В первую минуту Верка по-настоящему сникла – в памяти всплыли подробности допросов, угрозы следователей, тяжкие заседания судов, жуткое время ожидания приговора, пересылка по этапу. Но, прочитав заявление во второй раз, она смогла чуточку приподняться над всем этим, а вникнув глубже в суть, и вовсе оторвалась в какое-то эфирное поднебесье, находящееся гораздо выше земных судилищ.
Первое судебное заседание было назначено на пятое июля, значит, еще было время поработать с адвокатом по имени Ада, миловидно, щупленькой женщиной, больше похожей на школьницу подросткового возраста, чем на надежного защитника. Однако при их беседе в хрупкой девочке обнаружилась железная логика, великолепное знание законов, хорошая память и особый настрой, который исключал поражение. По просьбе Ады Верка подготовила подробную записку о своем знакомстве с Виктором, приложила к ней два письма, полученные от мужа из «Восхода», когда он был там в командировке, сделала копию своих отзывов на рукописный вариант его монографии и справок о состоянии здоровья и успеваемости сына. Получив нужные бумаги, Ада попросила день на их изучение. После второй встречи с ней и беседы в течение трех часов Верка окончательно поверила в своего защитника, хотя не перестала волноваться и переживать.
И все же первое заседание они проиграли. И не потому, что не были подготовлены или сделали что-то не так. Нет, просто доводы Аделаиды Александровны никто не воспринимал, они рассыпались, словно зерна по асфальту, не оставляя никаких следов. Напротив, доводы истца, адвокат которого твердил о черном прошлом гражданки Подгаецкой, судья воспринимал как веские доказательства ее вины. Он сам повторил несколько раз о нарушении ею положения о паспортах – в соответствии с ним обвиняемая не имела права прописываться в большом городе, о каких-то махинациях и лжи, к которым она прибегла для обольщения порядочного человека с целью входа в его семью, о ее дурном влиянии на ребенка.
Второе заседание прошло в том же духе, правда, обвинитель принял во внимание доводы Веркиного адвоката о том, что согласно «Положению о паспортах» ограничения в прописке граждан, освободившихся из заключения, касались лишь Москвы, Ленинграда и столиц Союзных Республик, что, однако, не внесло оптимизма в торжество справедливости.
Третье заседание началось, как и два предыдущих. Минут через двадцать в секретариат принесли записку, прочитав ее, судья сначала объявил перерыв, а потом вовсе отложил заседание на неизвестный срок. Ада удалилась вместе с судьей и, вернувшись, заговорщицки поведала, что в судьбу Веры Павловны вмешались Небесные силы.
Вечером Верка упаковала последние вещи и на следующий день намеревалась уходить на новую квартиру. Лишь присела отдохнуть, как раздался телефонный звонок. Знакомый, но неопознанный мужской голос попросил о встрече по важному делу и предложил ей завтра в девять утра быть у памятника Ленину в привокзальном сквере. Она согласилась и в назначенное время подошла к памятнику. Около него стоял широкоплечий мужчина, в котором Верка сразу узнала Семена. От неожиданности она замерла, а когда очнулась, то ощутила на своем локте горячую ладонь и услышала такие слова:
– Не бойся, я не атаман воровской шайки и не собираюсь приглашать тебя в банду, но мне надо сообщить тебе что-то очень важное. Я не намерен ходить вокруг да около и скажу сразу: тебя хотят послать с особым заданием в одну из стран народной демократии. Я – работник спецслужбы, и мне поручено с тобою переговорить. Надеюсь, ты не потребуешь от меня удостоверение?
Верка пришла в себя и ответила:
– Тебя же расстреляли!?
– Как видишь, нет.
– А что же случилось?
– Потом расскажу. Хотя в двух словах можно обрисовать мою историю так. Взамен расстрела меня, как опытного разведчика, взяли на службу в НКВД и тут же послали на задание без шансов вернуться живым. Я вернулся, потом ходил еще несколько раз, показал себя с хорошей стороны и вот дослужился до полковника особого отдела.
– Это ты спас моего сына в Ялте?
– Да. Я был в отпуске и случайно увидел тебя.
– И ты знаешь мое теперешнее положение?
– Знаю и хочу тебя вывести из него без потерь.
– Как?
– Мне известно о твоей любви к венгру по имени Антал.
– А я думала, об этом знаем только мы!
– Не будь наивной.
– Хорошо, предположим, я согласна поехать в Венгрию. Как я туда поеду? Что я там должна делать, я ведь не знаю ни страны, ни языка?
