ни слова больше. Это дело прошлое.
В какой-то момент вся ситуация показалась ему нелепой: тринадцатилетний мальчик утешает старого гладиатора. Но слова дались без всяких усилий, и он поймал себя на том, что питает к старику теплые чувства, особенно после того, как выяснилось, что Рений – обычный человек, а не идеальный воин, выточенный из какого-то неведомого камня.
– Мой отец еще здесь?
Рений покачал головой:
– Ему пришлось вернуться в город, хотя первые несколько дней он провел рядом с тобой, пока не убедился, что ты выздоравливаешь. В Риме бунты, положение все хуже, так что для наведения порядка призван легион Суллы.
Гай кивнул и вытянул перед собой сжатую в кулак руку.
– Хотел бы я попасть в город и посмотреть, как в него входит легион.
Рений улыбнулся – ох уж этот юношеский энтузиазм.
– В этот раз не получится. Вот поправишься и сможешь снова увидеть город. Там Тубрук. Хватит сил увидеться с ним?
– Мне намного лучше, чувствую себя почти нормально. Я давно здесь лежу?
– Неделю. Кабера давал тебе травяные отвары, чтобы ты больше спал. И все-таки твоя рана заживает удивительно быстро, а я на своем веку ран повидал немало. Старик называет себя провидцем. Думаю, он и впрямь владеет магией. Ладно, позову Тубрука.
Рений поднялся. Гай протянул руку:
– Ты остаешься?
Рений с улыбкой покачал головой:
– Обучение закончено. Я возвращаюсь на свою маленькую виллу. Хочу прожить старость в покое.
– У тебя есть… семья? – нерешительно спросил Гай.
– Была когда-то, но все давно умерли. Буду коротать вечера с такими же стариками, рассказывать байки да попивать доброе красное вино. И постараюсь не выпускать тебя из виду. Кабера говорит, ты – особенный, и, по-моему, этот старый прохвост редко ошибается.
– Спасибо, – сказал Гай, не зная, как еще выразить старому гладиатору благодарность за все, чему он научил его.
Рений кивнул, и они обменялись крепким легионерским рукопожатием. Он вышел, и комната вдруг показалась пустой.
Дверной проем заполнила могучая фигура улыбающегося Тубрука.
– Ну вот, приятно посмотреть. Даже румянец появился.
Гай ухмыльнулся – он вновь становился собой прежним.
– Я и сам чувствую, что окреп. Мне повезло.
– Нет никакого везения. Это все дело рук Каберы. Удивительный старик. Ему, должно быть, лет восемьдесят, но когда лекарь твоей матери пожаловался, что, мол, тебя не так лечат, Кабера вывел его за ворота и устроил хорошую трепку. Признаться, давненько я так не хохотал. Руки худые, но сильные и хороший перекрестный правый. Тебе стоило бы посмотреть. – Он усмехнулся, вспоминая что-то, и, уже посерьезнев, добавил: – Тебя хотела видеть мать, но мы подумали, что ей лучше не расстраиваться, пока ты не поправишься. Приведу ее завтра.
– Пусть бы пришла и сейчас. Я не очень устал.
– Нет. Ты пока слаб, и Кабера говорит, тебя нельзя утомлять разговорами.
Гай сделал большие глаза: с каких это пор бывший гладиатор следует чьим-то наставлениям?
Тубрук снова улыбнулся:
– Говорю же, он необыкновенный человек, и, после того как тебя вылечил, я к нему прислушиваюсь – по крайней мере, в отношении ухода за больными. Я бы и Рения не пустил, но он сегодня уезжает.
– И хорошо, что пустил. Не хотелось бы, чтобы в этом деле оставалась неясность.
– Вот и я так подумал.
– И как только ты ему голову не отрубил, – добродушно заметил Гай.
– Соблазн был велик, но промашки случаются у любого наставника. Просто зашел слишком далеко и вовремя не остановился. Думаю, старый негодник гордится вами обоими. А ты ему, похоже, даже нравишься – за упрямство, должно быть. В этом вы один другому не уступите.
– А как Марк? – спросил Гай.
– Ему, конечно, не терпится попасть к тебе. Попробуй объяснить, что он не виноват. Твердит, что должен был настоять на своем и драться первым, но ты…
– Решение было мое, и я о нем не жалею. В конце концов, я ведь жив.
Тубрук фыркнул:
– Не будь таким самоуверенным. Зная, какая у тебя была рана, и видя, как быстро ты выздоравливаешь, можно поверить в силу молитвы. Если бы не Кабера, ты бы не выжил. Так что жизнью ты обязан ему. Твой отец пытался уговорить его взять вознаграждение, но старик отказался и попросил только разрешения остаться. Зачем он здесь – я так до сих пор и не понял. А он, похоже, считает, что боги играют нами, как мы играем в кости. И что это они пожелали, чтобы он увидел славный город Рим прежде, чем совсем состарится.
Вид у вольноотпущенника был растерянный, и Гай решил, что не стоит упоминать о странном тепле, исходившем от рук Каберы.
– Распоряжусь, чтобы тебе принесли супа. И свежего хлеба, да?
Желудок отозвался довольным урчанием, и Тубрук с улыбкой вышел.
Рений с трудом забрался на своего мерина. Левая рука висела плетью и болела сильнее, чем обычные заживающие раны.
К счастью, ни слуг, ни рабов поблизости не было, и свидетелей его неуклюжести не оказалось. Поместье будто опустело.
Ему удалось наконец обхватить ногами бока мерина. Приближался вечер, но он рассчитывал вернуться в город до темноты. Рений вздохнул. Что ждет его там теперь? Что ему делать? Продать свой городской дом? Но цены из-за беспорядков упали, и, пожалуй, с этим лучше повременить.
Сулла введет в город свой легион, начнутся казни и публичные порки, но так или иначе порядок будет восстановлен. Такое уже случалось. Римляне не любят, когда война приходит к ним на порог. Им нравится слушать о разгромленных армиях варваров, но им не по вкусу ни строгости военного положения, ни ограничения свобод, ни недостаток в продуктах, что неизбежно…
Рений услышал шаги у себя за спиной.
Он повернулся и увидел Марка, стоявшего перед ним со спокойным лицом.
– Я пришел попрощаться с тобой.
Рений скользнул по мальчишке привычным оценивающим взглядом, отметив про себя и крепкие плечи, и непринужденную манеру держаться. Когда-нибудь парень добудет себе славу – вот только он, старик, этого не увидит.
При этой мысли Рений поежился. Вечно не живет никто: ни Александр, ни Сципион, ни Ганнибал, ни даже Рений.
– Я рад, что Гай выздоравливает, – твердо сказал он.
– Знаю. Я пришел не ссориться. Я пришел извиниться, – сказал Марк, уставившись в песок под ногами.
Рений удивленно поднял брови.
Марк уныло вздохнул:
– Мне жаль, что я не убил тебя, ты, мерзкий, злобный урод! Если когда-нибудь наши пути пересекутся снова, я вырву тебе глотку!
Рений покачнулся в седле, словно от удара. Бурлившая в угрозе этого петушка ненависть немало его развеселила, хотя он и удержался