что умерли. Господи, для чего я это все рассказываю вам?
Ее голос звучал непривычно серьезно, ему захотелось услышать продолжение.
— Рассказывайте, — попросил он. — Рассказывайте, это… это воспроизведение, реставрация прошлого. На какое-то мгновение оно становится настоящим, реальным, и тогда понимаешь, каковым оно было в действительности. Пожалуйста, Никола, рассказывайте дальше.
Впервые он назвал ее по имени. Она заметила это и взяла его за руку, как бы ища поддержки. Впервые ей изменила ее знаменитая уравновешенность.
— Как вы — и он — пережили это?
— Мы воздвигли — каждый другому — памятники, — медленно продолжила она, — в сердцах и памяти. Когда через несколько лет встретились, то почти не узнали друг друга. Мне кажется даже, что каждый обиделся за это на другого.
— Почему же?
— Ну что он не похож на памятник. Мы быстро расстались, чтобы не изменять памяти. — И добавила с коротким смешком. — И продолжать думать о монументах.
— А что потом?
— Я вышла замуж, он женился.
Так, а вот это ему следовало переварить — она замужем! Ничто до сих пор не указывало на подобное, даже в ее квартире, хотя, правда, он тогда находился под хмельком.
Заметив его растерянность, Никола быстро добавила:
— Три года назад мой муж умер, а я избегаю этого ужасно звучащего слова «вдова». Оно ассоциируется у меня со словами «пожалуйста, только со сметаной», золотыми украшениями и жировыми отложениями.
Она вновь принялась шутить. К счастью, ибо Тео уже был близок к тому, чтобы начать рассказывать свою запутанную любовную историю.
Итак, их беседа мирно текла. Они вновь владели своими чувствами. Вот уж воистину: кто имеет на вооружении юмор, тот неуязвим.
И вдруг она спросила:
— Когда мы приедем в Черный Замок и вы найдете свою Дуню, вы не поедете с нами дальше?
Слова «Дуня» и «Черный Замок» кинжалом вонзились в его сердце. Что за боль! Он не готов к ней. Об этом он даже не думал. Прошло несколько мгновений, прежде чем Тео смог ответить.
— Естественно, я продолжу с вами путешествие. Может, конечно, случиться, что бравый герцог мне вежливо предложит остаться, но на это не стоит рассчитывать.
— Кто знает? — Она опустила голову. — Может, ваша Дуня пригласит вас, и он вынужден будет подчиниться?
— О Боже! — испуганно воскликнул Тео. — Но тогда их отношения должны быть очень интимными, если она заставляет его подчиняться в его собственном замке!
— Знаете, — произнесла Никола с особым выражением, как будто не желая причинять ему неприятности, — у герцога нет наследников, и он никогда не был женат.
— Ничего, пару дней с Дуней, и он захочет стать женатым мужчиной! — вздохнул Тео с тоской, которую уже давно носил в сердце.
Затем он заметил, что Никола отодвинулась от него и встала. Он попытался все обратить в шутку, но Никола не приняла ее.
Молча вернулись они в отель. Волшебство вечера улетучилось.
— Спокойной ночи, фрау Штанци, — попрощался он перед ее дверью. — Благодарю за интересный день.
— Хороший был день, — согласилась она, улыбаясь. — В конце концов, это моя работа.
Он жил всего лишь через три номера от нее, но ему казалось, что между ними простирается Атлантический океан.
— Ах, Бобби, да это он! Из камня, нет, из металла. О Господи, какая прелесть!
Вдовы с остальными попутчиками обступили памятник собаке на Кэндлмейк-роу в Эдинбурге, ставшей знаменитой благодаря Бобби. Волнующая, такая трогательная история, которую рассказала Дарлинг Никола.
Бобби был маленьким бродячим терьером, преданным до гробовой доски. Он следовал за гробом своего покойного хозяина до самого кладбища. И там он сидел у могилы еще в течение четырнадцати лет. Сердобольный владелец расположенной неподалеку пивной ежедневно в полдень, ставил ему перед дверью миску с мясом и костями. И как только колокол пробивал двенадцать раз, Бобби прерывал свой почетный караул и отправлялся обедать. Пока и сам не умер.
Так маленькая собачка стала знаменита. Символ верности, что присуща далеко не всем людям. Вот и пивная уже больше сотни лет привлекает к себе внимание туристов со всего света. Верность стала источником дохода. Дом из гранита выглядел таким старым, что, казалось, сам Шекспир захаживал сюда когда-то. Входная дверь и окна окрашены в золотисто-коричневый цвет.
На карнизе — еще один Бобби, уже из камня. И на колоннах — опять Бобби, из белого мрамора.
— Щелкни нас еще разок, Эмми, с железным Бобби… — Хильда и Траудель приняли позы, обняли серо-зеленую собаку на постаменте, которая, отвернувшись, смотрела куда-то вдаль. — Профессор, идите быстрее, снимитесь с нами!
Тео выполнил просьбу и сфотографировался с ними. Дамам нравились подобные редкости: верные собаки, например, и одинокие профессора.
Никола стояла рядом с все еще предпочитавшим одиночество индивидуалистом. Она оживленно беседовала с ним, хотя беседа напоминала скорее монолог. Он стоял перед ней, с опущенными плечами и склоненной головой, и внимательно слушал, напоминая всем видом своим печальную птицу. Затем к ним подошла полная девушка, посмотрела на обоих и уже хотела уйти, как Никола втянула и ее в один из своих монологов. И тут произошло чудо: оба засмеялись — индивидуалист и полная девушка.
— Как только вам это удалось? — поинтересовался Тео, когда они уже сидели в автобусе. Он склонился к ней и тихо продолжил: — Заставить смеяться двух одиноких неразговорчивых людей!
Она подняла голову и посмотрела на него своими смеющимися темными глазами, такими темными, что не видно было даже зрачков.
— Я рассказала им шутку.
— Мне тоже хочется посмеяться. Расскажите и мне что-нибудь подобное.
— Вам и всем остальным!
Никола встала, поднесла к губам микрофон и попросила внимания. Об этом не нужно было просить, все и так смотрели на нее.
— Двое из вас уже знают эту историю, — произнесла она и посмотрела в сторону полной девушки и индивидуалиста, которые кивнули ей. — Небольшая шутка, которая делает более понятным гостеприимство в Глазго, Абердине и Эдинбурге. В каждом месте разное. Допустим, вы получаете приглашение на чай. В Глазго хозяйка ставит сахарницу на стол и говорит: «Угощайтесь, пожалуйста!» Дама в Абердине не настолько щедра, поэтому нерешительно спрашивает: «Один или два кусочка?»
Ну, а в Эдинбурге! Хозяйка, крепко прижимая к груди сахарницу, задает вопрос: «Вы уверены, что еще не брали сахар?»
Аплодисменты и смех. Обаяние и воодушевление Николы затронули сердца путешественников. И с каждым часом расположение людей к ней росло. Когда они осматривали площади с фонтанами или памятники, она просто взбиралась на пьедестал и рассказывала с таким юмором, так захватывающе, что останавливались и слушали люди из других групп.
Она все видела, все слышала, все подмечала. Поднимала настроение зачастую бывавшим