– Об этом с тобой будут говорить другие!
– Я поеду с сыном?
– Думаю, ему лучше остаться с бабушкой!
– Как? Она ведь подала на меня в суд!
– Предполагаю, что свекровь изменит свое решение. Сейчас тебе надо вернуться домой, а потом – на прежнюю работу. Подумай денек-другой и позвони вот по этому телефону. Отвечу не я, но ты представься и попроси выписать пропуск. Тебе все объяснят и расскажут. До встречи.
На следующий день Верка позвонила по указанному телефону. Ей вежливо ответили и предложили прийти после обеда в здание, что стоит рядом с обкомом партии, в кабинет № 40. При себе иметь паспорт.
В указанном кабинете ее встретила пожилая женщина, взяла паспорт и вскоре вернулась с пропуском. Затем проводила к машине, которая доставила Верку в другое здание, расположенное на улице Кирова. Там потребовали паспорт и пропуск и, после долгого изучения документов, представили человеку в штатском. Товарищ предложил Верке сесть напротив своего стола и сразу начал, как ей показалось, с главного:
– Сейчас, уважаемая Вера Павловна, в Венгрии поднимает голову контрреволюция. Нам нужно знать настроение молодежи, интеллигенции, мелких предпринимателей, инженеров, домохозяек… Ваш коллега и друг господин Антал Балаш не является активным членом Венгерской партии трудящихся, но имеет хорошие отношения с секретарем одной из мелкобуржуазных партий, дружен с лидерами молодежных организаций, пользуется авторитетом на своем предприятии и наверняка знает настроение людей. Мы командируем вас в качестве советского консультанта-технолога на винный завод, который входит в хозяйство Балаша. Там вам предстоит изучать современные технологии виноделия и попутно собирать информацию. Более подробные инструкции получите после оформления заграничного паспорта и визы. До свидания!
Верку смутило то, что чиновник не назвал себя, не стал даже спрашивать, согласна ли она на выполнение задания и куда ей теперь обращаться. Выйдя от него, она попала в «объятья» сухопарого, седого мужчины, который повел ее по узкому коридору в свой кабинет, усадил, раскрыл большой талмуд и начал задавать вопросы, записывать, переспрашивать, снова записывать. Это было похоже на допрос в вежливой форме, хотя она понимала, что обязана пройти через бюрократическое горнило. Так началась ее новая работа.
Первым делом Верка просмотрела газеты за последние месяцы и прочитала все, что пишут о Венгрии. Писали много, противоречиво и в основном о политике. Больше всего фигурировали имена Имре Надя, Матияша Ракоши, Эрне Герё, Михайя Фаркаши, Яноша Кадара. Среди последних событий особо выделялся июльский пленум Центрального Руководства Венгерской партии трудящихся, на котором Ракоши обвиняли чуть ли не в культе личности, по крайней мере, ему приписывались серьезные перегибы в руководстве ВПТ. Но из прочитанного материала нельзя было представить, что же на самом деле происходит в венгерском обществе. А это больше всего волновало Верку.
На следующей неделе ей позвонил с прежней работы сам Александр Иванович и сказал, что ждет не дождется, когда она вновь появится в своем кабинете. Верка обещала прийти в этот же день и действительно пришла. Она заранее написала заявление о приеме на работу, однако директор его порвал и попросил написать заявление на отпуск с момента ее увольнения. Так, без потерь, она была восстановлена в прежней должности.
Вторым человеком, пожелавшим с ней встретиться, был парторг – ему надо было писать характеристику на главного технолога, и он, может, впервые в своей партийной деятельности согласовывал ее с характеризуемым, да еще беспартийным. Разговор вначале не клеился: оба понимали, что и тогда, и сейчас Василий Миронович делал свои шаги под давлением сверху, и хотя действовать по-другому было практически невозможно, тяжелый осадок не проходил. Верка попыталась разрядить атмосферу разговором о работе, но они все же начали осторожно говорить об идеологии, что неизбежно привело их в тупик: надо было или до конца откровенничать, или говорить недоговаривая. Парторгу явно не хотелось находиться в дурацком положении, но он не мог ничего придумать, что вывело бы их из этого круга.
Верка вдруг неожиданно спросила:
– Может, мне подать заявление о приеме в КПСС?
– Это можно будет сделать после вашего возвращения из командировки.
– А если я не вернусь?
– Ну, о чем вы говорите! Вас посылают в Венгрию всего на три месяца, за это время, по сути, ничего не изменится.