— Ты бы свое лицо видела, Белоснежка, — рассмеялся Марк, чуть отстранился и взял и подул… туда.
— Ты не мог бы не делать этого?
— Чего?
— Не дуть и не разговаривать со мной в непосредственной близости к… — Господи, как же это, половым органам? Не совсем то. Вагине? Мама, роди меня обратно. Киске? Привет, зоофилия! Вратам наслаждения? Да застрелиться можно!
— Ну? Я весь в ожидании, — подначил меня засранец, ухмыляясь.
— Промежности! — выпалила я и вывернулась-таки из-под него, завозив ногами по кровати и ерзая на заднице, отползая подальше.
— Ну тоже вариант.
Я торопливо вскочила с постели, и он последовал за мной. Огляделась в поисках двери в ванную, как-то не припомню со вчера, где она, и тут же зависла.
— Боже, что это? — в восторге прошептала я, выйдя сквозь огромное, во всю стену, раздвижное французское окно.
— Это моя холостяцкая берлога, тот самый вид, который к морю передом. А вчера ты видела то, что к лесу задом, — обнял меня сзади Марк. — Нравится?
— Нет, — я на полном серьезе покачала головой. — Это не может нравиться. Или не нравиться. Это просто сносит крышу.
Моей крыше на самом деле было от чего улететь. Я такую красоту видела только на картинках. Широкий деревянный настил, повторяющий дизайн открытой террасы, с которой мы вошли вчера ночью, заканчивался огромным бассейном с прозрачными стенами, вода из которого стекала в кристально чистую лазурную воду мелководья. Слева от бассейна, выдаваясь в океан на крепких сваях, располагалась еще одна двухуровневая открытая терраса с шезлонгами и столиками, а справа от домика прямо в лагуну уходил довольно длинный деревянный пирс, у окончания которого на воде покачивался небольшой белоснежный катер.
— Я, знаешь ли, порой люблю провести несколько дней наедине с океаном, — Марк потянулся, совершенно не стесняясь нашей общей наготы. — И как насчет того, чтобы присоединиться ко мне на этот раз?
— На раз? Или речь идет о нескольких днях? — Мое смущение еще никуда толком не рассеялось, но было что-то в объятиях Марка такое, отчего часть неловкости перестала давить на меня.
По крайней мере на какое-то время отпадает вопрос с тем, что делать конкретно дальше с этим мужчиной. Я признаю, что хочу делать с ним все. Но в жизни бы сама этого не предложила.
— Сколько захочешь терпеть мои домогательства, Белоснежка. Потому что я планирую домогаться часто и подолгу. — Он прижался губами к изгибу моей шеи, и, кажется, все волоски на моем теле послушно встали дыбом от прокатившейся по коже сладко-электрической волны.
— Ловлю на слове, — откинулась я ему на грудь, уже полностью расслабляясь, подставляясь под новые поцелуи и запуская пальцы в его растрепанные волосы.
— Поймала, ой как поймала, Белоснежка, — пробормотал Марк, нежно перебирая губами кожу на моей шее, чтобы добраться до мочки уха. — А задумывалось-то все наоборот.
— Что? — рассеянно спросила, чувствуя, как пальцы на ногах поджимаются от удовольствия, когда его ладони огладили мои бока, скользнули по ребрам и обхватили грудь, чуть приподнимая, укачивая, как в чашах.
— Говорю, си… грудь у тебя — просто отпад башки, — ответил блондинистый соблазнитель, слегка подразнив кончиками немного шершавых больших пальцев соски, и моя поясница тут же совершенно непроизвольно стала прогибаться, будто я стремилась преподнести ему еще больше себя в надежде и получить больше. — И как я говорил, идеальнее своего обычного вида она смотрится только в моих руках.
Вспышка раздражения на его самоуверенность загорелась и погасла. Да пусть его! Все происходящее сейчас не имеет никакого отношения к реальности, к моей обычной жизни, так что какая разница, что он говорит, пока мне вот так хорошо.
