— Изобретал, — спокойно ответил Виктор, — особо коловращениями людей и обществом не интересовался, а рассказывать о моих опытах вряд ли будет интересным.
— Но что‑то заставило вас все бросить и уехать?
— Ну, в жизни обычно масса причин так делать. Например, деньги кончились и пришлось все распродать.
— Батюшки! Так вы от кредиторов бежали? — Серафима Сергеевна отставила ото рта белое фаянсовое блюдце, которое она только что пыталась остудить своим дыханием.
— Нет, что вы… Я люблю честный расчет и долгов за мной не числится. Так что искать никто не будет, не беспокойтесь. Но — придется начинать с самого начала. А город ваш хороший, перспективный.
К счастью, даже в этом мире время нельзя растянуть до бесконечности. Виктор это понял, вновь очутившись на свежем воздухе, и чувствуя как его бедро морально греет сложенная вчетверо заветная бумажка. Бродившие по небу с утра легкие тучки разошлись, и путь к Голландской Казарме казался ему простым и ясным, как это хрустально — голубое небо, в котором плескались молодые кудри невысоких березок, высаженных у домов хозяевами для возврата привычного деревенского уюта. Тем более, что он прожил в этих местах большую часть своей жизни, да еще и в нескольких реальностях.
Но не тут‑то было.
Откуда‑то из‑за угла послышался свист, и на улицу тут же вылетело человек шесть пацанов с перекошенными лицами, босиком, в расстегнутых рубахах; пара из них была с кольями, один с гирей на цепи, у еще троих Виктор оружия не заметил, но было и коту ясно, что шобло собирается кому‑то ввалить конкретно.
"Спокойно", подумал Виктор. "Если местные пацаны те же, что и в начале семидесятых, надо просто уйти в другую плоскость. Никакой реакции, как будто это тут каждый день и тебя не колышет".
Шобло с криками пронеслось мимо.
"Пронесло."
И не успел Виктор это подумать, как из‑за угла вылетел поотставший седьмой, с обрезком трубы в руке. Свинцовой — это Виктор понял по характерному серому цвету.
"Блин, древний Рим какой‑то."
— А ты че тут ходишь, — заорал пацан на Виктора и рванул на сближение, правда, не замахиваясь.
"Че, завязка?"
Выдергивать доску из забора было поздно. Виктор засунул руки в карманы (кто знает, что в этих карманах, может, кастет, может, нож или револьвер).
Пацан не тормозил.
"На вшивость? Или?"
Их разделяли шага три. Обоим бить еще рано.
— Шуба! Это хранцуз! — раздалось откуда‑то сзади.
Пацан резко рванул в сторону, левой рукой приподнял на бегу картуз, крикнул "Звиняйте!" и бросился догонять своих.
"И шо это было? Француз — свой? Потому что тем пацанам жвачку дал? "Шуба!" Француз — опасно? Или все думают, что вор? Где я еще по эрефовскому ботал?"
— Я вас узнал — лай собак перекрыл чей‑то высокий надтреснутый фальцет. — Все батькам скажу… чай, шкуру‑то спустят!
Из калитки вышел худощавый старик со всклоченной бородкой клинышком, размахивая суковатой клюкой вслед убежавшему кодлу.
— Вот ить анахристы! — продолжал старик, обращаясь к Виктору, — опять с Базара орловских бить погнали. Давеча‑то когось из ихних орловские поймали, так вот таперича на их налетели. Благо родители на заводе, у кого батька, у кого и матка; четырехлетки вон открыли, а они, как учитель отпустит, и пошли. Надоть, как в старину, чтоб от зари и до зари, и с пеленок — на завод, родителям помогать. Вы ж, небось, помните старые времена, вам уж за тридцать давно, а?
— Давно, — согласился Виктор.
— А мне вот сорок, и хозяину я не нужон, одно внуков расти осталось. У вас внуки есть?
— Нет, нет пока.
— Ну так вы ж моложе…
"Хрен их разберет, Фрося вроде возраст верно угадала, с Парижской коммуной… Хотя что: ей все за тридцать дедами кажутся, а этому — молодой… И что делать, если на паровозном, или как там, возраст спросят? А, черт, документов все равно нет. По физическому состоянию можно и скостить. Лет десять. "
…До Голландской Казармы приключений не было, если не считать сцены, когда на Церковной городовой отнял какого‑то бухарика от фонарного столба, принародно дал ему в морду и отправил просыпаться. Судя по реакции окружающих, рукоприкладство тут было в порядке вещей.
