Читать интересную книгу Люблю трагический финал - Ирина Арбенина

— Ну это уж слишком… — вздрогнула Светлова.

— Вы вот сказали, Аня, что ищете человека… пропала подруга… И спросили… Может ли это меня как-то тронуть? «Ну, если это обстоятельство, конечно, вас может хоть как-то тронуть…» — сказали вы.

— Извините…

— Знаешь, Аня, — Алена, очевидно, незаметно для самой себя, доверительно перешла на «ты», — в этой Лэндовке, в этом поселке коттеджном для «новых русских», — у всех все есть. Все, что только можно вообразить…

— Ну, разумеется…

— А вот каток, смешно сказать, только у нас. Ну, летом — это корт. А зимой Максу пришла идея — приказал залить каток… Разумеется, на нем никто никогда не катался. Ни Макс, ни тем более я.

…И вот, представь, вечер — как у Ганса Христиана Андерсена. Снег идет слепыми мягкими большими хлопьями… И огромный пустой освещенный каток в окне… Ярко так освещенный, разноцветно, как «Метрополь» или Кремль… А в доме куча обкуренных, ничего не соображающих людей… Я стою одиноко у окна… Отчего-то очень трезвая и очень несчастная…

«Может, это связано?» — подумала Аня.

— Вдруг стук в дверь. На пороге человек. С коньками под мышкой…

Понимаешь, тоже как в сказке… Ждешь, ждешь, ждешь принца… И вдруг стук в дверь…

— А это был бедный замерзший свинопас? Как у Ганса Христиана Андерсена?

— Ну, не совсем свинопас… Они с Максом шапочно были знакомы по каким-то делам. И вообще — он сосед. Как и полагается в сказке — на самом деле немножко миллионер. Но у него нет катка. Бедный миллионер…

— Бедный-бедный…

— А ему, как в детстве, вдруг жутко захотелось покататься. На коньках. Он вообще, заметим, спортивно-правильно-здоровый… Решил по-соседски заглянуть и попроситься на каток.

— Пустили?

— Разумеется. Я пустила… Макс вообще был в отключке. Он даже не понял — кто, что и зачем пришел, и чего хочет… Гости тоже с трудом врубились: им ведь было очень не до катка… Ха-ха. Обкурились и думали, глюки: пришел человек с коньками…

Это был странный вечер. Я стою у окна в этом чужом мне доме, битком набитом сумасшедшими, постылыми мне людьми… И смотрю на освещенный каток, по которому упорно кружит одинокий человек. И…

Алена замолчала.

— И?

— И понимаю, что я его люблю.

Аня неловко молчала.

— Вы спрашивали, может ли меня что-то там тронуть? Так вот… Ну, собственно, я поэтому и согласилась на этот разговор с вами.

— Что-то случилось?

— Он исчез два месяца назад. Его похитили прямо из аэропорта. Потом, спустя какое-то время, не сразу, родным пришло требование. Якобы от неких людей из Германии. Триста тысяч долларов.

Потом эти люди, когда им необходимую сумму привезли, сказали, что вообще-то они лично ни сном ни духом… И ничего, собственно, не просили… Деньги, правда, взяли да так и не возвращают.

— И?

— Его нет. Он исчез. Некоторые говорят, что он сам все разыграл, чтобы исчезнуть. Из нашего неспокойного мира… На какой-нибудь тихий остров.

— Ну, может же быть и такое, — неуверенно заметила Светлова.

— Аня… — Алена повернулась к ней, и глаза были полны слез. — Если в своих поисках вы случайно что-то узнаете…

— Но…

— Вы понимаете, почему я — еще! — согласилась с вами говорить? Может, потому, что вы так глупо спросили: «Вам помочь?» Вот смех-то… «Вам помочь, мадам?» Чем бы вы могли мне помочь… Это звучало так глупо. И так трогательно… И я разоралась на вас, чтобы не расплакаться… Аня, умоляю… Если в своих поисках вы случайно что-то узнаете… или ненароком наткнетесь на какую-то информацию… Если вам самой нужна какая-то помощь… Если я могу вам помочь…

Аня смущенно опустила глаза. Помощь ей, конечно, не помешала бы, но…

Скверно, когда понимаешь, что человек несчастен, глубоко несчастен, а ты ничем, ну совершенно ничем не способен помочь…

Только очень несчастный человек и только с горя может предположить, потеряв разум от отчаяния, что нити, следы, ведущие к бедной учительнице пения и к «немножко миллионеру», могут пересекаться… Такие люди не встречаются даже мертвыми.

Врет Алена или нет? И Алена она или не Алена? Если Джулька — почему не хочет признаться?! Как играет! Какая актриса пропадает…

«Нет. Не врет…»

Аня проснулась как от толчка — и с этим ответом.

А Джули нет.

