— Ты еще не заснула?
— Нет. А что?
— Подушку кинь, у тебя две.
На улице дружно на кого‑то загавкали собаки, волна лая постепенно удалялась куда‑то к Московской, она же теперь Ленинградская (а не Санкт — Петербургская). ("Зато нет сирен", подумалось Виктору)
— А точно похоже на пещеру, — прошептала она, — когда‑то людей было мало, и они прятались от диких зверей. А потом они победили. И мы тоже победим.
— Будет революция и гражданская война?
— Гражданская война — это пережиток, — ответила Фрося так, словно речь шла о чем‑то давно очевидном. Вообще люди очень любят, не задумываясь, произносить слова "это известный факт" или "как может быть иначе?", хотя иначе как раз и может быть.
— Гражданская война — это буржуазные революции, — повторила она, — наша революция будет самой бескровной в мире. Не то, что в Германии.
— Я не был в Германии и не могу сказать.
— Наверное, вы помните Парижскую Коммуну?
Господи, в каком же году она была? Ах да, в семьдесят первом. Обалдеть, на моей памяти должна быть Парижская Коммуна, подумал Виктор. А казалось, совсем не так давно этот восемнадцатый, сколько книг и фильмов…
— Я не был тогда в Париже. Много слышал, разное.
— Вас в детстве напугали эти рассказы. Поэтому вы не хотите знать про берлинских коммунаров.
Вот пристала баба, подумал Виктор. Сейчас еще предложит в подпольную организацию вступить. А если не удастся легализоваться? Тогда придется, как Максиму, жить между небом и землей. И надо прибиваться к кодле. Ладно, послушаем, за укрывательство и так впаяют…
Глаза у Виктора начали слипаться, и он пробормотал уже через полудрему:
— В детстве я жил совсем другим.
— Индейцами? У нас парень из кружка книжку такую читал. Про Чингачгука.
— Не, не индейцами.
— А чем?
— Ну, полетами в космос, например…
А, собственно, почему бы в девятнадцатом веке человеку образованному не мечтать о космосе?
— И "Красную звезду" читали?
— Нет. Я даже "Правду" не выписывал.
— Смеетесь… Тогда еще и "Искры" не было. А вы ведь тайком интересуетесь политикой.
— И что там, в "Красной звезде", пишут?
— Это Богданов сочинил, большевик. Книжку про полеты на Марс. Там тоже люди живут, только общество другое, без бедных и богатых, а фабриками управляют через счетные машины, связанные электрическими проводами по всей планете.
"Проясняется?" — мелькнуло в мозгу у Виктора. "Богданов этот — попаданец. Первый, который тут все изменил. Наверняка из четвертой реальности, из Союза девяностых, раз про компьютеры, сети и коммунизм. Фантастику пишет… ну да, это совсем как я в третьей реальности у фачистов! Интересно, а что дальше? Тайная полиция на вооружение взяла? Или, наоборот — как опасного элемента?"
— И чего он там еще написал?
— Многое, очень интересно. Безработицы не будет, потому что ученые придумают всеобщую науку об управлении…
"Кибернетика!!! Точно попаданец!!!"
Виктор перевернулся на бок, вызвав протестующее ворчание кроватной сетки. Перед его мысленным взором развертывалась стандартная миссия попаданца номер два. Мир изменен, но теперь над страной висит какая‑то новая катастрофа. Вот знать бы, какая… Революции не произошло, первой мировой. И чего, теперь надо их делать или обратно предотвратить?
— Фрось, учиться тебе надо. В тебе любознательность есть.
— Правильно. Нам всем учиться надо. Ленин сказал, что пока рабочий класс не овладеет наукой, он не должен пытаться осуществить социализм.
— Это точно Ленин сказал? И за что вы тогда боретесь? Пока наукой не овладели?
— Чтобы овладеть наукой, мы установим диктатуру пролетариата, — спокойно произнесло красивое тело рабочего класса, соблазнительно потянувшись.
— Все‑таки диктатуру?
— А сейчас диктатура помещиков и капиталистов. Даже если будут свободные выборы. У кого деньги, тот и власть имеет.
— Будете отбирать деньги?