"Стало быть, музыкант типа образованный, надрызгается — за ним присмотреть попросят, а простому мужику сразу рыло начистят. Новое кастовое деление. Хорошо хоть на способности смотрят, а не как у нас — на купленные дипломы."
Впрочем, Виктора проблемы гражданских прав и свобод уже не волновали. Было ясно, что здешний мир в первом приближении делится на тех, кому можно бить морду, кто может бить морду, и с кем можно обойтись без битья морд. По мере приближения к заводу грызло другое: Виктор не знал здешней системы конструкторской документации, почти не знал марок материалов и древней системы допусков и плохо помнил дореволюционные меры длины и веса. А это для конструктора главное. Оставалось лишь надеяться на местное преклонение перед заграницей. "Господа, во Франции давно метрическая система…"
Бахрушева на месте не было, его вызвали в заводоуправлении, и Виктор, чтобы не маячить в чертежном зале, мерил шагами куцый коридорчик второго этажа от большого фикуса в кадке до урны для окурков. Нетерпение достигло предела.
"И никакого прогрессорства", думал он. "Никаких супер — идей из будущего. Ты уже с купроксом свой лимит перебрал. Ну ладно, наткнулся случайно на свойства окисла. Будем держаться легенды обычного изобретателя."
17. Телефонное право
Деревянные ступени заскрипели; по лестнице подымался парень лет двадцати с черной картонной трубкой для чертежей; Виктор вспомнил, что видел его здесь в прошлый раз за доской во втором ряду. Черные нарукавники на белой рубашке делали его похожим на бухгалтера, и Виктор подумал, что эту деталь одежды надо завести обязательно: хрен его знает, почем тут приличные костюмы.
— День добрый! Виктор Сергеевич? Пришли устраиваться на службу? А я Семин, Геннадий… Михайлович. Конструктор, пока без диплома. Жаль, что в губернии политехнического нет, а лучше, чтоб днем работать, а вечером — на занятия. Да, а время‑то для аудиенций не совсем подходящее. Старик придет с дирекции злой, как чума.
— Ладно, — вздохнул Виктор. — Как выйдет.
— Ну, если что… Старик отходчив, через час попробуйте еще подойти.
Бахрушев появился через четверть часа и выглядел очень озабоченным. Рассеянно поздоровавшись с Виктором, он пригласил его в чертежный зал.
— Так, — вымолвил он, вертя в руках поручительство, — очень хорошо… Вот что, Виктор, как по батюшке…
— Сергеевич.
— Вот что, Виктор Сергеевич, в качестве приемного испытания вы должны спроектировать и рассчитать звено гусеничной цепи катерпиллера. На образцы и примеры не рассчитывайте. Все на вашу инженерную сметку.
Он порылся во внутренних карманах и выложил перед Виктором затертую бумажку.
— Тут исходные данные. Метрическую систему знаете?
— Конечно! — обрадовано выдохнул Виктор. — А таблицы Брадиса или что‑то вроде того, есть? Ну, чтобы считать проще?
— Что‑то вроде того, — буркнул Бахрушев. Порывшись в тумбе своего стола, он протянул логарифмическую линейку — не пластмассовую, как была у Виктора в студенческие годы, и даже не деревянную с целлулоидными пластинками, как у родителей, а из нержавейки, как штангенциркуль, с гравированными шкалами и движком из желтоватого целлулоида.
— Ух ты! — вырвалось у Виктора. — Вечная!
— Умеете хоть?
— Естественно!
— Ну, тогда вот свободное место в третьем ряду, бумагу и инструменты берите.
— Один вопрос можно? Понимаете, я раньше работал с системой конструкторской документации, которая, ну, несколько отличается от принятой здесь. Не найдется книги или справочника по оформлению чертежей? Ну, чтобы на память не полагаться?
— Самоучка, значит… — Бахрушев потеребил бородку, — ладно, сделаете карандашный эскиз от руки, как умеете, только понятно.
— Не расстраивайтесь, — шепнул ему Семин, как только босс вышел на крыльцо покурить. С Семиным они оказались соседями.
— Отчего расстраиваться?
— Задание‑то на засыпку. Чтоб не справились. Но вы не отчаивайтесь. Возможно, он увидит ваше упорство и примет.