И вот наш вечер. Танцевальный зал назывался «Моргана», и там действительно давали печенье. Ну, в общем, мы раскрутили этого Гульелмоне, и конферансье развлекал понемногу и раздавал печенье. Затем был танцевальный номер, и Мики танцевал буги со своей партнершей. Была и еще одна пара. И вот я запел. Я запел, и, должен сказать, что там мне аплодировали, но достаточно вяло, потому что это был грустноватый танцзал. Поэтому мы не произвели большого впечатления. Мы решили так: «Кажется, там ничего не понимают! Они не знают, что такое рок-н-ролл». И мы немножко разозлились на такую публику.
На следующий день в газетах появилась фотография, рассказывая об одном парне, поющем рок-н-ролл, и тому подобное. Но, несмотря на ее появление, успеха у нас не было. Это был самый вялый прием с тех пор, как я начал петь.
После Сан-Ремо мы с Мики всегда были вместе, и до сих пор он всегда был рядом. Но, по мере того, как наши дела шли в гору, Мики подвергался все большим нападкам недоброжелателей, которые завидовали ему за то место, которое он занимал. Многим не нравилось, что он значился как автор слов, так как говорили, что он и рядом не стоит из-за своей малограмотности. Это обвинение ходило даже внутри «Клана». Да, это правда, что он был малограмотен, но обвинявшие его так и не поняли, что я, может быть, был еще безграмотнее него, и что в дальнем углу нашего невежества зарождалась сила, намного превосходящая требуемую ими грамотность. Умберто Симонетта, который, чтобы выделить свою работу, обрушился на него в книге, которую написал обо мне. Вероятно, он никогда не удосуживался задуматься, что самое важное в человеке - не в количестве знаний, а в свете, идущем от него. Без сомнения, он об этом не задумывался, потому что, если бы он это сделал, он бы осознал, что, на месте Мики, со всей своей грамотностью, он был бы изрядно тусклым для моей блестящей карьеры, и рисковал бы заставить меня потерять несколько ватт.
Единственным, наверное, кто понимал важность присутствия Мики, был Лучано Беретта. Лучано, по-моему, один из самых крупных поэтов-песенников, которые есть у нас в Италии. С ним Мики и я написали самые известные хиты. Каждый раз, как мы собирались для написания текста, это было праздником для нас. Неизвестно, кто из нас троих был самым смешным. Беретта, экс-танцовщик «Ла Скалы», был также большим артистом кабаре, и в некоторых своих шаржах он неотразим. Мы собирались всегда в девять утра и, самое главное, прежде чем приняться за работу, был кофе с молоком и маслом, и бриоши или, еще лучше, свежий хлеб с оливковым маслом, крошки которого, когда его ломаешь, крошки каждого из нас троих, падали на белую скатерть, вышитую Клаудией, смешиваясь, почти как символ большой дружбы, которая вскоре породила еще один хит калибра «Il ragazzo della via Gluck» или «Storia d'amore». Тем, кто меньше всех из нас троих говорил, был, естественно, Мики. Однако, что же происходило? Иногда я и Беретта застревали. И после того, как нам не удавалось сдвинуться с места, именно Мики взрывался идеей. И пока я одобрял идею, Беретта уже облекал ее в тысячу слов, взятых из его неисчерпаемого источника. Но Мики, шутя и смеясь, влиял не только на отдельные вещи, он влиял на все: говорил ли он, что то, что ты делаешь – это круто, или что это рискованно, нес ли бред или смеялся над твоими перегибами. И это являлось составляющей той самой пресловутой «харизмы», которой обладают не все, а лишь немногие. Пертини, я и Папа. Это даже подтвердил оживленный референдум, проведенный одним крупным ежедневником. Странным образом Мики остался в том списке неотмеченным.
Страх перед Семпьоне побеждает тщеславие
Моя жизнь не заключается в успехе. Моя жизнь – это чтобы у меня была любящая женщина. Для меня это самый большой успех в жизни, и дети, которым я друг, и друзья. Поэтому я могу несколько дистанцироваться от успеха, и таким образом мне легко им управлять. В противоположность тому, кто встретил впервые девушку, которая ему очень нравится, нравится настолько, что, наверное, это тот самый случай, когда он влюблен. И когда он встречает ее, ему не удается даже слово произнести, у него исчезли все шутки, пропал юмор, он неловок, и думает, что произведет плохое впечатление. Потом, когда эта минута проходит, все возвращается.
Так, не думаю, что успех меня испортил. И это доказывает тот факт, что я до сих пор не съездил в Америку. Это правда, что я боюсь летать, но если бы успех был так важен для меня, никакой страх меня не остановил бы. И в Париж я тоже не поехал потому, что боялся Семпьоне. Я уже был в поезде и спросил у контролера: «А этот туннель, который мы проезжаем, длинный?» «Черт возьми!, - отвечает мне он, - очень длинный». «И сколько времени мы будем под землей?» «Двадцать пять минут». «Да ну?! А поезд быстро идет?»
«Со скоростью сто семьдесят километров в час. И самое интересное, что поезд этот самый туннель не пересекает насквозь, выходя с обратной стороны. Так как мы отправляемся в более высокую точку, чтобы привезти нас туда, поезд внутри горы кружится, кружится и поднимается вверх».
Я испытал чувство клаустрофобии. И спросил: «Но если что-нибудь случится?» «Ну, если что-нибудь случится, за нами приедут. Туннель, знаете ли, очень широкий, там внутри даже есть станция». Тогда, учтя то, что поезд может остановиться, я сказал: «Ребята, выходим, потому что я не хочу». Я вышел. Во Франции было пять телеканалов, которые ждали меня два воскресенья подряд. Я хотел ехать машиной, но потом пошел снег, и таксисты сказали: «Эээ, мы боимся, мы можем оказаться заблокированными». Тогда я решил: «Ладно, пусть будет так. Хватит. Это значит, что я не должен ехать во Францию». Так я вернулся домой.
Я хочу сказать: тот, для кого успех – смысл жизни, так себя не поведет. Он преодолеет все, потому что страх по сравнению с тщеславием, я думаю, ничто. Например, если бы я был убежден, что из известности должен вернуться к обычному существованию, как остальные люди, если бы я знал, что, поступая так, я принесу пользу, а не поступая, причинил бы вред другим, я бы не задумался сделать это. Потому что я знал бы, что это правильно – совершить этот шаг. Однако я боюсь другого: не хотел бы я, чтобы мне захотелось уйти, и было бы правильно не делать этого.
Мине не хватает любви
Возьмем, к примеру, Мину. Ну, Мина крупная, большая певица. Я говорю «крупная» не потому, что она сейчас поправилась. Крупная именно с точки зрения силы. Мина обладает большой силой, и возможно, что даже ошибки, которые она совершает, являются частью ее огромной силы. Она, например, может исчезать. Исчезать, но появляться вновь. Всегда. У Мины то подъемы, то спады. Но не потому, что она женщина. Я не думаю, что женщина менее умна, чем мужчина, но я считаю, что это происходит только благодаря огромной вере Мины в это ремесло. Разница между мной и Миной такая. Думаю, что мы оба имеем равную силу, с тем лишь отличием, что меня – двое, в том смысле, что я понял, что успехом можно управлять, если есть желание развлечься такой игрой. Зачем? Потому что даже привлекательный человек, один из самых привлекательных в Италии, должен всегда быть на виду, так что, если потом он сильно надоест, он не будет больше самым привлекательным, но пятым, шестым и так далее.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});