Конклав охватило волнение. Многие были теперь убеждены, что их действия направляет божественное провидение. Позабыв об инструкциях покойного папы Павла VI, что всякий раз перед голосованием каждый кардинал обязан принести торжественную клятву, конклав приступил к четвертому туру голосования.
Лучани — 99 голосов,
Сири — 11 голосов,
Лоршейдер — 1 голос (это был голос Альбино Лучани).
Когда было объявлено о результатах последнего голосования, собрание разразилось громкими аплодисментами. На часах было 18:05. Клика сторонников Сири, непримиримых правых, продержалась до самого конца. Двери капеллы открыли, и вошедшие в сопровождении камерария Вийо церемониймейстеры направились туда, где сидел Альбино Лучани. К нему обратился Вийо:
— Согласен ли ты с каноническим избранием верховным понтификом?
Взгляды всех присутствующих были устремлены на Лучани. Кардинал Кьяппи описал мне то, чему был свидетелем: «Он сидел в трех рядах позади меня. Даже в тот момент, когда ему сообщили об избрании, он мучился сомнениями, кардинал Вийо громко задал свой вопрос, и он продолжал колебаться. Кардиналы Виллебрандс и Риберио всячески старались подбодрить его».
В конце концов Лучани промолвил:
— Да простит вас Господь за то, что вы сделали со мной. — Затем он добавил: — Я согласен.
— Каким именем ты желаешь называться? — спросил Вийо.
Лучани вновь заколебался снова. Потом, впервые улыбнувшись, он ответил:
— Иоанн-Павел I.
По рядам кардиналов, старавшихся не упустить ни звука, прокатились довольные шепотки. Выбранное Лучани имя было новшеством — первое двойное имя в истории папства. По традиции, имя, какое берет себе новый папа, служит указанием на то, какую политическую линию он намерен проводить. Так, выбор имени Пий порадовал бы представителей правого крыла, намекая на возможность возврата к церкви времен Пия XII, до решений Второго Ватиканского собора. Какой смысл вкладывал Лучани в свой выбор имени, зависело от того, какое послание хотели получить услышавшие.
Почему Лучани, человек нетщеславный и нечестолюбивый, согласился принять эту должность, которая для многих иных кардиналов представлялась верхом желаний, целью всей жизни?
Ответ, как и во многих случаях, имеющих отношение к этому простому человеку, сложен. Все свидетельства указывают, что он был поражен тем, как быстро и убедительно прошло голосование. В беседах со мной многие отмечали это обстоятельство. Вероятно, подвести итог лучше всего смогут слова одного члена курии, который на протяжении двадцати лет тесно дружил с Альбино Лучани.
Он этим терзался. Не будь он потрясен громадным преимуществом в голосах, развивайся события не столь стремительно, продлись конклав на следующий день, у него было бы время собраться с мыслями и отказаться; кроме того, если бы на том конклаве он решил, что не годится для роли папы, он бы наверняка отказался. Он был одним из самых сильных духом людей, кого я знал за тридцать лет в курии.
Нельзя сбрасывать со счетов и столь существенный момент, как свойственное Лучани смирение. Возможно, кто-то усомниться в том, насколько правомерно назвать согласие стать римским папой проявлением смирения. Однако в действительности никакого противоречия нет в том, чтобы приравнять согласие взять на себя верховную власть с проявлением смиренности, если последнее, что вы хотите получить, — это верховная власть.
На самом конклаве, пока нового папу римского вели в ризницу, всех охватили радостные чувства. За стенами Сикстинской капеллы царило замешательство. Пока братья Гаммарелли, ватиканские портные, пытались подыскать подходящую белую папскую сутану, кардиналы весело сжигали бюллетени, добавив к ним специальные химикаты, чтобы весь мир увидел белые клубы дыма. Ожидавший мир увидел, как из небольшого дымохода сначала повалил белый дым, а потом, чуть погодя, из него вырвались клубы черного цвета (свидетельствующие о том, что католическая церковь по-прежнему остается без своего главы). Дым пошел в 18:24. Пока дымоход продолжал извергать в небо дым разных оттенков, в Ватикане братьям Гаммарелли не везло в поисках нужной белой сутаны. Обычно перед конклавом они запасались тремя папскими облачениями: маленького размера, среднего и большого. На сей раз, ориентируясь на список из двенадцати папабилей, они изготовили четыре сутаны, в том числе и одну очень большого размера. Худощавый Лучани со всей очевидностью не фигурировал у портных в списке кардиналов-фаворитов. В конце концов, чуть не утопая в складках своей новой сутаны, Лучани вышел их ризницы и, усевшись в кресло перед алтарем, приветствовал кардиналов: каждый, поцеловав новоизбранному папе руку, оказывался затем в его теплых объятиях.
