледными побегами, но все, что растению удалось сделать – создать крошечную приземную подушечку желтых листьев. Предполагалось, что гербицид не причинит вреда птицам или животным, поскольку воздействовал на фермент выработки белка только трав и кустарников.
Однако грибы сморщились и погибли.
Исчезли наши любимые лисички.
В глубине души я понимала: проблема больных саженцев в том, что они не могут соединиться с почвой. Для этого им нужна помощь грибов. Но даже тогда саженцы все равно будут расти медленно, потому что в этих местах девять месяцев в году лежит снег. И все же я объясняла Робин, что мы пытаемся убить растения, включая кустарники, которые являются хозяевами грибов, способных, на мой взгляд, помочь саженцам. Компании сошли с ума, стремясь с помощью вертолетов накрыть всю провинцию глифосатом. Может быть, наш эксперимент покажет, что этот план не так хорош, как его описывают.
Робин не унималась:
– Глядя на этот хаос, разве не становится очевидно, что все происходящее неправильно?
Вряд ли кто-то мог прийти к выводу, что свободный рост – лучшее решение.
Тем вечером мы чувствовали себя настолько подавленно, что и не вспомнили об ужине. Я забилась в спальный мешок, Робин притихла в своей палатке. Трудно сказать, было ли нам плохо от паров гербицида или от сожаления, что мы сделали с растениями.
Алан покачал головой, услышав, что эффективнее всего с растениями борется самая высокая доза гербицида. В качестве утешения он сказал, что полученные данные пока не доказывают, что уничтожение конкурентов помогает саженцам. Все, что мы знаем – большая доза избавляет от посторонней растительности. Времени на самоедство не было: нам предстояло еще много работы, чтобы распутать сложные взаимоотношения между саженцами и другими растениями.
Теперь, умея проводить эксперимент по «прополке», я получила более серьезный контракт на проверку влияния доз гербицидов и ручной обрезки на уничтожение ольхи ситкинской, ланцетолистной ивы Скулера, березы бумажной и быстрорастущих тополей, а также кипрея с пурпурными цветами, пучков вейника, валерианы ситкинской и прочих местных растений (включая деревья), которые могут помешать росту желанных саженцев – ели голубой, сосны скрученной и пихты Дугласа с мягкими иголками. Эти три хвойных дерева – особенно сосна скрученная – культивировались сейчас практически на всех вырубках провинции, потому что отличались прибыльностью, стойкостью и быстрым ростом. Чем быстрее люди уничтожали докучливые местные деревья и растения, обеспечивая свободный рост, тем быстрее компания выполняла свои обязательства по уходу за лесопосадками.
Закрепление политики свободного роста было равносильно тотальной войне против местных растений и лиственных деревьев. Мы с Робин стали невольными специалистами