Оставив на груди только одну руку, что, однако, прекрасно справлялась с задачей поддержания меня в состоянии предвкушения новой эйфории, Марк начал медленно пятиться обратно в дом, увлекая меня за собой, обнимая за талию и все не прекращая головокружительных поцелуев. Странное положение для движения, но мне и оно чудилось волшебным танцем, в котором он меня вел, куда ему вздумается, а я лишь чутко следовала, подчиняясь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Да-да, вот теперь я действительно в полной мере понимаю женщин, падающих к ногам таких, как он. Искусных, опытных, знающих, как заставить испытывать великолепные ощущения еще, по сути, практически невинными касаниями, как заманить обещаниями роскошного удовольствия, заставить забыть девичью честь, мораль…
— Ты что опять бормочешь? — спросил демон разврата, заставив меня открыть глаза.
Когда я их закрыть-то успела? И как мы так быстро добрались до ванной?
— А? Ничего. То есть размышляю о твоем опыте.
— Хм… — Марк разжал объятия, и меня чуть качнуло. — Что-то, видно, он у меня недостаточен, или я неправильно его применяю, если ты еще и размышлять успеваешь. Непорядок.
Развернув меня к себе лицом и грозно нахмурив брови, он стал теснить меня к тумбе у раковины. Едва я коснулась ягодицами камня, Марк подхватил меня под них и усадил на гладкую поверхность. Моя… ну да, как раз промежность, что была уже разгоряченной или все еще разгоряченной, кто же его тут теперь разберет, соприкоснулась с прохладной поверхностью, и меня до самой макушки пронзило словно разрядом тока. Выдох вырвался с шипением, а вслед за ним и со стоном, ибо мой любовник не стал медлить ни секунды и сразу втянул в напористый поцелуй, обхватывая снова груди и сжимая их. Дышать вмиг стало нечем и незачем, в голове что-то взорвалось, создавая зону гудящей пустоты. Я вцепилась в плечи Марка, отвечая на поцелуй с такой отдачей, способность к какой за собой и не подозревала. Упивалась его вкусом, толкала свой язык к его, подаваясь грудью к его рукам. Ерзала на тумбе, сдвигаясь ближе к краю, пока не обхватила его торс ногами, сцепив пятки над задницей, оказавшись так полностью открытой, доступной. И да, я ничего в тот момент не хотела больше, чем того, чтобы он этой доступностью воспользовался. Немедленно!
— Тш-ш-ш… — сдавленно прохрипел Марк, отрываясь от моих губ и отпуская грудь.
Что за дела? Куда?
— Мне тут нужно… Потерпи секунду.
Он наклонился вбок и дернул один из ящиков тумбы.
— Бля… — За первым последовал второй, и еще. — Вот так и сиди, не смей сдвигаться или опять о чем-то думать!
Он расцепил мои ноги, поставил ступни на поверхность тумбы, раскрывая еще больше, отскочил от меня и стал озираться.
— Да что такое? — едва справляясь с дыханием, спросила я.
— Черт! Резинки не могу найти… Потому что в холостяцкой берлоге они мне без надобности. Твою ж… Ага!
Он кинулся к валявшимся, видно, со вчера на полу вещам и тряхнул подхваченные льняные штаны.
— Ну славатехосподи! — пробурчал, выуживая из кармана несколько серебристых квадратиков. — Так можно и сердечный приступ заработать.
Расплывшись в порочной улыбке, он направился ко мне, все еще сидящей в абсолютно непристойной позе на тумбе.
Бом-бом!
Прокатилось громом с ясного неба по всему пространству бунгало.
Вздрогнув, я вопросительно приподняла брови, а Марк, нахмурившись, пожал плечами.
— Ждешь кого-то?
— Единственное, чего я жду, — так это оказаться в тебе. Может, сами как-то рассосутся?
Бом-бом! И тут же грохот, будто кто-то колотил в дверь ногой.
— Открывай немедленно, я знаю, что Полька у тебя! — послышался приглушенный голос Ланки. Очень-очень злой Ланки, насколько я ее знаю.
— Ой! — пискнула я, спрыгнув со своего насеста и заметавшись по ванной. — Я же, бестолочь такая, ей вчера даже не позвонила и ночевать еще не пришла!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Она тебе что, мамочка — отчитываться? — ворчливо спросил Марк, ловя меня на ходу и подавая одну из своих рубах.
— Она мне подруга. И переживает.
— Подельница, а не подруга, — фыркнул он, натягивая штаны.
— Открывай! Или я сломаю эту дв… Ой! Больно-то как!
— Конфетка моя, ну успокойся, — увещевал еще невидимый Каспер, но, судя по новому трезвону и звуку пинков, безуспешно.