Сюененс, один из кардиналов, сыгравших огромную роль в избрании Лучани, заметил:
— Ваше святейшество, благодарю вас за то, что вы ответили «да».
Лучани широко улыбнулся ему.
— Возможно, было бы лучше, если бы я сказал «нет».
Кардиналы, чьим заботам была вверена печка, по-прежнему продолжали бросать в огонь бюллетени и связки химических свечей, которые должны были давать искусственный белый дым. Ватиканское радио знало о происходящем явно меньше, чем другие и выдало в эфир замечательное заявление: «В настоящий момент мы можем сказать со всей уверенностью, что дым ни черный, ни белый». На деле из трубы тогда шел серый дым.
Сотрудники радио Ватикана позвонили по телефону домой и в контору братьев Гаммарелли, и им никто не ответил — в это время братья-портные находились в ризнице, пытаясь свалить на кого-нибудь вину за фиаско с белыми сутанами. Происходящее стремительно превращалась в одну из тех опер-буфф, поставить которую на сцене способны только итальянцы.
Тем временем кардиналы в Сикстинской капелле запели хвалебный гимн «Те деум».
А снаружи видели, как отец-иезуит Роберто Тучи, директор Ватиканского радио, торопливо шагал через площадь Святого Петра к бронзовым дверям папского дворца. Капитан швейцарской гвардии, в обязанности которого входило салютовать вместе со своими подчиненными новоизбранному папе, расспрашивал одного из гвардейцев. Тот рассказал, что внутри раздавались аплодисменты, а потом, к своему изумлению, он услышал пение «Те Deum». Это означало только одно — кто бы это ни был, но папа избран. Проблема состояла в том, что командир еще не успел подготовить необходимый эскорт гвардейцев.
Толпа на площади Святого Петра, решив, что непонятного цвета дым указывает на то, что конклав зашел в тупик, уже начала расходиться, когда из громадных репродукторов раздалось по-итальянски:
«Внимание!»
Народ устремился обратно на площадь. Большая дверь на балконе собора Святого Петра распахнулась. На балконе, одна за другой, стали появляться фигуры… На часах было 19:18, после избрания миновал час. Кардинал-протодьякон вышел на балкон и толпа внизу затаила дыхание.
Среди людей на площади находился и секретарь Лучани, дон Диего Лоренци. Рядом с ним оказалась семья из Швеции, и шведы поинтересовались у молодого священника, чем он занимается. Тот ответил: «Я приехал в Рим всего на несколько дней, а работаю в Венеции». Потом Лоренци обратил взор на фигуру Феличи на балконе. Тот громко заговорил:
— Annuncio vobis gaudium magnum! Habemus Papam! Cardinalem Albinum Luciani! Возвещаю вам великую радость! У нас есть папа! Кардинал Альбино Лучани!
Когда Лоренци услышал имя «Альбинум», то повернулся к шведской семье. Слезы катились у него из глаз. Он улыбнулся и с гордостью сказал:
— Я секретарь только что избранного римского папы.
Слово «Лучани» почти потонуло в восторженном реве толпы. Крики и вопли стали еще громче, когда Феличи продолжил: «…пожелавший избрать себе имя Иоанн-Павел I». Многие, пожалуй, даже большинство, никогда прежде не слыхали о Лучани, но важно было то, что у них появился папа. Через несколько секунд они впервые увидели нового папу — на балкон вышел Альбино Лучани, и всем он навсегда запомнился прежде всего своей улыбкой, никого не оставившей равнодушным и глубоко запечатлевшейся в душах людей на площади. От папы Иоанна-Павла I исходили радость и обаяние. Каким бы ни суждено было быть новому понтификату, казалось, он сулит людям счастье. Контраст между мрачным, обуреваемым физическими и моральными страданиями Павла VI и новым папой был разителен. Когда Иоанн-Павел I произнес традиционное «Urbi et Orbi», благословение городу и миру, это было подобно яркой вспышке слепящих солнечных лучей после вечных черных дней.
И в тот же миг он исчез с балкона, но сразу же появился вновь. Капитан швейцарских гвардейцев наконец собрал батальон. Альбино Лучани приветствовал гвардейцев взмахом руки и улыбкой, которая проникла каждому в сердце. Уроженец горной деревушки на севере Италии, в детстве больше всего мечтавший стать приходским священником, стоял на балконе собора Святого Петра вечером субботы, 26 августа 1978 года, став папой Иоанном-Павлом I.