Джульетты уже нет в живых. И, по всей видимости, давно.

Просто что-то от мистики… Бес Аню попутал с этой Аленой Севаго. Словно Джулина бесприютная душа прилепилась к этой Алене Севаго, потерявшей свою…

Есть такая мистическая теория про вытеснение души… Когда теряешь себя — тогда теряешь свою душу, ее место может занять не нашедший покоя призрак из Зазеркалья… Дух, задержавшийся между тем светом и этим… Ну, в силу некоторых обстоятельств — задержавшийся…

Наверное, Джулька задержалась.

Не похоронили ее, не отпели. Вот вам и обстоятельства…

Металась она, металась не нашедшим покоя призраком в этом Зазеркалье и вселилась в итоге в эту Алену, потерявшую свою душу…

Потому так похожи.

Ну, сказано же, теория мистическая… Не будьте слишком строги.

Впрочем, металась или не металась Джуля в этом Зазеркалье, но Светлова должна найти Джульетту. Хотя бы мертвой. Придать земле, отпеть в церкви. Это долг.

Последними, кто видел Джулю и видел уже мертвой, были пропавшие бомжи…

И если их самих ей не найти, то…

По крайней мере, чтобы исполнить свой долг перед Джулей, Анна обязана не обрывать этот след, эту нить, а найти теперь, ну, хотя бы тех, кто последним видел исчезнувших Федорыча и Вьюна.

— Такие не берем!

Невидимая в окошке обменного пункта девушка-кассир отодвинула стодолларовую купюру, поданную ей Светловой, назад.

— Какие такие? — стараясь сохранить спокойствие, поинтересовалась Светлова.

Эта постоянная манера работников обменных пунктов нарушать запрет Центробанка и отказывать в приеме купюр с дефектами доставала ее как рядового гражданина и держателя валюты изрядно. А страсть изучать малейшие потертости и оборванные уголки, как будто речь шла не о долларах, а девичьей чести, крайне распространенная на просторах отчизны, казалась ей просто патологической.

— Ну, смотрите сами!

— А вы уж и объяснить не можете?

— А вы сами не видите?!

— Ну, может, хватит! — возмутилась Светлова. — Я не вижу. А вы, если видите, скажите! Она что, фальшивая?

— Нет, не фальшивая.

— А какая тогда?

— Ну, с дефектами…

— Что, рваная?

— Да смотрите же… — настырно повторила «обменница», явно не стремясь называть вещи своими именами.

Аня принялась раздраженно рассматривать отвергнутую купюру.

Стодолларовая бумажка, которую намедни вручил ей капитан Дубовиков, и впрямь не блистала свежестью, что в державе, где царил безусловный культ доллара и любовь к новеньким, свеженьким, только-только с печатного станка купюрам, было, конечно же, настоящим грехом. И, кстати, подтверждало Анины догадки о том, что доллары у нас — это нечто большее, чем деньги. Деньгами «зеленые» становились там, «за бугром». Там их непочтительно мнут, комкают, накалывают на гвоздь, оставляют на столике рядом с чашкой расплеснувшегося кофе…

А здесь они лежат в чулках и дают блаженное ощущение хоть какого-то спокойствия и стабильности и потому должны быть непорочно чистыми и сияющими, как их папа — Золотой телец.

Толковать на эту тему с девушкой-кассиром не имело смысла…

Анина купюра действительно была покрыта некими темными пятнами, при ближайшем рассмотрении, прямо скажем, подозрительного вида…

— Ну и что?! — пробурчала Светлова. — Кофе.

— Прям, кофе… Как же!

Девушка-кассир даже — о, чудо! — высунула в окошко голову, рассматривая Светлову… Явила неожиданно из тьмы свой лик… И Светлова поняла, что вызывает у «обменницы» немереный интерес… Чем еще можно было объяснить столь беспрецедентное телодвижение?!

— Знаем мы этот кофе… — ехидно заметила «обменница».

— Не кофе? — растерянно переспросила Аня. И едва удержалась, чтобы не задать глупый вопрос: «А что же?» Ответ, которым наградили бы ее из окошка, был ясен как божий день: «А то же!»

Это у них, «за бугром», на уютных террасах кафе купюры заливают черным кофе… А у нас «зеленые» если чем и поливают, то, увы, красным… Отнюдь не вином. Потом это красное становится бурым. Застывая такими вот пятнами.

Чувствуя себя так, будто она обобрала убитого, и провожаемая подозрительным взором девушки-кассира, Аня уже довольно спешно ретировалась из тесного помещения обменного пункта.

Однако, капитан! Ну и в положение он ее поставил…

Накануне в фонд «Помощь в поиске пропавших» пришли сразу две семьи — женщины с детьми… У них никто не пропал, но сами они пропадали — это точно. Оборванные, голодные!