— Будем отбирать власть. То — есть, богатые, владельцы заводов, фабрик, не будут иметь права голосовать и их нельзя избирать в Советы. Они могут служить государству, но под контролем рабочих, а не решать за них. Тогда мы построим школы и университеты, все выучатся разным наукам, и тогда будет ясно, как социализм строят. А без науки социализм не построят. Даже каменный дом без науки не построить, а социализм — это… это всемирный дворец для всего народа, вот.
— Ну и кто же власть отдаст без наганов?
— Да царь и правительство уже после пятого года поняли, что революция будет! Сейчас что Николашка, что Столыпин, они все говорят о перестройке. Говорят, что плохо, когда меньшинство владеет всеми богатствами, что надо жалование рабочим повысить, больницы строить, школы, а крестьянам — землю и трактора, чтобы никто не жил в нужде.
"После пятого года поняли что революция будет… Так в пятом не было? Или то, что было, революцией не называют?"
— Значит, они сами идут навстречу?
— Без нас они только трындеть будут, но будут решать в пользу богатых.
— Ну, хорошо. А если кто‑то при этой вашей диктатуре учиться не захочет?
— Как это не захочет? — Фрося даже приподнялась на локте и едва успела подхватить простыню; в блеклом свете лунного прожектора на мгновение дразнящее мелькнула крепкая, округлая выпуклость ее фигуры. — Это значит, человек откололся, товарищей своих предал. Такой человек враг трудящихся.
— Ясненько. И что вы будете с ними делать? А также с дворянами, попами, чиновниками, банкирами, со всеми, кто эти новые законы не примет, и будет зубами грызть?
— А с такими будут решать кровью.
— А как же бескровная революция?
— Да вы не поняли! Таким будут переливать кровь сознательных рабочих.
— И это их исправит?
— Да! Так ученые открыли. И род людской через это окрепнет и оздоровится. Видели яблоню — дичок? Ни вкуса, ни плода. А с питомника яблонька как на подбор, всех урожаем наградит. Так и человек.
— Я не врач, и спорить не буду, — подумав, ответил Виктор. — Я за то, чтобы все учились. Но в принципе‑то те, кто не хотят быть учеными, чем они мешают? Есть много работ, где образования не надо. Улицы мести, тарелки мыть в этих… в трактирах, или чего там принеси — подай. Они ж то же понадобятся. Ну, зарплату им приличную дать, соцпакет, то — есть бесплатную медицину, пенсию…
— Пережитки буржуйского общества, — убежденно ответила Фрося. — При социализме дворников и судомоек не будет, их машины заменят. Вон в Москве на стройке американский кран на электричестве поставили и козоносы не нужны. Вместо водовозов и золотарей будет водопровод и канализация. А при социализме местов для необразованных не должно быть. Они умным завидовать станут, и пойдет опять вражда и подлости друг другу. И видя такой раздел, буржуи социализм порушат и снова сядут нам на шею…
Что было дальше, Виктор уже не слышал — он провалился в сон, прекрасный, волшебный сон о нашей родной реальности. Будто он едет в троллейбусе "десятке" вдоль аэропорта в Бежицу, а перед ним сидят пацанчик лет тринадцати в бейсболке и его отец. И отец показывает на забор из профнастила за окном и говорит:
— А вот здесь построят новый торгово — развлекательный центр.
А пацан ему отвечает.
— У нас уже весь Брянск в этих торгово — развлекательных центрах. Хоть бы завод построили!
Фрося ушла утром, часа, наверное, в четыре — только светать начало. Виктор проснулся, когда уже тихо закрылась дверь. Из вещей ничего не пропало.
"Значит, действительно политическая. А меня приняла за вора."
15. Генератор чудес и продавец эфира
— И что вы стоите в дверях, заходите, будьте как у себе дома! Сейчас вас будут потрясающе побрить, постричь и сбрызнуть вежеталем. Молодые девушки будут без ума или я верну деньги обратно.
"Генри Хиггинс удавится", подумал Виктор. Парикмахер оказался молодым человеком, лет под двадцать, маленьким, с чаплиновскими кудрявыми волосами и, скажем так, очень неполиткорректными усиками над верхней губой.
Секунду назад Виктор ошарашено смотрел на эти усики на жестяной вывеске с огромными, издали бросающимися в глаза буквами, из которых складывалась фраза "Парикмахер А. Гитлер." На конце обоих слов был замазан твердый знак.