скрасить одиночество, они начали путешествовать. А что им еще оставалось, верно?
— Очень хорошо могу себе представить.
Тео откашлялся, ибо ложь застревала у него в горле, но, вспомнив Хабердитцеля с его испытанными трюками, вновь начал:
— Очень хорошо могу представить себе вас молодыми девушками, всех троих. Наверняка у вас отбою не было от поклонников, вас обожали.
Конечно, и еще как! Последовали смешки, признания, посыпались имена. Тео тоскливо огляделся. Как бы ускользнуть ему отсюда?
И тут он увидел Николу Штанци, стоявшую на балюстраде недалеко от них. Кто знает, как долго она там находилась, наблюдая за этой комедией. Она кивнула ему. Казалось, она вот-вот лопнет от смеха, но взяла себя в руки и изобразила на лице милую, ни к чему не обязывающую улыбку руководительницы туристической группы.
Тут и Хильда увидела ее и заговорила с ней. Не хочет ли она присоединиться к ним, у них так весело за столиком?
Фрау Штанци с сожалением посмотрела на свои часики, пожелала всем приятного вечера, но, к сожалению, ей еще надо…
И ушла.
Пианист играл и пел: «Когда на Капри красное солнце садится в море…», хотя как раз в тот момент луна всходила над Англией.
Глаза дам подернулись печалью, даже у Траудель, за ее толстыми очками. Похоже, их охватили воспоминания, они вздыхали и тихо подпевали.
Тео воспользовался моментом и покинул их.
Николу Штанци он так и не увидел больше в этот вечер.
И вот, в трехзвездочном автобусе, она сидела рядом с водителем, которого называла «Хушль». Прямо над ней возвышался Тео, сидевший в первом ряду на лучшем месте, о чем позаботилась фрау Штанци. Если он вытягивал шею, то тогда мог разглядеть ее темные густые волосы, гладко причесанные и стянутые сзади заколкой (практичная прическа, которую также любила Дуня).
Когда же он обращался к ней с вопросом, чтобы заглянуть ей в лицо, она поворачивалась к нему или, что делала чаще, вставала. Тогда она обращалась и к другим путешественникам, держа микрофон около рта, с сияющими глазами, полными лукавых смешинок. Красивым чистым голосом с небольшой хрипотцой. Фрау Штанци понимала юмор. Она хорошо разбиралась в литературе, к месту рассказывала баллады, цитировала Фонтане [7], написавшего толстые тома об Англии и Шотландии, постоянно заглядывала в свои бумаги, рукописи, записи. Тогда Тео мог разглядеть лишь кусочек ее обнаженной шеи над вырезом красной майки. Время от времени она натягивала на плечи черный пиджак, и тогда Тео ничего не видел.
О горе!
Теобальд заставил себя переключить свои мысли с нее на что-нибудь другое. В конце концов, есть вещи поважнее, он отправился в это путешествие не для собственного удовольствия! Что скажет Дуня, когда он объявится в Черном Замке вместе со всей группой? На посещение Замка была отведена вся вторая половина дня: времени достаточно, чтобы все осмотреть. Герцог нуждался в деньгах и открыл свое поместье для посещения. За вход следовало заплатить, но и осмотреть за это можно было все. Даже собрание фарфора.
Наверняка Дуня работала где-нибудь в другом месте, в его личных покоях или комфортабельной мастерской, куда вход посторонним был воспрещен. Даже для него. «Я жених мисс Вольперт…» Хотелось бы ему посмотреть на того, кто воспрепятствует ему войти. Ха! Даже сам его светлость герцог, как там его, рискует получить крепкий удар по носу.
И все равно мысли его постоянно возвращались к Николе. Может, он так много думает о ней, потому что она являлась руководительницей его группы, и тогда это объяснимо.
— Мы находимся в графстве Йоркшир.
Она опять поднялась с «нижнего этажа», встала на ступеньку и теперь находилась на одном уровне с водителем. Бросив на Тео быстрый, почти заговорщицкий взгляд, она продолжила:
— И как раз въезжаем в Дургам. Здесь мы осмотрим собор и сделаем небольшой перерыв на обед.
— Кто хочет, может поесть сосисок. Господин Хушлингер позаботится об этом. Правда, Хушль?
— Вообще-то я отвечаю за напитки, — проворчал водитель. — Но сначала осмотр.
Это был опытный водитель с многолетней практикой. Никогда он не сел бы уставшим за руль. Поэтому он использовал любую возможность, чтобы улечься в автобусе и поспать.
— Не торопитесь, — имел обыкновение говорить он Николе. — Осматривайте, сколько хотите. И после этого вы будете чувствовать себя как у Криста за пазухой!
— Но, Хушль, — стонала Никола. — Говорят: «У Христа за пазухой».
Но он всегда произносил неправильно, только чтобы позлить ее.
Они обстоятельно все осмотрели и получили разъяснения по всем своим вопросам. Затем купили открытки и спустились по булыжной мостовой крутой улочки прямо к стоянке, где Хушль уже соответствующим образом подготовился. Он сварил сосиски и как Отец Небесный распределил хлеб между страждущими. Если бы поблизости был какой-нибудь водоем, он бы не задумываясь превратил воду в вино.
Тео между тем разговорился с доктором Лобеманном. Очень приятным человеком, имевшим жену и двух подростков, сына и дочь, которые выглядели весьма неприветливо. Наверняка они с большим удовольствием проводили бы время со своими сверстниками, чем путешествуя с родителями по Шотландии. («Лучше бы поучились чему-нибудь — послушали о Марии Стюарт или Джоне Ноксе[8]».)
Вероятно, так и было. Доктором каких наук был приятный господин Лобеманн, Теобальд не знал, да и знать не хотел.
— Нам повезло с руководительницей, согласны? — Попеременно откусывая хлеб и сосиску, доктор лукаво подмигнул Тео. — Симпатичная, в высшей степени привлекательная женщина, и так эрудирована. — Он понизил голос, чтобы его не услышала жена. — Все время хочется смотреть на нее, да?
Тео кивнул и, как всегда, принялся озираться в поисках Николы. Она раздавала напитки, делала пометки на карте, доставала из холодильника припасы. Ни минуты свободной, чтоб хотя бы обменяться взглядами!
Подошла какая-то собака в надежде полакомиться. Тео, любивший животных, протянул ей половину сосиски. Тут подошла еще одна, а потом собаки потянулись одна за другой — все из ближайших домов, упитанные и прожорливые. Тогда Тео купил еще сосисок и поровну разделил между собаками. Попутчики сгрудились вокруг Тео, вдовы издавали одобрительные возгласы.
— Ах, вы только посмотрите! — Никола Штанци направилась к ним, чтобы выяснить причину всеобщего ликования. — Доктор Дулиттл, собственной персоной! Можно принять участие в кормежке?
— Не знаю, — осторожно протянул Тео, в высшей степени расстроенный тем, что вынужден отказывать ей. — Но возможно, нам не следует много… Я все-таки думаю, это чужие собаки — а вдруг эта пища не пойдет им впрок?
Но фрау Штанци не воспринимала ситуацию столь трагически.
— Просто не надо перекармливать господ-собак!
— Среди них две девочки, — поправила вдова Хильда, имевшая хорошее зрение